– Все нормально, – осмотрев раненую ногу, сказала Эльза. – Зер гут! Я должна вас порадовать, господин Давыдофф. Скоро вас выпишут...
– Странно... Довольно странно, Эльза! Какая-то метаморфоза! Пять минут назад мне хотелось выскочить из окна и убежать поскорей из этой белой и опрятной тюрьмы-больницы в свой полк, к гусарам:
Я люблю кровавый бой,Я рожден для службы царской!Сабля, водка, конь гусарский,С вами век мне золотой!
– А сейчас такой желаний пропал? – испытующе посмотрела на него Эльза.
– Признаться, есть еще. Но мое желание становится все меньше и меньше. Тает, как глыба льда в жаркий день. Ведь вам всего лишь шестнадцать. А мне уже двадцать два... Я старик!
– Ничего, ничего... »Молодость – единственный недостаток, который с годами проходит», – так говорит мой фатер.
Внезапно Давыдов схватился за голову:
– Да я не об этом...
– Что такой?
– Что-то голова кругом идет...
– Это от запах цветов на столе, – забеспокоилась Эльза. – Хотите, я сейчас же выброшу за окно этот букет?
– Нет-нет, пусть цветы стоят в вазе. Это так приятно. Пусть голова идет кругом! Это очень хорошо!
– Хорошо, что голова идет вокруг шея? – пожимает в недоумении плечами Эльза. – Как это? Я не так вас поняла, куссар Давыдоф?
– Да почти что так. А знаете, Эльза, я ведь, кажется, сегодня влюблен...
– Когда кажется, то крестятся, – так говорят у вас в Россия.
Денис Давыдов встал с постели и троекратно перекрестился:
Я часто говорю, печальный, сам с собою:О, сбудется ль когда мечтаемое мною?Иль я определен в мятежной жизни сейНе слышать отзывы нигде душе моей?
– Ничего-ничего, это быстро проходит, – Эльза кокетливо взмахнула руками. – Вы же поэт! А у поэтов все быстро проходит – грусть, рана, любов...
– Вы смеетесь надо мной?
– Ничуть. Все проходит. И любов – тоже. Как это вы изволили сказать по-русски: «Как глыба льда в жаркий день».
– Да ведь это всего лишь сравнение...
– Сравнение... Хорошо – плохо, горячо – холодно... Давыдов печально качает головой:
– Плохи мои дела: у вас, Эльза, философский склад ума. Поэтам с такими девушками весьма трудно.
– Трудно? Ничего подобного, как говорит мой фатер, на поэтов оказывает расслабляющее влияние запах цветов, а на меня – стихи...
Давыдов рассмеялся и оживился:
– Правда?! Да вы, Эльза, – сказка! Нет, я хотел сказать – загадка!
– От стихов я таю... – Эльза потупила большие серые глаза. – Да-да, как та глыба льда... И очень даже могу совершить, как это... необдуманный легкомысленный поступок!
– Серьезно?! Вот уж чего бы я никогда не подумал. Я всегда считал, что на такое способны ветреные барышни только в Москве.
– В Москве? – улыбнулась Эльза. – Москва – это очень далеко от нас.
– Да, не близко...
– Поэт Давыдов – это не география. Поэт – это чувство.
– О Эльза! Эльза! – воскликнул Давыдов и вполголоса запел:
Не пробуждай, не пробуждайМоих безумств и иступленийИ мимолетных сновидений,Не возвращай, не возвращай!
Не повторяй мне имя той,Которой память – мука жизни,Как на чужбине песнь отчизныИзгнаннику земли родной...
Давыдов так увлекся, что совсем забыл про больную ногу. Он встал на табуретку. Эльза прижалась к нему и тоже забралась на табуретку. Внезапно лица их оказались рядом... Гусар обнял и крепко поцеловал девушку. Но в этот миг дверь распахнулась и быстрой походкой в палату вошел доктор Рольф Винер в белом халате.
От неожиданности Эльза присела и вскрикнула: «Майн фатер! О ужас!»
Давыдов едва не упал с табуретки... и опустил глаза.
Доктор печально качнул головой.
– Фатер... Ну зачем вы явились, доктор Рольф, так не вовремя?!
– Позвольте узнать, гусар Давыдоф! Но ведь вы... вы же у нас немножко болен?
– Мне сегодня гораздо лучше!
– Я вижу, гусар Давыдоф, наше лечение пошло вам на пользу, улыбнулся доктор. – В далекой молодости я имел практику в Москве...
– Фатер! – вскрикнула Эльза – Представьте себе. И мы тоже только что вспоминали о Москве...
– Вижу, вижу... – усмехнулся отец. – И на эта табуретка забрались, наверное, чтобы поглядеть на далекая русская столица?
– Конечно, но не только это... – вставил словцо Давыдов.
– Мне понятно: гусар Давыдоф взбирался на высоту, чтобы испытать больная нога. Но ты? Ты, Эльза, каким образом оказалась там?
