я тогда был состоянии, — оглушен, ранен, потрясен всем происшедшим.
В этот момент Мадлен кашлянула, и отец сразу оглянулся.
— А, это ты, девочка!.. Подойди-ка сюда!
Мадлен подошла.
— Добрый день, месье Далишан! — поздоровалась она.
— Здравствуй, Мадлен, — ответил он. — Не знаешь ли, где Эдмон?..
— Пошел домой.
— A-а, хорошо! Люблю, когда дети вовремя возвращаются домой. Не приходится за них беспокоиться. Может, налить тебе чашечку кофе?
— Нет, спасибо, — сказала Мадлен.
Отец потрепал ее по волосам.
— Неплохая у меня дочка, как вы считаете, месье Далишан?
— Я с вами согласен.
— И знаете, к кому она неравнодушна? — Отец задержал ладонь на голове Мадлен. — К Жаку Шантелье! Как вам это нравится?
Чашка чуть дрогнула в руке Далишана.
— Ну что ж, — усмехнулся он, — у вас будет прекрасный родственник!
— А когда отпустят Жака? — вдруг выпалила Мадлен, хотя секунду назад клялась себе, что не откроет рта. Разговор неожиданно принял такой оборот, что она невольно не смогла удержаться.
На короткое мгновение наступила тишина. Отец застыл на месте, сжимая рюмку в руке. На лбу у Далишана выступил пот. Заданный прямо в упор вопрос явился для него неожиданным, и рассеянные было Густавом подозрения вновь охватили его.
Но в это время на его стойке зазвонил телефон. Далишан долго слушал, отвечал односложно, а потом вдруг сердито выругался и бросил трубку.
— Неприятности? — спросил его Густав.
— В жизненной борьбе, мой друг, бывают не только удачи, — проговорил он, и глаза его недобро блеснули. — Иногда нужно отступить. Но это еще не значит, что ты потерпел поражение…
Густав старался понять, на что намекает Далишан, но тот уже прекратил свои словоизлияния, занял обычное место за стойкой и с бесстрастным лицом перетирал рюмки.
— Ты поступила очень неосторожно, Мадлен! — сказал Густав, когда они вместе вышли из бара. — Одно необдуманное слово может принести Жаку непоправимый вред!..
Мадлен ничего не ответила. Чувствуя всю тяжесть своей вины, она как-то сразу поникла и ссутулилась. Конечно, ей не следовало вмешиваться в разговор старших!..
Они уже дошли до своего дома, как вдруг отец оборвал фразу на полуслове и остановился. Он пристально уставился на противоположную сторону улицы. Что-то неожиданно привлекло там его внимание. Удивившись, что отец замолчал, не договорив, Мадлен взглянула на него, а потом тоже стала всматриваться вдаль, туда, куда был направлен взгляд Густава. Она старалась понять, что он там увидел.
Вдруг она испуганно схватила отца за руку.
— Жак?!.
— Да, это, кажется, Жак! — проговорил Густав.
Знакомый синий пиджачок, короткие брюки, подпрыгивающая походка. Мальчик явно торопился. Теперь он почти бежал. Конечно, это Жак!..
— Жак!.. — на всю улицу крикнула Мадлен.
Услышав ее крик, мадам Дюбуа тотчас выбежала из своего магазина.
— Жак вернулся!.. — всплеснула она руками.
И вот уже Густав крепко сжал Жака в своих объятиях:
— Ты жив, старина! Вот здорово!..
— Как будто жив! — улыбнулся одними глазами Жак. Он прижался к Густаву, а сам все поглядывал на Мадлен. И Мадлен не сводила с него глаз, но подойти к нему поближе почему-то стеснялась. Как будто отвыкла от Жака и он стал ей совсем чужой.
Ну и похудел же он за эти дни!.. Даже глаза ввалились. И так бледен, как больной. У Мадлен невольно защемило сердце.
— Где же ты был все время? — смущенно спросила она, и щеки ее порозовели.
— Жил в какой-то квартире, — ответил Жак.
— С решетками на окнах?
— Нет, решеток там не было… Была только сетка.
Мадлен про себя подумала: разве сетку нельзя было разорвать? Но спросить его об этом не удалось. Жаком полностью завладели женщины: мадам Дюбуа, консьержка и еще две подоспевшие в это время соседки по дому.
— Кто тебя похитил?
— Как тебя схватили?
— На какой улице ты жил?
Вопросы так и сыпались на Жака, и он едва успевал на них отвечать.
— Не знаю, где жил, — сказал он. — Меня возили по городу, а потом выпустили из машины на Больших бульварах.
— И ты пришел оттуда пешком?
— Ну, довольно с него сейчас вопросов! — остановил Густав взбудораженных женщин. — Беги, дружок, скорей домой, обрадуй свою мать!.. Надо послать телеграмму отцу, ведь он сейчас в Лотарингии.
Через час квартиру Шантелье осадили репортеры. Никогда еще к этому старому дому не было приковано столь большое внимание прессы.
Жака фотографировали в разных видах — и одного, и рядом с матерью.
История, которую рассказал он, была короткой. Его схватили в тот момент, когда, отстав от Мадлен, он побежал в сквер к фонтану, чтобы снова зарядить свой пистолет водой.
Немолодой человек с сединой в волосах, в светлом пальто, подошел к нему и неожиданно стал ему выговаривать. Он-де всю дорогу шел за ним следом, видел, что он приставал к девочке и очень плохо вел себя. Теперь он не успокоится, пока не отведет Жака к его родителям. Тут он схватил мальчика за руку, и не успел тот опомниться, как уже сидел в машине, зажатый между этим типом с сединой и молодым человеком с темными усиками. Они тут же опустили шторы на боковых стеклах и перед сиденьем шофера. Свет проникал только сквозь заднее стекло, но Жаку не давали обернуться.
Жак стал рваться, кричать и просить, чтобы его отпустили. Тогда похитители заткнули ему платком рот и стали крепко держать за руки.
Сколько они ехали, Жак не знал. Не знал он и того, куда его наконец привезла машина. Прежде чем он вышел из машины, ему надвинули берет на глаза. Поддерживая под руку, его провели в подъезд, втолкнули в лифт, а затем долго вели каким-то длинным коридором. Наконец он услышал, как впереди распахнулась дверь, потом еще одна, и вот скрипнула третья. Тогда только ему разрешили открыть лицо.
Жак оказался в большой, скромно обставленной комнате. В ней стояли кровать, шкаф и обеденный стол. За окном виднелось нагромождение зданий. Жак искал Эйфелеву башню, надеясь по ней определить, в какой части города находится, но башни не было видно, ее заслоняли дома.
— Ты будешь жить здесь! — сказал Жаку человек с сединой.
Жак заплакал.
— Что я вам сделал? Отпустите меня!.. — кричал он.
Но человек ушел, ничего ему не ответив и заперев за собой все три двери.
Вначале Жаку было ужасно жутко. Он забился в угол и рыдал так долго, что у него опухли глаза.
В отчаянии он хотел разбить окно и выброситься вниз. Но увидел, что в стекла впаяна мелкая стальная сетка.
Три раза в день какая-то женщина приносила еду, молча ставила ее на стол и уходила. На другое утро она принесла ему книжки.
Никто