Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабам показалось, что принц замахнулся ударить Леонилу.
Крик усилился, управителя стеснили, отняли у нею кнутик. Обескураженный, прижатый к стене. Шилом хвост оказался грудь с грудью с Леонилой…
— Что-ж мы, девоньки, с ним делать будем? — спросила подруг разгневанная Леонида.
— Зарезал Генерала да еще есть заставляет, немецкая харя! Выдумывай, Леонила, что хочешь!
— Так, девоньки, пускай сам и попробует!..
— Я не кушаю сырого мяса! — растерянно пролепетал Голы ноги-Шилом хвост.
— Мяса! — повторила со злобным смехом Леонила — слышите, девоньки! Он сырого мяса не ест. А кто нашей плотью насыщается? Пеликан ты этакий. Мяса! Да кто еще тебя мясом потчует? Девоньки, давайте-ко сюда требуху… На вот, жуй, собака, бычий хвост!..
Голову быка несли на высокой палке.
Лица у разнузданных баб были ужасны. На жалобные призывы принца о помощи никто не ответил. И питомцы и все служащие знали, что если бабы взялись за дело, то лучше к стороне! Сотские и десятские не могли разбить тугой комок бабьей толпы. Поселенцы посмеивались на бабий бунт издали. Леонила ожесточенно совала управителю в лицо бычий хвост при общем крике и хохоте: «Жри, собака!» Бабы успокоились, лишь увидев, что вконец испуганный управитель, с чумазым от крови и грязи лицом жует бычий хвост, а из глаз его льются слезы.
Лица баб били ужасны.
Бабы кинули управителя и пошли в поле хоронить Генерала. Они вырыли на горке яму и схоронили в ней все, что осталось от Генерала. На могиле Генерала питомки, предводимые Леонилой, пили вино, пели и плясали — так совершилась тризна.
Голы ноги-Шилом хвост, видя слабую поддержку со стороны своей полиции, лишь только оправился от испуга, поскакал, мелькая фалдочками, в город искать помощи и защиты. Там его встретили смехом и настойчиво добивались узнать, что именно заставляли его есть питомки. И губернским властям и городской полиции давно прискучило питомское поселение, которое было как бы государством в государстве, и причиняло всем хлопоты. Для того, чтобы посылать в Николаевский Городок воинскую команду, случай был маловажен. Голы ноги-Шилом хвост вернулся из города со срамом. Затаив злобу против Леонилы, он искал случая ее унизить. А она в те годы все еще была прекрасна. Недалекий принц, не зная, что уже многие искали взаимности Леонилы и на том обожглись, решит добиться ее любви.
За первой ошибкой с Генералом управитель совершит еще более серьезные. Видя кругом озлобление, Шитом хвост заторопился с наживой. Он нашел себе компаньона среди богатых колонистов немцев и трудом питомцев задумал распахать большой степной участок, чтобы, собрав первый урожай, обратить его в свою и своих компаньонов пользу. Один урожай был уже состоянием для бедного принца. Но времена был и уже не те. Надобно сказать, что в положении питомцев к этому времени произошли разительные перемены. Большая часть товарищей переженилась на своих товарках, и у них возрастали дети. Малолетки, хотя их и продолжали называть по-старому, тоже были с бородами. Опекунский же совет охладел к затее питомских поселений: больше не строили городков, не наделяли, как вначале, питомцев домами с полным хозяйством, вплоть до мыла и гребешка. Товарищи и малолетки не хотели мириться со своим почти крепостным положением, не видя в нем просвета. А те хозяева из питомцев, что прижились на земле и разбогатели, нуждались в батраках, — им уже мало было четырех даровых работников. Вот от этих-то богатеев и пошло внушение, что товарищам и малолеткам лучше просить, чтобы их переписали в государственные крестьяне. Как-то проезжал через Николаевский Городок министр государственных имуществ Киселев. Товарищи и товарки с малолетками подали Киселеву просьбу освободить их из кабалы у хозяев и обратить в казну. Киселев просьбу принял, прочитал, обещал ее исполнить и тут же сказал, что напрасно с просьбой спешили, так как согласно положению и все питомцы, а не одни только товарищи и малолетки через двенадцать льготных лет, считая с первого года горяновского поселения, должны быть перечислены в государственные крестьяне. Для «царских сыновей» и «царских дочерей» это известие явилось совершенной новостью. Они захотели выяснить свое положение и начали посылать в столицу ходоков. Истина оказалась печальнее, чем это выходило из слов министра Киселева, и противоречила всему, что говорили питомцы прежде. Каждый год ранее являлись в поселение опекуны, и каждый почитал своей обязанностью толковать поселянам:
— Живите, дети! Все матушка ваша Мария Феодоровна дала вам. Все ваше!
