стала Франция – наиболее склонная к союзу с СССР держава. Во-вторых, свобода рук в отношении стран Восточной Европы и Балтии, которой «берлинский данаец» одарил Сталина за советский нейтралитет, оказалась, по сути, коварной провокацией, поссорившей СССР практически со всеми соседями, от Финляндии до Ирана, и вынудившей их искать защиты все у того же Берлина. И, наконец, завершающий акт, – нанесение опережающего удара по рапалльскому партнеру, – также остался за Гитлером.
В том – то и была «беда» пакта, что положенный Кремлем в его основу стратегический расчет оказался в корне неверным, а предпринятые им, исходя из этого расчета, практические мероприятия 1939 – первой половины 1941 гг. – строго контрпродуктивными. Стремление официальной историографии скрыть неудобную правду об истинной цели этого провалившегося проекта и, одновременно, представить успешными его промежуточные результаты, делают эту миссию в принципе невыполнимой.
Мнимое величие
Между тем, многим авторам, пишущим о пакте, удается усмотреть какой-то «рост международного авторитета» СССР в результате этой сделки, выразившийся, якобы, в признании его прав и интересов в Восточной Европе. Вопрос только в том, признание кем? Третьим Рейхом – преступным государством, преступные руководители которого будут преданы позорной казни через повешение, если только не успеют покончить жизнь самоубийством? Государством, которое всего через несколько лет само будет стерто с политической карты Европы? Невелико достижение! Да и это «признание» продлилось не очень долго – один год и десять месяцев. Чтобы выкупить у Сталина право на агрессию, Берлин позволил ему потешиться ролью военно – политического Калифа всея Восточной Европы на час, точнее, на год и девять месяцев. «Эти «выгоды», – писал по горячим следам пакта-39 Троцкий о территориальных и политических уступках Германии, – имеют в лучшем случае конъюнктурный характер, и их единственной гарантией является подпись Риббентропа под "клочком бумаги"» [141, c. 145]. Так и случилось. 22 июня «великая держава» Гитлера отказала СССР в праве не только на присоединенные территории, но даже на само его существование.
С учетом исхода второй мировой войны единственно значимым стал бы акт признания произошедших территориально – политических изменений будущими союзными СССР державами – победительницами – Великобританией и США и ведомой ими мировой антигитлеровской коалицией. Однако они провозгласили, как общий, принцип непризнания любых таких изменений, если они имели место уже после начала войны, т. е. после 1 сентября 1939 г. Все советские приобретения, подаренные пактом Молотова – Риббентропа, попадали в этот разряд. Историк Д. Г. Наджаров справедливо замечает, что «груз нелегитимности» соглашений с фашистской Германией постоянно довлел над Кремлем [28, с. 53]. Когда возникла необходимость заручиться англо-американской поддержкой в войне против Гитлера, чтобы получить ее Сталину пришлось высечь самого себя, присоединившись к Атлантической хартии Рузвельта и Черчилля, отвергавшей насильственные территориальные изменения и провозглашавшей право народов на свободное определение своей судьбы.[43]
Прежде всего, ничтожными с международно – правовой точки зрения были договоренности между СССР и Германией по вопросу о линии размежевания двух государств на польской территории. Советское правительство само признало этот факт уже 30 июля 1941 г. в т. н. «соглашении Сикорского – Майского».[44] Собственно, против самой этой линии, весьма предусмотрительно, как отмечалось выше, срисованной Кремлем с «линии Керзона», ни в Лондоне, ни в Париже в 1939–1940 гг. отнюдь не возражали, поскольку сами предлагали ее Польше и Советской России еще в 1919 г. и хотели бы к ней вернуться сейчас. Еще даже до присоединения СССР к англо – американскому антигитлеровскому альянсу польское эмигрантское правительство ставилось союзниками в известность, что о включении в будущую восстановленную Польшу областей, отошедших к СССР, и речи быть не может. Как съязвил в одном из донесений в НКИД И. Майский, министром иностранных дел Великобритании Галифаксом в этой связи Сикорскому была прочитана «длинная лекция о прелестях «линии Керзона» [36, с. 329, 335]. Из Парижа Суриц писал в НКИД 30 сентября 1939 г.: «О восстановлении прежней (в смысле границ. – Ред.) Польши никто серьезно, по-видимому, уже не думает». Также он передал мнение одного видного эксперта по международному праву, что «если подходить под углом этническим […] то СССР ни в каком разделе Польши не участвовал» [36, с. 143]. Отказ в признании советско – германских договоренностей был вызван исключительно насильственным неправовым способом решения вопроса. Настоящее международное признание новая советско – польская граница, – фактически присоединение к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии, – получит на Ялтинской конференции руководителей СССР, США и Великобритании в феврале 1945 г., в ходе которой Советское правительство заявило о согласии установить послевоенную границу с Польшей по «линии Керзона» с небольшими отклонениями местами в пользу СССР, местами – Польши.[45]
Признание Европой и США изменений в Прибалтике де-факто стало платой Советскому Союзу не за пакт Молотова – Риббентропа, а за его огромный вклад в разгром Третьего Рейха, однако в признании де-юре было отказано. Признание де – юре территориальных изменений в пользу СССР, произошедших в Румынии и Финляндии, стало их наказанием: Румынии – за участие в войне на стороне Германии; Финляндии – за пособничество Германии в войне против стран антигитлеровской коалиции, в том числе за продолжение боевых действий против СССР и оккупацию советских территорий за пределами границы 1939 г.[46] Эти изменения были зафиксированы в мирных договорах, заключенных странами – победительницами с поверженными противниками после окончания войны.
Накачанный ядовитым нацистским газом, раздувшийся было пузырь мнимого авторитета СССР взорвется 22 июня, оставив по себе одни лохмотья, которые, однако, продолжают отравлять международные отношения в Восточной Европе и Балтийском регионе вплоть до нынешнего дня.
«Слагаемые Победы»?
История трехсторонних переговоров и заключения пакта-39 позволяет утверждать, что летом 1939 г. Сталин был меньше всего озабочен обеспечением безопасности СССР традиционными методами вроде поиска союзников для совместного противодействия германской агрессии. Подмена Кремлем государственных интересов СССР в области внешней безопасности эгоистическими интересами режима, им противоречащими, имела результатом немыслимое извращение самих основ международных отношений и внешней политики: естественные, хотя и неудобные, союзники фактически низводятся до статуса противников, а единственный реальный враг возводится в ранг квазисоюзника! Заведующий отделом печати НКИД Е. А. Гнедин много позже назовет советско-германский договор с замечательной глубиной и меткостью «нереальным», указав тем самым на его фантасмагорический характер.
Некоторые же комментаторы истории, напротив, находят повод для особой национальной гордости как раз в циничном практицизме, как им кажется, действий Кремля. Однако воинствующий цинизм, с которым был заключен договор 23 августа, еще не есть достаточное условие, чтобы относить его к великой традиции Realpolitik. Эта политика подразумевает, прежде всего, трезвую оценку собственных интересов