Случай явился в образе испанского патруля, производившего проверку документов. Паспорт у Казановы был потерян, поэтому его задержали для выяснения личности и посадили на гауптвахту. Когда недоразумение разъяснилось и из Рима был прислан новый паспорт взамен утерянного, красавица Тереза была уже далеко. Она заключила контракт с театром Сан-Карло в Неаполе и уехала; перед отъездом она написала Соблазнителю письмо, в котором звала его с собой, уверяя, что теперь им хватит средств на двоих. Тот подумал — и отказался; выглядеть откровенным альфонсом ему не позволяло самолюбие. Но не желая слишком сильно огорчать возлюбленную, он пообещал приехать к ней, когда дела его поправятся, но не приехал. Красавица Тереза, настоящее имя которой было Анджиола Калори, стала выдающейся певицей и приобрела европейскую известность.
Пребывая на гауптвахте, Казанова пришел к мысли, что в смутное время (на земле Италии шла война за австрийское наследство) гораздо выгодней быть лицом военным, нежели духовным. А так как церковная карьера у него явно не задалась, он выбросил свой подрясник и облачился в бело-голубой мундир офицера испанской армии, хотя носить таковой не имел никакого права. Но расцветка мундира выгодно оттеняла красоту его смуглого точеного лица, сшит он был на заказ у лучшего портного, сидел отлично, и выглядел в нем Авантюрист великолепно. Остальное его не интересовало. В новом облачении он прибыл в родной город, где, поддавшись уговорам приятелей, записался в армию и сменил испанский мундир на форму лейтенанта Венецианской республики. Он был назначен адъютантом командующего галеасами и отбыл к месту службы — на остров Корфу, форпост Республики в Адриатическом море. Сестры Нанетта и Мартон, коих Соблазнитель не забыл посетить, горькими слезами провожали своего ненаглядного возлюбленного.
Случившаяся в пути буря, действительно, едва не лишила их милого друга. Вместе с Казановой на судне плыл священник, вскоре сделавшийся его злейшим врагом, ибо Казанова постоянно подшучивал над ним. В разгар бури священник принялся заклинать демонов, отвлекая и без того перепуганных матросов от борьбы со стихией. Чтобы призвать команду к порядку, Казанова забрался на мачту и стал кричать, что никаких демонов не существует и пора спасать корабль. В ответ священник обозвал Казанову безбожником и настроил против него матросов. Когда буря наконец утихла, один из приверженцев патера попытался вышвырнуть венецианца за борт, и тот только чудом удержался на корабле. Но порт назначения был уже близко.
Основными занятиями Казановы на Корфу были карты, застолье и разговоры. В карты ему, скорее, везло, в любви — скорее, нет. Он влюбился в Адриану Фоскарини, жену капитана одной из галер, именуемую им в «Мемуарах» мадам Ф. Впервые Соблазнитель увидел ее за общим столом и тотчас потерял голову от страсти. Чего только он ни делал, чтобы добиться расположения надменной патрицианки! Он оплачивал карточные долги ее мужа; привез из Отранто труппу комедиантов для развлечения скучающей красавицы: глотал пилюли из ее волос, сплел из этих волос удавку и носил ее на шее, по ночам, подавляя желание, с готовностью развлекал ее разговорами. Но вся его изобретательность, все мучения оказались напрасны: мадам Ф. не позволила ему вкусить вожделенной любви. Едва он проник в заветное святилище, как она с силой оттолкнула его, воскликнув: «Нет, мы можем погубить себя!» В отчаянии Соблазнитель отправился к местной куртизанке Мелуле, та утешила его и — в очередной раз — наградила дурной болезнью.
Пребывание в Константинополе, куда Казанова ездил представляться венецианскому посланнику и вручать письмо кардинала Аквавивы графу де Бонвалю, также не принесло Соблазнителю новых любовных побед. Знатный турок Юсуф, с которым его познакомил Бонваль, несколько часов беседовал с Казановой, а потом предложил ему принять магометанскую веру и жениться на его юной дочери, красавице Зельми, которой он намеревался завещать все свои богатства. Предложение было заманчивым, и Соблазнитель призадумался. Его смущали переход в магометанство и очевидная необходимость изучения турецкого языка. Тогда Казанова стал ждать указания Фортуны или хотя бы своего верного друга Случая. Указаний не было, и от щедрого дара турка пришлось отказаться. Другой знатный турок, Исмаил, устроил для Казановы пиршество для глаз, показав венецианцу вечернее омовение своих одалисок. Очарованный прелестями восточных красавиц, Казанова, будучи в доме Юсуфа, попытался соблазнить молодую жену хозяина дома. Предприятие завершилось неудачей: по неведению Казанова нанес красавице страшное оскорбление, попытавшись сдернуть с нее чадру. Умудренный годами Юсуф простил молодому венецианцу его шалость и перед отъездом щедро одарил его. Подарки Юсуфа пришлись как нельзя кстати, продав их, Казанова рассчитался с карточными долгами.
И на Корфу, и в Константинополе Казанова имел успех как занимательный рассказчик. «Если хочешь вызвать слезы, надобно плакать самому, но, желая насмешить, самому смеяться нельзя», — когда-то учил его сенатор Малипьеро, и Казанова, навсегда запомнивший эти слова, не раз имел возможность убедиться в правильности его наставлений. (К концу жизни он почти разучился смеяться сам, зато всегда умел насмешить окружающих.) Но постепенно Казанова стал замечать, что сколь бы приятным ни находили офицеры его общество, продвигать по службе его никто не собирался. Даже когда открылась вакансия, его обошли и чин достался другому. Воинская дисциплина и связанные с нею обязанности все больше тяготили Казанову: натура его не терпела даже разумного принуждения. Деньги и дары, полученные от местных поклонников своего красноречия, он проиграл в карты, любовные интрижки перестали скрашивать его существование, ибо все сколько-нибудь достойные женщины, склонные завести с ним роман, уже побывали в его постели. И Казанова подал в отставку.
СЧАСТЛИВОЕ ОБРЕТЕНИЕ ПОКРОВИТЕЛЯ. ВЕЛИКАЯ ЛЮБОВЬ КАЗАНОВЫ
Оставив службу, он вернулся в Венецию — без денег и видов на будущее. Однако для себя он уже все решил: жизнь — это удовольствие, значит, жить надо в свое удовольствие. Подобную философию гедонизма в галантный век исповедовали многие. Жизненное кредо аристократической части общества выразил Людовик XV: «После нас — хоть потоп». Чувственное наслаждение было возведено в ранг государственной политики, в обществе царил культ женщины как предмета для наслаждения par excellence, и любвеобильный Соблазнитель в своем стремлении насладиться каждым существом противоположного пола, встретившимся ему на пути, был далеко не одинок. Женщины, не желавшие отстать от моды, также утверждали себя посредством приумножения списка своих любовников. Любовь превращалась в дурман, изощренный умственный разврат, ритуал, пикантной приправой к которому служила игра. Играли везде — от кабака до королевского дворца, карточный долг почитался долгом чести. Жизнь в дурмане требовала праздности и денег. Темпераментный Казанова хотел бы изощряться в праздных забавах, но плебейское происхождение не обеспечивало его ни деньгами, ни кредитом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});