Теперь открылось, что царские подарки, которыми щедро осыпали питомцев, были на самом деле не подарками, а ссудой на 12 лет. Все, не исключая гребешков и зеркал, писалось каждому хозяину — в долг. Если ему взамен пропитой лошади и или падшей коровы выдавали новую, то писали в счет и писали не малой ценой. Удивительно прочные постройки тоже, оказалось, возводились в кредит, за счет поселенных питомцев. Где для красоты и «ранжира», т. е. равнения, дома воздвигались на выложенных в размер этажа фундаментах. — постройка обходилась дороже. И кому из хозяев по жребию достались такие дома, тот и должен платить за лишнюю работу и за лишний кирпич. И за самую землю по истечении двенадцатилетнего срока надлежало платить оброк — и не только за пахотную, а и за занятую под улицу и площади. А улицы были устроены такие широкие, что на каждый дом приходилось, примерно, с десятину земли под улицей… Мало этого, Опекунский совет проектировал наложить на осчастливленных им питомцев особую подать в пользу самого воспитательного дома. Размер подати не был еще определен, но питомцы обязывались уплатить Опекунскому совету все его расходы по постройке домов для управления, фермы, конюшен, парников и оранжерей и всю стоимость управления поселянами за первые двенадцать лет.
Голы ноги-Шилом хвост затеял сеять хлеб в ту пору, когда у хозяев отобрали товарищей и малолеток, отделив их на волю. Вместо них приходилось работать отныне «царским внукам» — сыновьям и дочерям хозяев, — подросткам, привыкшим к полной праздности и уверенным на прежнем примере своих родителей, что и их жизнь навсегда обеспечена царскими милостями. Конечно, поселенцы были недовольны всякой лишней работой.
Чтобы скрыть свои намерения, Голы ноги-Шилом хвост объявил по селениям Мариинской колонии, что назначена казенная запашка.
Дело было весною. Старосты объявили по селениям, что управитель приказал выслать всех хозяев пахать участок номер первый — самый дальний в степи.
— Да есть ли приказ от Опекунского совета? — усомнились питомцы. На работу они не выехали, а отправились толпой к управлению; сюда же съехались хозяева из других селений.
Голы ноги-Шилом хвост на этот раз не испугался и, выйдя к толпе, с крыльца объявил на вопрос хозяев, что это за запашка.
— Запашка по приказу министра.
— Какого еще министра?
— Государственных имуществ.
— Так мы ему же не подвластны.
Тут Голы ноги-Шилом хвост сообщил, что все хозяева по их собственной просьбе перечислены в государственные крестьяне до срока, а запашка производится их трудом, потому что на них числятся долги.
— Да кто-ж и когда подавал прошение? — недоумевали хозяева: — ведь это лишь разговор был в народе. И какие долги?
Разобрались и в этом. Оказалось, что шестеро зажиточных хозяев, ежегодно ездивших в Москву с извозом, послали из Москвы прошение от имени всех питомцев министру государственных имуществ о принятии их в свое ведомство. Просьба эта была уважена. А подавшие просьбу держали это дело ото всех в секрете.
— Кто же это подавал просьбу? Скажите нам, — потребовали убитые новостью питомцы.
— Извольте. Онисимов Николай, Гузов Андрей, Николаев Иван, Нахлестной Степан, Савельев Иван да Сидор Дудкин…
— Вот как!
Все названные хозяева были тут же в толпе. Чтобы отвести от себя гнев, составители прошения начали галдеть, почему же и их выгоняют, если на них нет долгов.
Тут Голы ноги объяснил, что существует круговая порука и не только все должны пахать, но и за уплату долга все одинаково отвечают. С неимущих долг будет переписываться на имущих.
Некоторые из зажиточных хозяев предложили заплатить долг свой тут же, лишь бы уклониться от общей участи. Принц Голы ноги твердо ответил, что министр приказал всем пахать…
Просили управление разбить задачу на отдельные части по селениям, благо земли довольно, чтобы не тратить зря времени на поездки в дальние поля…
— Нет, министр приказал делать общественные запашки.
— Это нам прямое разорение, — сказали хозяева: — мы так работать не согласны! — и разошлись.
Пахать не поехали, а послали в город прошение губернатору в Петербург — министру государственных имуществ. Оба эти прошения вернулись к управителю — он их показал хозяевам торжествуя: «Что взяли?!»
- Рождество под кипарисами - Слимани Лейла - Историческая проза
- Григорий Отрепьев - Лейла Элораби Салем - Историческая проза
- Белый князь - Юзеф Игнаций Крашевский - Историческая проза / Проза
- Путь меча - Дэвид Чейни - Историческая проза
- Малеска — индейская жена белого охотника - Энн Стивенс - Историческая проза