Утром барин глаза продрал, а уж солнышко в окошечко глядит, и на оконнице что-ничто зелено-зеленеет. Посмотрел барин камешки, говорит:
«Где такое добыл?»
«А это не добытое, не рытое, это я на сосновом коренье собрал милым деткам на забаву, да уж наигрались баловни, вишь раскидали».
Барин и говорит:
«Продай камешки, сколь их есть, повезу своим ребятам. Пускай и они позабавятся». А Максимушка смеется:
«Почто неробленное продавать! Бери в подарунок милым твоим деткам на забаву, а коли что — я еще добуду…»
А у барина и ребят-то не было, обманывал он.
Уехал барин, только вскори опять тут, а с ним уж начальство наехало из Катеринбурга. Велят Максимушке:
«Кажи место, где зелен камень взял!»
Понял Максимушка, что прост оказался, однако повел их в тайгу; долго водил, а место не показал: запамятовал, мол.
Ввечеру продрали Максимушку батожьем по голью, исть не подали, а утром опять: «Веди нас, — кажи место».
Так три дня Максимушку мучили, а на четвертый не стерпел он, показал, где зелен камень поднял.
С того места все шахты пошли. Баре наживались, а народу приказали от себя вольно камень не искать; на шахты народ сгоняли, каторжну работу уставили. Народ того не хотел, в хиту уходил: хитил у бар с отвалов руду непромытую, Мыл ее по рекам в темну ночь, добывал на свою разживу Максимушкин камень, богом даренный. Ну и Максимушка еще долго жил. Его вольная хита уважала. Разве кто не по злобе скажет: «Зря ты, отец милый, барам камешек показал». Он это понимал, в ноги кланялся, винился.
Пришло Максимушке помирать. Он богу-то и пожалобись:
«Подал ты мне камень в великую милость, а не научил простоту мою. Я камень не сберег, перед народом провиноватился. Как мне помирать без исправки?»
Тут и открылось Максимушке в тайной копушке великое гнездо камня. Он тот забойчик кошмой заклал, сверху отметинку — конску голову — положил, а на кошмовой забойчик слово сказал никому не открываться, покуль баре наверху. А как не станет бар, должен забойчик народу вскори открыться. А Максимушка ушел в Верхотурский монастырь, там и помер, сказывают…
Сконфуженно улыбнувшись, точно уличенный в баловстве, Осип замолчал. Молчали и слушатели.
— Вот теперь понятно, почему поселок назван так необычно, — проговорил Павел.
— Хороший сказ, — откликнулась Валентина.
— Весьма, весьма! — поддержал племянницу Абасин, переступая порог. — Содержательный, хотя и неверный. То есть неверный в частностях, но в основном весьма меткий. По этому сказу можно проследить, как создаются мифы, сказки…
— Нет, это все правда, — довольно строптиво откликнулся Петюша. — Не сказка это! Только про бога все зря, бога нет, а так — не сказка.
— Максим Кожевников действительно существовал, — не обратив внимания на его протест, увлеченно приступил к своей излюбленной теме Максим Максимилианович. — Был он крестьянином Белоярской волости. Зимой 1831 года он с товарищами собирал в лесу смолье и нашел на корнях соснового выворотка несколько кристаллов и обломков зеленого камня. Смолокуры доставили находку на Екатеринбургскую гранильную фабрику и продали необычные зеленые камешки командиру фабрики Коковину. Вполне понятно, что Максимушка, уральский мужик, не мог поставить красивый цветной камень в ничто, в детскую забаву. Он взял за камень свое, вероятно жалкие копейки, и на этом роль первооткрывателя альмарина кончается. Неизвестно, как и когда умер человек, первым державший в руках русский, лучший в мире альмарин.
Ленушка, которая все шепталась на печке с Петюшей, соскучилась, соскользнула на пол, прижалась к Валентине и получила еще один леденец.
— Так вот, — продолжал Максим Максимилианович, — сказ о добродушном мужичке и о хитром барине на первый взгляд кажется чистой сказкой, но только на первый взгляд. Народ, как и всегда, глубоко прав и справедлив. Все основные богатства Урала открыты трудовым людом, имеющим миллионы глаз и рук, обладающим тем, что горняки называют «геологическим чутьем». Железную руду горы Благодать нашел скотовод-вогул Чумпин; рудознатцем железной горы Высокой был Яков Савин; первый русский асбест нашел двести двадцать лет назад невьянский крепостной крестьянин Софрон Согра; первое золото на Руси открыл крестьянин Ерофей Марков. Народ — это коллективный первооткрыватель уральских богатств. И народ видел, что все завоеванное им в борьбе с суровой природой уходит в Екатеринбург, а оттуда золотой рекой льется в Питер и за границу, обогащая различных, главным образом иностранных купцов и авантюристов. Только что открытое месторождение альмаринов тоже было отнято у народа. Горное начальство сделало это совершенно бесцеремонно.
Вот справочка из моей записной книжки: «Крестьяне деревни Голендухиной Григорий и Денис Козьмины в 1834 году нашли красивые зеленые камни. Они намерены были те камни добывать, но остановил их в том унтер-шихтмейстер Портнягин. Он обследовал найденное место, донес о находке командиру Екатеринбургской гранильной фабрики Коковину, который немедленно приступил к разработке месторождения иждивением казны».
Горное начальство отогнало от месторождения народ как первооткрывателя и хозяина, а владельцы шахт привязали народ к приискам как бесправных рабов. Труд был каторжный. Разборщикам руды намертво забинтовывали деревянные лопаточки в горсть, чтобы те не могли утаить камень. Люди с деревянными пальцами — додуматься надо! Досмотры, обыски на шахтах были унизительны до омерзения, плеть не знала отдыха.
Ответом на всяческое притеснение начальства был уход народа в хиту, в сосновое братство, которое осаждало казенные прииски, хитило отвалы шахт. Здесь кипела непрерывная борьба хиты с горным начальством, с владельцами копей.
Наши места до революции были страшными: днем все обманчиво мирно, а ночью кроваво. Так продолжалось до тех пор, пока революция не вернула зелен камень его законному владельцу — народу.
4
Павел шепнул Валентине: «Буду ждать тебя у реки», взглядом позвал Петюшу, вышел из избы, спустился к речушке и присел на гранитный валун. Кругом все было безмолвно и неподвижно; ни одной тучи не осталось на небе, но воздух еще был отягчен влагой, солнце светило точно сквозь невидимое облако, на траве, на листьях кустов серебряными искорками висели капли дождевой воды, еще не выпитой солнцем. Все ждало ветра, чтобы встряхнуться, ожить.
— Петя, посмотри: может быть, дед Роман пришел в себя? — сказал Павел, когда к нему присоединился Петюша.
Мальчик молча повиновался, исчез в дверях Романовой избы и почти тотчас же вернулся.