Читать интересную книгу Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи - Михаил Вострышев

Под влиянием этих требований благословил митрополит святителя Новгородского Пимена и архимандрита Гдовского Левкия послами к царю, а с ними отправились в слободу Александровскую многие епископы, бояре, князья, окольничие, дворяне, приказные, купцы, мещане и другие люди просить царя вернуться в Москву и царствовать, как будет ему, царю, угодно.

Иван не ошибся. Недолго заставил он себя уговаривать и согласился «паки взять свои государства для отца моего митрополита Афанасия, для вас, богомольцев наших, архиепископов и епископов».

В Сретенье той же зимы торжественно въехал государь в Москву, окруженный любимцами, телохранителями с мечами, ружьями, дрекольями.

Навел страх на москвичей отъезд царя, а еще больший – его возвращение. Был царь грозным владыкой, не знавшим ни жалости, ни пощады, а вернулся еще страшнее. Поняли люди московские, что сами на себя беду накликали, и в ужасе притихла Москва, ожидая гнева царского.

Не заставил он себя долго ждать.

На другой же день, 3 февраля, по Москве пронеслась зловещая весть – завтра суд царский.

И все знали, что это значит.

Этот суд не ведал ни милости, ни сострадания, ни правды. Ничто не спасало от царских подозрений. Иоанн не давал себе труда даже проверять домыслы, посылая несчастных на казнь. В свирепом гневе своем не знал он ни правого, ни виноватого и без содрогания не раз убивал своей рукой.

Хорошо, если обреченному на смерть удавалось перейти в ее холодные объятия без мук, без пыток, придумываемых с особенным старанием самим царем и его любимцами. Но не многим это удавалось. Царь не только казнил своих мнимых врагов, но и старался отравить всевозможными мучениями их последние предсмертные часы.

С трепетом ожидали московский люд, на кого в этот раз падет тяжелый жребий гнева царского.

Рано утром 4 февраля вся столица устремилась на площадь. Взошло солнце, чтобы видеть новое кровавое дело, одну из черных страниц истории, несмываемое пятно с царствования Ивана Грозного. Видеть, как славный воевода князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский, потомок святого Владимира, Всеволода Великого и древних князей суздальских, знаменитый участник покорения ханства Казанского, муж ума глубокого, искусный в делах ратных, ревностный друг отечества и христиан, станет первой жертвой нового безумия царя.

Спокойно, с глубокой думой на челе старый русский князь шел на заклание об руку со своим семнадцатилетним сыном Петром Александровичем…

Тяжело было старому боярину, всю жизнь служившему и на полях ратных, и в иных делах дорогой ему Руси, не щадившему ни своих сил, ни здоровья. Тяжело и обидно было, но не за себя сжималось его сердце от страшной боли – от сознания, что с собой на плаху он ведет юного сына. Растил, лелеял он его, воспитывал в страхе Божьем, готовил на службу родине, вселял ему с малолетства любовь к ней, знал, что не посрамит отца и предков Петр, будет достойным носителем имени Горбатых-Шуйских. И вот этому сыну судил Господь сложить голову на плахе под ударом палача.

Не к жизни привел он, отец, своего сына, не на широкий путь служения родине указал ему, а на жестокую смерть. Если он, старый князь, умирал за сознание, что Иван не царь Руси, Богом поставленный, не помазанник Божий, а мучитель лютый, утративший образ и подобие Божие, то ведь Петр, чистый сердцем и помыслами, умирал лишь за то, что чтил отца, исполняя завет Христов.

Покорно шел молодой князь Петр об руку с отцом. Не судил ему Господь пути жизни, не судил ему быть утешителем старости отца, а судил принять венец мученичества, принять смерть вместе с тем, кто дал ему жизнь.

В немом ужасе смотрела толпа, как взошел на плаху старый князь, сын любимого народом воеводы Василия Ивановича Горбатого-Шуйско-го, наместника в Новгороде и Пскове, члена Верховной боярской думы в пору малолетства царя. И поняла толпа, кого она возвратила на царство, поняла, что за этим страшным днем наступит и другой, и будут новые жертвы. Безумию Ивана Грозного дали силу.

Княжич подошел к отцу и склонил перед ним в последний раз колени. Долго крепился старый боярин, но не выдержал, и покатились из глаз его на седую бороду тяжелые, редкие слезы. Благословил он сына на смерть земную, а следом за ней – на жизнь вечную. Обнял его и трижды поцеловал. Князь Петр склонился на плаху.

– Нет, сын мой, – остановил его отец, – окажи мне милость великую, не дай видеть отцу смерть сына. Я первым предстану перед Всевышним.

Выдача головою.