– Сама не знаю...
– Сестра милосердия, юная девиц, оказывается на табурете рядом с раненым гусар, которому вчера сделали перевязку. Дочь не знает, что отвечать своему фатер?!
– Знает, доктор Винер, – заступился за Эльзу Давыдов. – Просто она робеет...
– Что такое за слово – ро-бе-ет? Я не знаю. Но тем более. Тут, на табуретка, даже сестра милосердия не может объяснить свой необъяснимый поступок?!
– Но, фатер... вы же сам изволил сказать, что он необъясним...
– Но тем хуже, – все более распаляясь, вопрошал доктор. – Каким образом сестра милосердия попал на табурет в объятия горячий гусар? Доннер веттер!
– О фатер! – как бы спохватившись, отвечала Эльза. – Просто мы... хотел проверить, сможет ли завтра куссар Давыдов сесть на коня.
– Ну и как? Как, по-твоему? – рассмеялся отец. – На мой взгляд, испытания имел успех!
– Вы правы, как всегда, доктор! – радушно улыбнулся гусар. – Весьма удачно!
И тут доктор, сменив гнев на милость, по-настоящему развеселился.
– Вот и хорошо! Вот и прекрасно! Ладушки-оладушки! Так, кажется, говорят у вас в России?
При этих словах Винер несколько раз хлопнул в ладоши. Дверь отворилась, и в палату вошла дородная немка средних лет с лошадиным лицом.
– Вот, гусар Давыдов, ваша новая сиделка, фрау Брунгильда! – представил вошедшую даму доктор. – Прошу, как говорится, любить и жаловать!
Оглядев с ног до головы раненого гусара, фрау Брунгильда изрекла громким грудным голосом:
– О майн либе!
От столь неожиданного приветствия Давыдов смутился и опустил голову.
– Но ведь это же... Это же, доктор... – с негодованием искричал Давыдов. – Гренадер в юбке!
– Гренадер? – лукаво усмехнулся доктор. – Это то, что вам сейчас необходимо. Фрау Брунгильда – вдова. И, кстати, тоже очень любит поэзия!
– О майн либе! – Воскликнула фрау.
От этих слов Давыдов вздрогнул и с мольбой в голосе обратился к доктору:
– У меня к вам, Рольф Карлович, одна маленькая просьба.
– Просьба?! Что за просьба?
– Не разрешите ли вы мне остаться в одиночестве, без сиделки?
– Ни в коем случае. Вы не просто раненый или больной. Вы – поэт! А у поэтов всегда... как это по-русски теплый? Нет, очень горячий голова!
– О майн либе! – вновь подала голос фрау Брунгильда. Не на шутку испугавшись возгласов сиделки, Давыдов покорно лег в постель, накрылся одеялом и поинтересовался:
– А эта милейшая фрау еще что-нибудь знает, кроме этого несносного «О майн либе!»?
– По-русски она не знает, – пояснил доктор. – Но фрау Брунгильда знает много другого... весьма полезного. Скажем, военных эпизод из практика ее покойного мужа. Он был смел и решителен: пух-пух! Настоящий артиллерист!
– О, нет-нет! – взмолился Давыдов и тотчас же вскочил с постели. – Премного благодарен фрау Брунгильде! И вам, доктор Винер, за заботу о бедном гусаре... Я вполне здоров и чувствую себя превосходно!
– Ну что вы, гусар Давыдоф! Не стоит благодарности. Это мой долг. Долг врача и... несчастный отец этой ветреной юный созданий!
Давыдов, напевая, стал танцевать с Эльзой вокруг злополучной табуретки шуточный семейный танец с пением – гросфатер.
На прощание все обнялись.
Зыбкий Тильзитский мир. Предсказание судьбы Бонапарта. Близость военной грозы
О храбрые враги, куда стремитесь вы?Отвага, говорят, ничто без головы...
Денис Давыдов
После Фридлянда русские войска прикрывали отход армии к Тильзиту и защищали переправу через Неман. Князь Багратион послал Давыдова к Беннигсену с донесением о расстановке корпусов неприятеля и приказал также передать главнокомандующему важный пакет. В дороге Давыдов случайно повстречал майора Эрнеста Шепинга, служившего при главном штабе.
Адъютанту Багратиона довелось знавать майора прежде, еще по Петербургу, и посему он поинтересовался:
– Что нового, Шепинг?
– Новое то, – насупившись, отвечал важный щеголеватый майор, – что я везу письмо от Беннигсена Багратиону. Главнокомандующий предписывает князю выйти через меня на связь с французами и предложить им перемирие. Приступаем к переговорам о мире. Прощай!
Эта весть потрясла Давыдова, как гром средь ясного неба. Ему горько было слышать, что главнокомандующий русской армией просит у французов мира, так и не отомстив им за недавнее поражение.