и что сами женщины заинтересованы в его ликвидации. По Бебелю, это идет рука об руку с искоренением «наемного рабства» и частной собственности. Он считал, что, хотя представительницы буржуазии не разделяют эту озабоченность, их сотрудничество с трудящимися женщинами все же возможно: «Эти армии, хотя и наступают порознь, могут нанести совместный удар». Бебель предсказывал, что в условиях революции всякая зависимость женщин будет устранена и это приведет к «полной экономической и интеллектуальной независимости»[59].
Книга Бебеля стала бестселлером, в огромной степени повлияла в Европе (позднее — и в сфере влияния СССР, внутри Восточного блока) на сближение социализма с феминизмом и заложила традицию феминистской мысли, сфокусированной на вопросе эксплуатации женщин из рабочей среды при капитализме. Виднейшей представительницей этого направления была Клара Цеткин (1857–1933) — социалистка и феминистка, работавшая во Франции, Англии, советской России и Германии. Цеткин, глубоко преданная делу социалистической, позднее — коммунистической революции, также принимала активное участие в антивоенном и антифашистском движениях. С 1892 года она совмещала эти занятия с обязанностями редактора социалистической газеты для женщин Die Gleichheit («Равенство»). Цеткин резко отвергала «буржуазный» феминизм и, как и Энгельс, подчеркивала возможность для женщин из рабочей среды выступить, совместно с пролетариями-мужчинами, против капитализма. Там, однако, где Энгельс и Бебель усматривали потенциал для женского единения поверх классовых барьеров, Цеткин наотрез его отвергала. Признавая, что у всех женщин есть «задача рождения, вскармливания и воспитания… человека», она считала, что классовые привилегии устраняют всякую возможность совместной деятельности, и многое сделала для того, чтобы социалистический феминизм оказался в итоге изолирован от других течений[60].
Даже поддерживавшие феминизм революционеры полагали его побочным продуктом социалистической революции. Ранние работы Александры Коллонтай отражают полный отказ Цеткин от альянса с представительницами буржуазии. Коллонтай, также уверенная в том, что освобождение женщин рано или поздно неминуемо, вторила Августу Бебелю и его последователям — социал-демократам: эмансипация, по оптимистичному заявлению Бебеля, являет собой «огромную реку, величественное течение которой не может остановить ничто в природе»[61].
В этом отношении определению патриархата по Энгельсу недоставало, по мнению многих активистов, критического потенциала. Многие женщины (социалистки, но не только они) отвергали самоуспокоительное предположение об освобождении женщин как побочном эффекте социалистической революции: они понимали, что патриархат обладает собственной динамикой и вряд ли его удастся победить так просто. Патриархат с течением времени способен видоизменяться и даже приносить некоторым женщинам пользу. И все же основное преимущество он дает именно мужчинам, и большинство из них извлекают выгоду непосредственно из женского труда и из отчуждения женщин от политики. Поэтому многим мужчинам-социалистам, читавшим Энгельса и Бебеля, до сих пор трудно осознать, что и они участвуют в угнетении женщин.
«Турецкий комплекс»
Первые теоретики-социалисты видели в патриархате систему распределения собственности и, по сути, форму экономической организации. Кроме того, патриархат имел политические и юридические проявления, например власть отца семьи (patria potestas). Право закрепляло вечно подчиненное по отношению к отцу или мужу положение женщины — так было свойственно для многих стран Латинской Америки. Но феминистки научились использовать понятие «патриархат» — как набор ценностей, влияющих не только на законы и политику, но и на культурные и общественные нормы, — для описания образа мышления и видения.
Английская активистка Элеонора Рэтбоун (1872–1946) для описания мужского взгляда на женщин предложила концепцию — отчасти расистскую — «турецкого комплекса» (Turk complex). Она пыталась продемонстрировать, что патриархат способен проникнуть и в самые далекие закоулки психики мужчин и женщин. С ее точки зрения, «турецкий комплекс» на практике представляет собой мужское доминирование (выражаемое в том, что мужчины больше зарабатывают) вкупе с эгоизмом и нарциссизмом. Чтобы выразить свое недовольство, Рэтбоун прибегла к ориенталистскому языку. Во многих странах Восток обыкновенно представляли местом женского угнетения и изоляции. Контраст между обращением мусульман и немусульман с женщинами занимал центральное место в дискуссии о подчинении женщин, начатой в XVIII веке Хосефой Амар-и-Борбон и другими мыслителями. Гаремы, малолетние невесты и вдовьи костры в Индии, клиторидэктомия и выкуп невесты — все это позволяло вообразить такой мир, в котором между Востоком и Западом (в географическом и религиозном смысле часто слабо определенными) существует огромная разница. Из-за этой концептуальной основы многим феминисткам из империалистических стран было нелегко увидеть в жительницах Ближнего и Среднего Востока, Южной и Восточной Азии потенциальных «агентов» феминизма. Видная американская феминистка Элизабет Кэди-Стэнтон выразилась следующим образом:
В турецком гареме, где женщина немногим более бессловесной твари, где бессмертный разум раздавлен, а самая душа, так сказать, истреблена… в этих сералях, где ум и душа погребены под чувственностью и грубостью, которые неминуемо влекут за собой убеждение в ущербности женщин… даже здесь она не только довольна своим положением, но и гордится им[62].
Рэтбоун при помощи «турецкого комплекса» стремилась описать психологические элементы патриархата, формируемые внутри интимной семейной сферы, системы воспитания и дружеских отношений. Сама она происходила из богатой семьи ливерпульского судовладельца, обладала высоким статусом и связями и много занималась социальной работой. Взаимодействие Рэтбоун с женами и матерями английских солдат во время Первой мировой войны побудило ее выступить с идеей выплаты женщинам государственных пособий за их труд в роли матерей. Эту систему Рэтбоун назвала семейным фондом, и она оказалась крайне непопулярной у профсоюзных лидеров (опасавшихся, что предприниматели ухватятся за повод урезать заработную плату мужчин), но очень вдохновила тех, кто подчеркивал важность репродуктивных потребностей женщин.
В 1920–30-х годах идея семейного фонда была для Рэтбоун своего рода утопией: казалось бы незначительное денежное пособие в действительности оказывалось очень болезненным для представлений о том, что мужчина в семье главный. Рэтбоун надеялась на то, что, если мужчины перестанут претендовать на роль кормильцев, женщины смогут быть самодостаточными и самостоятельными. Если бы заработная плата мужчин и женщин сравнялась, женщины могли бы рассчитывать на карьеру в новых сферах и в значительной степени избавиться от бедности. У женщин появится возможность жить — если они захотят — отдельно от мужчин (как предпочла сама Рэтбоун, имевшая длительные отношения с другой женщиной). Как и многие феминистки, она предлагала реформу для того, чтобы понять, как устроено (на глубоком структурном уровне — к выгоде мужчин) общество:
Среди сильнейших инстинктов человеческой природы — жажда власти, господства, желание, чтобы на тебя смотрели снизу вверх и восхищались. Во все времена во всех странах… мужчины — даже самые смиренные и забитые — находили во власти над своими женами и детьми возможность удовлетворить эту потребность. Раб — и тот в своей хижине был