Читать интересную книгу Революция, или Как произошел переворот в России - Дмитрий Дубенский

Генерал Алексеев и генерал Воейков получали известия из Петрограда, совещались, докладывали обо всем Государю, но они, единственные, которые могли сокрушить мятеж, – никаких мер не принимали.

Государь, вероятно, и не все знал, так как он был совершенно спокоен и никаких указаний не давал.

Генерал Воейков вообще не пользовался большим авторитетом в глазах Государя, в делах широкого государственного значения, но при начавшейся революционной смуте, угрожавшей Царскому Дому, он мог и был обязан настоять на решительных мероприятиях в том виде, в каком это требовалось обстоятельствами. Надо было спасать положение и, может быть, сделать необходимые уступки, весьма срочные и толковые, дабы сохранить порядок.

Весь мой вечер прошел в продолжительных беседах с С. П. Федоровым, К. Д. Ниловым и бароном Штакельбергом. Грустное сознание, что ничего не делается для восстановления порядка, что все как-то опустили руки и словно боятся проявить необходимую твердость власти, – это чувство слабости и беспомощности, – охватывало и нас.

Любопытно отметить, что безусловно вся Свита и состоящие при Государе признавали в это время неотложным согласие Государя на ответственное министерство и переход к парламентарному строю.

Генерал-адъютант Нилов, князь Долгорукий, граф Фредерикс и другие находили, что эта мера упрочила бы положение Царской фамилии в России и могла бы внести успокоение в страну.

Внешняя жизнь Могилева – прежняя. Спокойно и тихо на улицах. Государь выезжал на прогулку, были Высочайшие завтраки и обеды, а все остальное время Его Величество занимался в Своем кабинете, принимал графа Фредерикса, генерала Воейкова, генерал-адъютанта Алексеева; утром того же дня происходил обычный доклад по генерал-квартирмейстерской части.

Государь внимательно следил за сведениями, полученными с фронта за истекшие сутки, и удивлял всех Своей памятливостью и вниманием к делам.

В субботу легли все поздно и заснули неспокойно. Его Величество еще долго не ложился, занимаясь в Своем кабинете.

Могилев

Воскресенье, 26-го февраля{90}.

Государь был у обедни. Церковь переполнена молящимися – генералами, офицерами, командами солдат и простыми прихожанами. Свита Его Величества, генерал-адъютант Алексеев, генерал Кондзеровский – находились в храме. Служил протопресвитер Георгий Шавельский{91}.

После обедни Государь прошел на доклад в генерал-квартирмейстерскую часть, который продолжался недолго. Никаких важных событий за субботу не произошло, и вести от союзных армий были также спокойного характера.

На завтраке по случаю воскресенья много приглашенных: все наличные иностранцы, т. е. не только военные агенты, но и их помощники. Государь обходил всех, здоровался и довольно долго беседовал с Английским генералом Вильямс{92}, которого ценил как высоко порядочного человека, толкового и дельного военного агента.

Среди присутствовавших на завтраке шли разнообразные разговоры о печальных событиях в Петрограде, но, по внешности, это был обычный Царский воскресный завтрак.

Около двух часов Государь с Воейковым, графом Граббе, герцогом Лейхтенбергским и профессором Федоровым поехал по Бобруйскому шоссе на прогулку и вышел около часовни в память 1812-го года и гулял там не более часа. Мне передавали, что Его Величество не поднимал никаких вопросов о происходящих событиях и вообще почти не разговаривал ни с кем и задумчиво гулял по лесной дорожке.

Однако уже с утра Государя глубоко заботили события в столице. Он не раз беседовал о них с графом Фредериксом, с Воейковым, Алексеевым, Ниловым и другими более близкими Ему людьми. Государь говорил, что Его тревожат отрывочные известия, получаемые из Царского, что Он волнуется за Петроград, за Императрицу и всю семью, тем более, что Наследник хворает корью.

Ближайшим попечителем и, так сказать, охранителем Государыни и детей в Царском в это время был обер-гофмаршал генерал-адъютант граф Павел Константинович Бенкендорф. Это разумный, спокойный, выдержанный и в высшей степени благородный человек, глубоко преданный Их Величествам и всей семье. На него и надеялся Государь, ибо никого других лиц опытных не находилось в Царском Селе в эти дни. Вновь назначенный помощником дворцового коменданта генерал Гротен{93} мало знаком был еще с дворцовой службой.

