Великий князь Московский Иван III творил по Божьей воле, душой переживая этот процесс и как дело рук своих и как нечто высшее, свершаемое по воле Провидения. Сказочная древность в строках княжеского монолога о Москве:
Лебёдушкой любимая Москва
Плывёт среди лесов непроходимых,
Мужает не по дням, а по часам,
И в облике всё четче проступают
Прекрасные и зрелые черты.
Москва, Москва, сквозь пелену веков
Предвижу я твоё предназначенье…
Здесь основа политики государей Московских, основа, на которой стояла и стоит Москва. Жестокости, вероломства, завоевательской алчности хватало у всех столиц мира. Не избежала этого и Москва. Но "Тебя я вижу добрым и сердечным, Оплотом тех, кто с горем и ненастьем Нечаянную дружбу заводил". На взывающие к ней мольбы других стран и народов славна лишь одна она. "Порукой в том – лишённая корысти, Поистине народная душа" столицы России. Ведь и сегодня подлинная Москва, сама обескровленная потрясениями новой смуты, с подавленным собственным мнением, ещё находит в себе силы весомо выразить его, остановить "мировой пожар". Это поразительно! И, естественно, пока стоит Москва,
Мы смертны все –
тебе ж бессмертной быть.
Иван и в этом монологе, и в рассуждениях своих об облике Москвы предстает у Парпары знатоком искусств и ремёсел, тонким и точным их ценителем. Более того – направляющей силой их расцвета. Вот его отзыв о Дионисии:
И более всего в нём привлекает
Стремление величье показать.
Не Богородица, а русская царица.
И праздник красок!
А вот о Рублёве:
И дерзость, что являли
Глаза его святых, то дерзость русских,
Которую приходится скрывать.
Важно отметить, что автор вовсе не пользуется случаем высказать собственные художественные оценки устами исторического персонажа. Правда образа Ивана III – действительная историческая правда, с тщанием добытая. В дилогии А.Парпары нет "отсебятины", событийно-оценочных домыслов, натяжек. Высоко оценённый академиком Б.А. Рыбаковым, труд А.А. Парпары исторически безукоризнен. В печатных откликах на дилогию даже явные и пристрастные недоброжелатели не сумели подловить поэта на неточностях и ошибках. Напротив, мнения профессионалов таково: по драмам "Противоборство" и "Потрясение" можно – и нужно! – изучать историю. А ведь есть ещё кафедра, "с которой можно поведать миру много добра", по Гоголю, – театр!
Можно – это понятно, а за то, что нужно, говорит непривычный для современности исторический, национальный оптимизм произведений. И дивная вера их русских героев в преодолимость бед. И рисуемая русскими художниками из века в век сцена-картина:
Откуда ни возьмись, казаки,
Оборванные, грязные и злые,
На иноземцев бросились гурьбой.
Те – на коней и, побивая пеших,
К монастырю Донскому – наутёк.
Пытался их остановить Ходкевич,
Но бесполезно. Бросили добычу,
Свои припасы, с пленными обоз –
И побежали.
Исторической правдой у Парпары дышит и торжество Московской Победы, всегда с великой радостью и великой горечью, тревожное в предвидении будущих битв.
Дилогия символично завершается разговором Пожарского и Минина, долгим, пространным разговором о народе, о России. Представим, что герои ведут его словно бы сегодня, словно бы на знаменитом своём памятнике. На Красной площади, заполненной тревожными толами наших дней.
В драме "Потрясение" герои беседуют в выстуженной комнате обгоревшего дома у кремлевской стены:
Пожарский
Я воевода давний, и война,
Хоть страшная, но всё-таки работа
На ниве брани. За неё народ
И платит деньги воинской дружине…
А русская земля несёт потери
Не десять и не сто, а тыщи тыщ…
Минин
Но если эта смута, разоренье
И безначалье десять лет продлятся,
Не сможет больше вынести народ.
Поднимется на власть, что унижает,
И выберет Болотникова вновь…
Разговор не имеет завершения. Пути истории теряются в грядущем. И вослед векам звучит голос великого русского – гражданина Минина:
Когда ж устанут грабить города,
Когда ж устанут нивы наши жечь?
Клянусь, Москва, что непокорных плеч
Им не унизить больше никогда.
На этот завет работает русская история. Подчас он казался невыполнимым. Но тогда происходило чудесное воскрешение в памяти – сердце народном – былого, золотом-добром блистающего былого. Как воскресло былое в Великую Отечественную войну. Как воскресает оно в наши дни и годы – с первого всенародного торжества в честь Куликовской битвы в 1980 году. Как воскресает оно в великолепных исторических картинах, драмах поэта А.Парпары.
Воздействуют произведения Парпары не только написанным текстом, а и биоэнергетическим полем, вызванным автором из глубины веков. Потому что герои заряжены высшими людскими понятиями о жизни и подвиге, о родине, вере, любви.
Увлекает жгучий интерес автора к людям, знание их помышлений и глубинных причин их обычных житейских поступков. В позиции автора люди важны, прежде всего, для самой жизни, для всей людской вселенной. С особой, монументальной силой это выражено в образах Старика-крестьянина и его внука Евпатия. Благословив со скорбью внука в ополчение, Старик остаётся дома – чтобы вырастить рожь и встретить героев хлебом-солью.
Поэт пишет правду характеров – историческую, бытийную, национальную. А правда порой, как известно, глаза колет. Не только о постыдном умалчивают, но и о доблестном, честном, прямом – чаще всего в применении к натуре русского человека. Именно так "колет" А.Парпара в глаза недругам русского народа образом Василия Гусакова. На фоне потомственной и непотомственной знати – Момоны и Ощеры, Гонсевских, Милославских, Голицыных Василий Гусаков, насквозь просквожённый ветрами эпохи, оказывается благороднее их. Он не столь мощная державная фигура, как великий князь, Минин, Пожарский, Гермоген. Незнатный род не позволил ему, собравшему пятитысячное войско слобожан, посоперничать в полководческих талантах с князем Образцом, воеводой Холмским. Но он – частица их всех, он то, чем силён и крепок каждый из них – и как личность, и как представитель русской нации.
Настоящая задача поэта, как верует А.Парпара, – помочь Родине в её грядущих испытаниях. Для того и отдал он три десятилетия исследованию – художественному воплощению удивительного, сродни чуду, свойству русского народа – "оптимизму в трагических ситуациях", способности найти из них победный геройский выход.
Михаил ПОПОВ ЛЮБИМЕЦ
Измышление
– Я слышал об отце твоём.
– Он раб твой, и я раб твой.
– Встань и повтори, как зовут тебя. Когда дух от Бога бывает на мне, то плохо разбираю в тоске своей слова человеческие.
Юноша медленно, как учил отец и как подобает, оторвал лоб от пропахшего пылью войлочного пола. Потом осторожно поднялся на ноги. Он был рослый, жилистый, загорелый до черноты, как всякий пастух; на груди длинный белый шрам; ноги с панцирными ногтями и каменными пятками. Убрал с расчёсанного из-за вшей лба грязные, спутанные космы. Взгляд почтительно потуплен, но твёрд.
В шатре стоял удушливый полумрак. Царь лежал на львиной шкуре покрывавшей ложе, опираясь правым локтем на парчовую подушку. Справа и слева от него стояли на закопчённных треногах плоские жаровни с тлеющими углями. В них тихо дымились палочки ароматического дерева. Благовонные пары скапливались под потолком шатра как безумие под черепом одержимого.