Читать интересную книгу Обмани смерть - Равиль Бикбаев

— Бесы тебя искушают, — ласково сказал ему игумен на исповеди, а дальше настойчиво и сурово, — смирись, смирись сын мой, прости врагов своих, молись, молись…

Солдаты, эти мальчишки, старшему из которых было всего девятнадцать лет, и погибшие по его вине, это бесы? Он не мог и не хотел в это поверить, скорее это неупокоенные души.

Как и любого искренне верующего его мучили сомнения, но не в бытии Божьем, а в праве других людей говорить от Его имени. Церковь, собирающая материальные богатства. Церковь, благословляющая светскую власть. Церковь, принимающая в дар украденные у «малых сих» деньги. Иерархи, живущие в роскоши и призывающие верующих к смирению. Церковь, которую за неимением другой веры «возлюбила» светская власть и духовные пастыри которые заразились от носителей этой власти стяжательством, похотью, ложью, не все, но есть и такие. Омытая кровью мучеников медленно, понемногу капля за каплей вера стала уходить из храмов. Как и многие верующие, Андрей Кольцов видел всё это и знал, что есть другой путь. Ничто не ново в этом мире, читая историю жизни (житиё) нестяжателя преподобного Нила Сорского, думал Кольцов. Это православный святой призывал священнослужителей отказаться от материальных богатств и подавать верующим пример духовной жизни, а его последователей обвинили в ереси.

— Церковь, — на высказанные им вслух сомнения сказал игумен, — часть божьего мира который нас окружает. Изменятся к лучшему люди, изменится и церковь. Не старайся переделать этот мир, сын мой, это не удалось даже Христу, и он взошел на крест приняв на себя всю муку и все грехи людские. А если хочешь изменить этот мир, то попробуй начать с себя, и тогда ты поймешь, как трудно было даже рожденному земной женщиной Сыну Божьему. А если поймешь, то научишься и прощать. А человек грешен и слаб и он так нуждается в прощении.

— Я один раз простил, — глухо ответил Андрей, — и из-за моего милосердия погибли люди. Знаете, не думаю, что они простят меня, не думаю, что их мамы молятся обо мне, они меня проклинают. И я каждый день чувствую тяжесть их проклятий.

В келье возрожденного из праха безверия и запустения монастыря за деревянным столом сидят два человека и говорят о вере и прощении, о ненависти и милосердии. Они разговаривают вечерней порой и тени пляшут по их лицам, слабый, но все равно живой свет свечей не может одолеть тьму, но все равно светит, а там в уголке под иконой женщины с ребенком на руках, звездой надежды горит крохотный чуть живой огонек неугасимой лампады. А они всё продолжают беседовать и не важно какой сегодня год и век, об этом они говорили и будут говорить от начала этого мира и до его конца. Ибо нет в этом мире того, что не было ранее и кружит и кружит по истории ветер страстей и болей человеческих.

— Эй командир! — громко окликнул его на продуктовом рынке рослый плотный рыжеватый мужик. Обернувшись и вглядевшись Андрей узнал водителя БРТа с его роты.

— Сенцов это ты? — растерянно спросил он и подошел к молодому мужчине стоявшему за прилавком и торговавшему медом.

— А я то смотрю, ты не ты? — сильно пожал протянутую Андреем руку Сенцов, — в рясе, да с бородой тебя то не сразу и угадаешь. Ты чё командир в монахи подался?

Андрей широко улыбался, разглядывая своего бывшего бойца, тогда это был худенький вечно перемазанный дизельным топливом и машинным маслом мальчишка, сейчас здоровый, сильный, аккуратно одетый молодой мужик.

— А я вот пасеку завел, — добродушно хвалясь рассказывал Сенцов, — женился, двое пацанов у меня, близняшки. Дом построил, машину вот недавно купил.

Оглядел Андрея, и задержав взгляд на его потертой рясе, жалостливо вздохнул.

— Отметить бы встречу, да, — Сенцов немного помялся, — да ведь тебе наверно нельзя? Жаль, а то у меня такая медовуха есть, нектар.

Он был так ну просто по детски огорчен не возможностью выпить, так был искренне рад этой нежданной встрече, так ему хотелось поговорить и от души угостить бывшего ротного, что давно уже равнодушный к алкоголю Андрей:

— Медовуха? — задумчиво протянул он и потом озорно, — Ее же и монаси приемлют!

Сидя в салоне «Газели» понемногу выпивали, Сенцов всё рассказывал о своем хозяйстве, о детях, о жене. Хвалился новой машиной. Андрей степенно закусывая медовуху хлебом и домашнего копчения окороком рассказывал малопристойные с большой исторической «бородой» анекдоты про монахов, Сенцов слушая заливисто смеялся. О войне по молчаливому уговору не вспоминали. А потом уже сильно захмелевший Сенцов:

— Эх, жаль ребяток с роты с нами нет, — разливая по пластиковым стаканам очередную порцию медовухи вздохнул он, — помнишь командир под Атагами сидели в БТРе и мечтали как жить после дембеля будем? Дождь со снегом шёл, холодно, мы все мокрые, голодные и мечтаем.