Художник Н.Д. Дмитриев-Оренбургский

Старик подошел к плахе, палач замахнулся мечом и разом отсек голову. Князь Петр, на минуту осиротелый, взял в руки отрубленную голову отца и с благоговением ее поцеловал. Затем, сотворив крестное знамение, с веселым лицом взглянул на небо и, ожидая радостного свидания с отцом в царстве Христовом, подошел к плахе, и палач тем же мечом совершил и над ним свое дело…

Так погибли последние князья Горбатые-Шуйские, отец и брат Евдокии Романовой – жены деда первого царя из дома Романовых Михаила.

Святой Филипп

Святитель Филипп принял мученическую кончину 23 декабря 1569 года. Тело его с поспешностью было захоронено в Тверском Отрочем монастыре. 9 июля 1652 года святые мощи были доставлены в Москву. На том месте, где у городской черты духовенство и народ встречали святыню, был воздвигнут крест, от которого получила свое наименование Крестовская застава. Мощи святителя Филиппа были положены в серебряной раке в Успенском соборе Кремля, где почивают и до сего дня.

Осенью 1537 года, перед закрытием навигации, на пристани Соловецкого монастыря высадился богомолец. С виду ему было лет тридцать. Исхудалое загорелое лицо, покрытые мозолями руки, казалось, обличали в нем простолюдина. По одежде он тоже не выделялся из толпы. Согласно монастырскому обычаю, его не спрашивали: кто он, откуда, зачем? Товарищи по путешествию могли только рассказать, что в последнее время он пас стада у одного крестьянина прионежской деревни Хижи.

Прямо с пристани таинственный богомолец пошел искупаться в Святое озеро, а оттуда – поклониться гробам преподобных соловецких угодников. Явившись потом к отцу настоятелю, богомолец объявил свое намерение навсегда отказаться от мира и просил в виде искуса назначить ему послушание.

Впоследствии узнали о пришельце, что был он сыном известного боярина Степана Ивановича Колычева и звали его Федором. Его отец был любимцем великого князя Василия Ивановича. Дядя его, Иван Колычев, был наместником в Новгороде, послом у крымского хана Менгли-Гирея.

Дом бояр Колычевых отличался широким русским гостеприимством. Мать Федора Колычева считала самым большим для себя удовольствием и отрадою пригревать бесприютных сирот, больных и убогих. Федор выучился читать по церковным книгам, знал не только Священное Писание, но и сочинения святых отцов Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова и многих других. При врожденной тихости нрава, равнодушии к забавам товарищей он всею душою был предан книгам. Как дворянин знатного рода, Федор должен был готовить себя к государевой воинской службе. К нему были приставлены особые дядьки, которые учили его верховой езде, стрельбе в цель, умению владеть копьем и саблей, без чего нельзя было обойтись дворянину.

Юродивые в боярском доме.

Художник М.К. Клодт

С ранних лет в Федоре Колычеве под влиянием родителей развилось необыкновенное благородство в характере. Кроткий, обходительный в обращении, он выделялся среди товарищей чистой душой, степенностью и благоразумием не по летам. Отец его заседал в Боярской думе, и, естественно, когда сын подрос, он был взят ко двору. Но после смерти великого князя Василия Ивановича его вдова царица Елена завела ссору с дядей малолетнего государя Ивана Васильевича, Андреем Старицким. Бояре Колычевы приняли сторону последнего, и за это по обычаю того времени их подвергли жестоким пыткам, заковали в цепи и заключили в одной из мрачных кремлевских башен.

Несчастие родных произвело сильное впечатление на юношу. Он сделался задумчив, чаще стал ходить в церковь, усерднее молиться. Однажды, слушая Евангелие от Матфея, он был поражен словами: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне».

Церковный сторож.

Художник М. Андреев

Федор Колычев очень скоро приобрел расположение монашествующей братии. Полтора года провел он в строгом послушании, исполняя самые черные работы. Он рубил дрова, копал огородные гряды, таскал камни, занимался рыболовством, работал на монастырских мельницах и кузницах, а после утомительного трудового дня почти всю ночь простаивал на молитве.

Наконец Федор был пострижен в иноки с именем Филипп. Девять лет он провел на Соловках в совершенном уединении и строгой подвижнической жизни. Но тут случилось неожиданное. Престарелый игумен Алексий, человек болезненный, решил отказаться от настоятельства и предложил братии назначить на свое место Филиппа. Долго отказывался благочестивый инок от предложенной ему чести. Наконец, покоряясь воле Божьей, управляющей всеми делами человека, он дал свое согласие и поехал в Новгород за благословением к архиепископу Феодосию, который и посвятил его в игумены.