Читать интересную книгу Великий диктатор - Alex Berest

раннего подъёма из-за воплей матушки и бабули. Ночью, вставая в туалет, я оставил приоткрытой дверь в гостевую комнату, куда меня опять переселили с мансарды. Я, как та известная субстанция в проруби, болтаюсь по дому и никак не найду своего угла. Очень надеюсь, что после женитьбы Эса я, наконец, обрету постоянное место обитания. Хорошо хоть бабушка Тейя подарила мне глиняную копилку-бочонок, а то при переездах, потерял бы все свои сбережения.

Надо сказать, что после того как меня признали «гением», у меня отобрали горшок, зато доверили спички и свечную лампу.

И мне теперь приходиться ночью, с этим девайсом, ходить в взрослую уборную. А ещё, в моей небольшой комнате на первом этаже довольно душно. Но окна не откроешь, на улице холодно, вот и приходиться открывать двери в кухню-гостиную.

Местным финнам не известно такое изобретение человечества, как оконная форточка. По крайней мере нигде, ни в одном из посещенных мной населенных пунктов, я их не видел. Так бы приоткрыл форточки и, счастье. Наверное придётся прогрессорствовать. Даже местные двойные оконные рамы отличаются от тех деревянных, советских, которые я помню из своего первого детства. У нас все они открывались в внутрь комнат. А здесь окна открываются в разные стороны, наружная наружу, а внутренняя, естественно, в комнату.

Слава Укко, что хоть с комарами у меня проблем нет. Может я какой энергии от своего Тонтту нахватался? И поэтому они меня не трогают? Летают вокруг, пищат возмущенно, но не кусают. А может всё дело в бабушкиной мази от комаров. У нас всё-таки озеро под боком, и комарья хватает с избытком в отличие от окружающей местности.

Поэтому бабуля варит какое-то зелье, отпугивающие комаров. Но внутри помещения его использовать нельзя, и его наносят на уличные предметы и наружные части одежды. Наш детский дворик чуть ли не по кругу обработан этим средством. И это зелье готовится на основе черники и морошки. Из воспоминаний Тю, мой предшественник в этом теле слопал половину горшочка этого зелья. Бабуля не досмотрела и оставила его на столе. Все конечно перепугались, но малышу это никак не повредило, а, может, и наоборот, теперь мне помогает.

— Да сколько можно эту старую корону использовать? Ей же, наверное, уже лет больше чем мне! Когда Кауко женили, вы же, мама, обещали, что на свадьбу Эса, новую закажем! — орала на бабулю моя матушка.

— Мало ли, что я обещала! С этой короной еще моя бабка венчалась! Ей же сносу нет! Ну и что, что зеленая! Почистить, и засверкает как новенькая! И чего ты на старших орёшь, совсем вежество потеряла?

— Хочу и ору! Это мой дом! Его мой Матти построил! А у вас свой есть! И Эса — мой сын, а Аннели — его невеста! Значит, это мне выбирать что на свадьбе ей использовать!

— Даже так?! — упёрла в бока свои руки бабуля и почти на грани ультразвука заголосила. — Да что же это делается-то?! Невестка из дома гонит!

Дальнейшей эскалации конфликта я решил не допускать и, подойдя к столу, ухватил свои любимые «поэтические» щипцы да и грохнул ими по столу. Изо всех сил, со всем своим недовольством из-за ранней утренней побудки.

Женщины испуганно подпрыгнули и, развернувшись, недоуменно уставились на меня.

— Ба! Ты что, совсем уже? Ты же сама эту корону на Рождество в церковь отнесла, для праздничного вертепа. И потом её там потеряли. Или нашли уже? — поинтересовался я ехидно.

Бабушка обалдевшая от моего заявления, пару минут тупо смотрела меня, а потом, рухнув на стул, разрыдалась. В итоге, на весь этот наш самодеятельный перформанс сначала пожаловал дед, а потом и сонный, зевающий отец. Я же, посчитав миссию выполненной, отправился досыпать.

Но не тут-то было. Меня подняли, умыли и, быстренько накормив, отправили в компании с женщинами в город, на поиски новой свадебной короны. Не иначе как бабуля так отомстила за мой ехидный тон. С неё станется.

Тот ужас, что нынче финны считают свадебными коронами, обошёлся нам в тридцать марок. Бедная Аннели, бывшая, медная корона хоть и была старой и зеленой, но зато она была легче и меньше новой. Мои женщины чуть не передрались снова во время выбора этого аксессуара. Кое-как взяв себя в руки, решили купить в другой раз, сначала посоветовавшись с мужчинами. Но когда у нас на глазах, купили две из трёх имевшихся в продаже, то, не сговариваясь, выложили требуемую продавцом сумму.

И уже приехав из города домой, я спросил у них, отомстив им обеим и за ранний подъём и за таскание меня в город:

— А липовые дрова у нас есть?

— Паска! — выругалась бабуля.

Это у меня там, где я раньше жил, паска — это пасхальный кулич, а у финнов паска — это дерьмо.

— Ах ты, мелкий засранец! Ты же наверное всё время помнил про них, а нам не сказал! Отомстить мне решил? Да я тебе сейчас ухи пооткручиваю! — на что я показал ей язык, и, под смех матушки задал стрекача в сторону озера. Там отец с дедом, те меня в обиду не дадут. Подготовка к свадьбе — дело сейчас сугубо женское. И я здесь никаким боком.

Липовые дрова были нужны для разогрева бани и мытья молодожёнов перед первой брачной ночью, и после. А так как у нас на севере это чудесное дерево почти не росло, то липовые дрова завозились с юга княжества и из России. Стоило это не дёшево, да и, к тому же, был риск, что на все свадьбы в округе завезенного могло не хватить.

Все эти свадебные подробности я буквально выжал из матушки зимой, когда она взялась обучать меня писать пером. Ох я и намучился! Хорошо хоть чернила сейчас в данной местности делают из хвойной канифоли и льняного масла. Отмываются очень легко и быстро, не то что те, советские, фиолетовые, произведенные явно из нефти.

А вот пёрышко было не стальное, а латунное. И без опознавательных знаков. Вон, перья у моих сестёр мало того, что были стальные, так еще и французские от фирмы Ватермана.

Пока я научился хоть более или менее правильно писать и не ставить везде, где ни поподя, чернильные кляксы, с меня семь потов сошло. Да еще навязчиво привязался стишок Михалкова — «Чистописание». Я даже сначала обрадовался, что вспомнил его. Думал, щаз как переведу — и готов новый шедевр от меня.

Но не тут-то было. Мой автопереводчик в голове справился, но получился такой ужас-ужас, что