В Царском, конечно, имелся огромный штат дворцовых служащих, конвой Его Величества, сводный Его Величества полк, но всеми людьми надо было руководить в наступившие критические часы.

В самом Петрограде, где уже шли беспорядки, не было заметной авторитетной власти, не было имени, которое знали бы народные массы. Командующий Петроградскими войсками генерал Хабалов{94} ничем не заметный генерал, а имя министра внутренних дел Протопопова стало ненавистно Петрограду и всей России. Государь все это вероятно понимал, но сам никаких указаний не давал и словно мирился со всем тем, что происходило. Чувствовалось, что от Него указаний и директив не будет и в эти тяжелые минуты надо было помогать Его Величеству, а не ждать инициативы от измученного Царя. Хотелось верить, что эту законную помощь, верное служение присяге своему Императору даст прежде всего Его начальник штаба. Его генерал-адъютант Алексеев, все знавший, со всеми сносившийся и пользовавшийся, как я уже говорил, полным доверием Верховного Главнокомандующего.

Но этого не случилось. Не попытался также придти на помощь Государю и его дворцовый комендант, не проявив никакой деятельности в это тяжелое время. Воейков не сумел задержать измену Государю и прекратить начавшуюся революцию в то время, когда можно было многое еще сделать.

После обеда Его Величество принял у себя в кабинете сенатора Трегубова{95}, помощника генерал-адъютанта Алексеева по гражданской части, с докладом, касающимся событий данной минуты. Государь долго беседовал с этим неглупым пожилым судебным деятелем, не возражал Трегубову, но твердых личных указаний не дал.

Государь, окруженный своей свитой, своим штабом, находившимся здесь в Царской Ставке великим князьями Борисом Владимировичем, Сергеем и Александром Михайловичами, был страшно все-таки одинок. У Него не было людей, которые понимали бы сложную, чистую Его душу. Не было людей, которые имели бы особый вес в глазах Государя. Ко всем «своим» Его Величество относился ласково, внимательно, ценил их преданность, но при большом уме Государя Он ясно понимал окружавших Его ближайших лиц и сознавал, что они не советчики Ему. Государь привязан к графу Фредериксу за его благородный характер, честность, за долгую преданность Своему Дому, но он понимал, что министр двора старец 78 лет, с которым трудно поделиться мыслью по государственным делам и задачам России. Государь хорошо относился к Нилову, верил ему, но Его Величество не мог устранить в себе некоторого шутливого отношения к характеру своего флаг-капитана за его горячность. Государь ценил Нилова просто как прямого честного служаку. К Воейкову Государь относился доверчиво как к распорядительному дворцовому коменданту, бодрому, веселому человеку, хорошему хозяину, но, конечно, Его Величество чувствовал, что Воейков не советчик в государственных делах, и особого значения ему не придавал. Та ирония, с которой относились к Воейкову все окружающие, это прозвище «Кувака» за его торговлю водой, понималась Государем. Что касается всех остальных: князя Долгорукого, Нарышкина и других, то это были просто для Царя хорошие, приличные люди и больше – ничего.

Для Государя было величайшее горе, что с Ним в эти страшные дни не было Его истинного и единственного друга – Императрицы Александры Федоровны. Продолжительная тяжелая политическая обстановка, волнение за семью произвели на Государя в эти дни положительно переворот в Его душевных силах. Он стал как бы придавлен событиями и словно не отдавал себе отчета в обстановке и как-то безразлично стал относиться к происходившему.

«Неужели уже ничего нельзя сделать, – говорил я С. П. Федорову, – неужели нельзя найти человека, которого мог бы послать Государь в Петроград для водворения порядка и обеспечения от случайностей Царской Семьи. Мне кажется, такой человек есть в Ставке, это генерал-адъютант Иванов, герой настоящей войны. Имя его известно всей России, и если Николай Иудович немедля отправится в Петроград и Царское, то, может быть, еще спасет положение». С.П. согласился, и мы на завтра, 27-го февраля, решили отправиться к Иванову, сообщить наши мысли и, если он их одобряет, то и просить его доложить Государю о его желании отправиться в Петроград и принять командование над войсками столицы для водворения порядка.

Ни вчера, ни сегодня не было уже возможности переговорить с Петроградом, так как телефон все время был соединен с кабинетом Его Величества в Ставке для переговоров с Царскосельским дворцом.