до рычания загнанного животного, ставшего лёгкой поживой для более сильного хищника, и от этого хриплого шёпота меня передёрнуло.
— Вы его ненавидите, — осенило меня. Да и любого другого на моём месте, достаточно было услышать бессильную ярость, злость беспомощности, прозвучавшую в её голосе.
— Любить мне его уж точно не за что. — Пугливо опустив взгляд, словно уже успела раскаяться в своих словах, Имада отвернулась к окну и глухо произнесла: — Он забрал у меня всё, заточил в этой клетке, словно я экзотическая пичуга, пойманная в одной из его далёких колоний. И всё из-за моего дара. Сильного, особенного... — Она горько усмехнулась. — Будь я посредственным иллюзором, и моя жизнь сложилась бы иначе. Я бы стала женой и матерью. Я была бы свободна... В той мере, в какой может быть свободна женщина в нашем обществе. Но... — ещё одна горькая усмешка. — У его величества есть свой особенный дар, помимо магических: у него отличное чутьё на редкие таланты. Каждый чаровик в его окружении — особенный, каждый — его личная собственность. И мы с тобой тоже, Лайра. Мы с тобой тоже...
Она говорила совсем как генерал, и в словах Вентуры, пусть он и не признавался в ненависти его величеству, звучала точно такая же горечь. Горечь, от которой я попыталась отмахнуться, переключившись на другое:
— Кто такая Эйо и зачем вы раскрыли ей мою тайну? — Я подошла ближе и увидела, с какой тоской и грустью чаровница смотрит в окно, наблюдает за танцем снежинок, словно завидуя им, ведь они, в отличие от неё, были свободны, беззаботно кружили в воздухе.
— Ты с ней уже встречалась. Я не хотела о тебе рассказывать, но когда ты сказала, что собираешься поменяться силой с братом, запаниковала. Надеялась, Эйо тебя образумит. К счастью, так и случилось.
— Та креорка, — догадалась я, вспомнив темнокожую незнакомку, пытавшуюся втянуть меня в непонятную авантюру. И тут же нахмурилась: — Нет, что-то не сходится. Эйо говорила со мной ещё до того, как я решила отдать силу Риферу.
Снова молчание, которое Имада не спешила нарушать, а я, в кои-то веки решив проявить терпение, стояла и ждала. В идеале — правды, а не очередного обмана.
Наконец она тихо сказала:
— Ты нам нужна. С твоей силой мы могли бы положить конец правлению Регенштейнов. Ты и Эйо обладаете редчайшим даром и вместе вы бы могли... — Она прерывисто вздохнула, и я услышала слова, к которым была не готова, которых боялась до одури: — Могли бы его уничтожить. Раз и навсегда положить конец бесконечным войнам, его жажде власти. Сам он не остановится. Не сможет.
Меня тряхнуло так сильно, словно молнией прошило. Испуганно отшатнулась от Имады, от её безумных чаяний.
— Я никогда не пойду по стопам прапрабабки и не повторю её ошибок. Я не убийца!
— Но станешь ею с подачи Великого. Или думаешь, для чего он тебя так усиленно тренирует? Чтобы потешить твоё самолюбие? Адальгер уже давно хотел для себя игрушку-хроновика. Пытался подчинить Эйо — не вышло, ей посчастливилось скрыться. А потом появилась ты, Лайра... В тебе он нашёл нечто большее. У Эйо нет стольких даров, сколько есть у тебя. Ты для него — настоящее сокровище. Сокровище чудовища.
— Какая разница, какому тирану служить? Войны были и до Адальгера, и по вине Флаоса и его правителей тоже было пролито немало крови.
Имада порывисто обернулась:
— Ты говоришь о прошлом, Лайра, а я пытаюсь показать тебе, каким может быть будущее. Амберт Холланд — он другой! Он не пытается превратить таких, как мы с тобой, в своих зверушек. Эйо служит ему по доброй воле, она не пленница. У неё есть выбор! Холланд политик, он не сумасшедший. И будет тебе благодарен, если... — Она попыталась схватить меня за руки, вовлечь в то же, во что пыталась вовлечь меня эта Эйо, но я выдернула пальцы из её пальцев, холодных и дрожащих.
— Нас могут казнить за один лишь этот разговор. Я... я не убийца. Я не стану Мэв!
Я бросилась прочь. Прочь от пугающих предложений и мыслей, что могу уподобиться своей прародительнице.
* * *
Пятница традиционно заканчивалась внеклассным занятием с генералом. Всю неделю я старательно прятала от него руку. Заводила за спину, стоило ему оказаться рядом, натягивала рукав мундира чуть ли не до самых кончиков пальцев. В общем, как могла изворачивалась, во избежание вопросов и ещё более пристального внимания.
Врать ему не хотелось, но я понимала, что придётся.
Перевязь на ладони — первое, что он заметил, стоило мне войти в зал для тренировок.
— Что с твоей рукой?
Я не успела завести её за спину, да и толку? Очень непросто будет отражать атаки или нападать самой, пользуясь лишь одной рукой.
— Порезалась, собирая осколки керосиновой лампы, — озвучила общеизвестную версию.
— Давно? — Вейнанд нахмурился, словно не поверил. Приблизившись, взял мою руку в свою.
Зря. От скользящего прикосновения пальцев к коже вдруг стало плохо. Вернее, хорошо, но...
Нельзя мне всё это чувствовать и желать, чтобы он и дальше меня касался. Это может быть опасно и чревато.
— Несколько дней назад, — тихо ответила я, а потом добавила ещё тише, когда от бережного, осторожного исследования ладони он перешёл к не менее нежным прикосновениям к запястью: — Так... ерунда.
Легко касаясь, обрисовал едва различимые серебристые контуры метки на коже — знак моей принадлежности к армии империи. Не знаю почему, но я не спешила отстраняться, и когда он поднял глаза, словно собирался что-то сказать, задержала дыхание. Но никаких слов так и не прозвучало. В зал, тяжело дыша, словно весь вечер наматывал круги по Кальдероку, вбежал Лоунард. По идее, он должен был стоять у ворот. Пусть на улице и лютует мороз, но дежурство никто не отменял.
— Разрешите обратиться, шейр! — сипло выдохнул Фольт, и я всё-таки завела руку за спину, прежде отпрянув от генерала.
Оставалось надеяться, что Лоунард не обратил внимания на наши нежности. Точнее, на его ко мне нежности и...
Лучше как можно скорее об этом забыть!
— Что случилось? — Эскорн перевёл взгляд на кадета. Весьма недовольный, должна отметить. Если не сказать, гневный.
— Прибыл посыльный из дворца. Просил передать, что его величество желает вас видеть. Вас и... Ноэро.
— Меня? — взволнованно уточнила я.
—