— Ну ты то нормально вроде живешь, — принимая стакан заметил помрачневший Андрей.

— Я, да, — тихо сказал Сенцов, — а другие? С нашего экипажа и отделения я один живой остался, других тот снайпер перестрелял. Помнишь? Знаю, что помнишь! Ну давай за ребят, земля им пухом…

Выпили. Помянули. И мертвые солдаты пришли посмотреть, как их вспоминают живые. Они расселись по креслам «Газели» не выпуская из рук оружие, готовые выскочить из машины и опять уйти в бой. Андрей смотрел на их нездешние бледные лица и:

— Привет ребята! — сказал мертвым товарищам рядовой Сенцов.

— Ты что тоже их видишь? — глухо спросил капитан Кольцов.

— Иногда, — не глядя на него, ответил Сенцов и сильно побледнев, признался:

— Я ведь тогда зассал, ну когда снайпер стал стрелять и не вылез из БРТа, а они так и лежали, а я так и сидел, пока ты со вторым взводом не приехал. Тогда их тела и вывезли. Теперь вот… приходят и смотрят. Простите ребята.

Но убитые под Атагами солдаты не выпуская из рук оружие молчали.

— За что мы воевали, а командир? — пьяно и скорбно спросил бывший солдат Сенцов.

— За Россию, — печально ответил монах.

— Просрали мы эту Россию, — пьяно заорал Сенцов, — не мы, а эти теперь победители. Что хотят то и творят. А мы только сопли утираем или бухие по кухням орём. Всё! Ты слышишь командир, всё нет больше России. Одна сучья рашка осталась.

Бывшие рядом с живыми мертвые погибшие за эту страну солдаты молча их слушали, они уже отдали всё что смогли, с них спроса нет. «Зачем вам теперь оружие? Что? Что вы с ним сделаете? Отдохните ребята, — беззвучно обратился к ним бывший капитан Кольцов, — война закончена, мы проиграли».

— Я видал того снайпера, — понизив до шепота голос сказал Сенцов, — ездил мёд в центр перекупщику сдавать, глянь, а он там на рынке фрукты берёт, я аж оторопел. Живой, здоровый, довольный, при дорогой машине, шлюхи местные вокруг него так и вьются. Номерок его машины я записал и сразу к свояку он в органах пашет. Так и так говорю, взять бы этого, а? Тот пошел по базе данных номерок пробил, потом осторожно пообщался с операми «убойщиками». Приходит в глаза не смотрит. Говорит, знают его все, киллером работает и нет мол приказа его брать, мол прикрытие у него хорошее, вроде он, кроме всего прочего по заказу органов «нациков» отстреливает. Вот значит как всё обернулось, этот безнаказанно дальше убивает наших ребят, насилует наших баб и кайфует.

Капитан Кольцов почувствовал, что как ледяной водой ему плеснули в лицо и он разом отрезвел. Пристально трезво рассматривая пьяного пасечника, с кажущимся безразличием спросил:

— Адресок, моего «крестника» через своего свояка узнать сможешь? И вообще всё, что можно.

— Наверно, — осторожно ответил Сенцов, — только зачем тебе?

Андрей промолчал. Сенцов дальше не спрашивал. Все ясно. Выпил, закусил, недобро зло оскалился:

— Чё командир война видать ещё не закончена, да? Не сдаемся пока? Ладно капитан годится, я с тобой, поквитаемся.

— Не мы войну продолжаем, — невесело ответил Андрей, — только твоё дело своих детей растить. Узнай что надо, дальше я сам.

Он встретил его ночью у подъезда высотного дома. Профессиональный убийца шел в свою только что купленную новую квартиру и беззаботно посвистывал. Кольцов вышел из тени гаража и пошел ему навстречу. Киллер почуял угрозу, остановился и недобро смотрел на приближающегося к нему человека. Кольцов дал ему возможность выхватить пистолет, а потом вскинул свою руку с зажатым в ней револьвером. Выстрел, выстрел, старый наган не дал осечки. Капитан Кольцов развернулся и ушел, на дороге его ждал транспорт, управлял им Сенцов.

Ночью когда он в тяжелом полусне ворочался на койке в своей келье, они пришли последний раз. Его убитые солдаты как на плацу построились в шеренгу, и по одному выходя из нее, строевым приемом «оружие положить» складывали перед ним автоматы, а потом вытянувшись и отдав честь, уходили. Остался только один и совсем не солдат. Высокий сухощавый одетый в поношенную хламиду молодой длинноволосый и бородатый мужчина, с грустью смотрел на Кольцова и слезы текли по его щекам. «Не плачь Господи! — крикнул ему Андрей, — я не покину Тебя».