Читать интересную книгу Никто не хотел убивать - Фридрих Незнанский

– Да ты о чем, Саша! – возмутился Шумилов. – Савин в теннис как бог играл, а на корте, как тебе известно, слишком долго с больным сердцем не побегаешь.

М-да, на корте с больным сердцем действительно много не побегаешь.

Этот ответ человека, который хорошо знал Савина, расставлял все точки над i, и Турецкий, поблагодарив Шумилова, повернулся лицом к Плетневу.

– Слышал, что сказал Шумилов?

– Ну!

– И что теперь скажешь относительно обширного инфаркта? – Он сделал ударение на слове «теперь».

Явно обиженный непонятным для него «наездом» со стороны Турецкого, Плетнев пожал своими широченными плечами.

– Ну, во-первых, этот диагноз не я поставил, а трупный доктор, а я всего лишь передал тебе то, что сказал мне Щеткин, а во-вторых...

Он уж хотел было сказать, а не пойти ли тебе куда-нибудь подальше со своими претензиями, господин Турецкий, однако Александр каким-то образом уловил это его желание и иным тоном произнес:

– Ладно, Антон, прости и... и не бери в голову. Видимо, накатило что-то. А сейчас давай-ка еще разок пройдем в лабораторию да посмотрим, где и как лежал Савин. Не верится мне что-то в этот самый инфаркт...

Осмотр лаборатории, где уже ничего не напоминало о той страшной ночи, когда был убит Савин, перспективный ученый, подписавший контракт с Шумиловской фирмой, – Турецкий даже в мыслях не допускал возможности естественной смерти от инфаркта, – не дал ничего нового, и он решил напрямую переговорить с экспертом, который проводил вскрытие Савина. Однако до этого надо было переговорить с Щеткиным, который по линии уголовного розыска вел это дело. Хотя бы по телефону.

– Привет, Петро! – произнес Турецкий, когда в трубке послышался знакомый голос муровского опера. И тут же продолжил без какой-либо подготовки: – Сам-то веришь в то, что Плетневу сказал?

– Ты о Савине? – на всякий случай уточнил Щеткин.

– Естественно, о ком же еще!

– Всякое случается, – уклонился от прямого ответа Щеткин. – Я помню, мы в футбол как-то играли с комитетчиками, так один из них прямо на поле коньки откинул. Рванул бедолага стометровку, а сердечко-то хреноватым оказалось. Инфаркт! Нас тогда после того случая всех поголовно на диспансеризацию погнали. Так что, Александр Борисович...

– Надеюсь, больше никто из вас в предынфарктном состоянии не оказался? – не удержался, чтобы не съязвить, Турецкий. – А то тут один про спецназовца мне рассказал, у которого парашют не раскрылся, второй – про ослабленного водярой комитетчика, а мне нужно квалифицированное заключение квалифицированного эксперта. Кстати, кто делал вскрытие?

– Квалифицированней не бывает! – хмыкнул Щеткин, давно уже переставший обижаться на неоправданные выпады Турецкого, которого он в официальной обстановке величал не иначе как Александром Борисовичем.

«Может, климакс у мужика, – оправдывал он очередной, ничем, казалось бы, не оправданный выпад Турецкого. – Поработаете с его, так, может, кукареку закукарекаете».

– Кто делал-то?

– Школьников! – усмехнувшись, ответил Щеткин и замолчал, пытаясь уловить реакцию Турецкого.

Яков Ильич Школьников считался на Москве зубром от судебно-медицинской экспертизы, и его не знал разве только следак-недоучка из тех, кем заменяли постепенно многоопытных следователей МВД и прокуратуры.

Видимо, ничего подобного Турецкий не ожидал, и поэтому его реакция была соответствующей:

– Хорошо, созвонимся. Спасибо за информацию.

– Что, тот самый Школьников? – спросил Плетнев.

– Да.

– Так, может, с ним поговорить?

– Можно, конечно, – уже без прежнего оптимизма в голосе согласился с Плетневым Турецкий. – Но дело в том, что этот человек не ошибается.

Плетнев на это только плечами пожал. Мол, и старуху бывает проруха. К тому же такого не бывает, чтобы человек никогда не ошибался.

Школьников отозвался сразу же, словно все это время ждал звонка бывшего «важняка» Генеральной прокуратуры.

– Рад слышать бодрый голос почетного пенсионера! – хрипловатым фальцетом застрекотал он в трубку, и уже по одному этому можно было догадаться, что Яков Ильич остается верен своему железному правилу: «Без “ворошиловского стакана” к трупу не подходить». А «ворошиловский стакан» – это двести пятьдесят грамм «кристалловской» водки. Впрочем, на похмельную голову не отказывался он и от портвейна. – Чем могу послужить?

Сказав пару дежурных, но приятных Школьникову фраз, Турецкий перешел к делу:

– С Савиным вы работали?

– Ну! Петька Щеткин уговорил. Сказал, что «сам господин Турецкий» ждет результатов.

– И что? – пропустив подначку Школьникова мимо ушей, спросил Турецкий.

– Инфаркт, голубчик мой, обширный инфаркт, но никак не убийство. Хотя, должен признаться, ни с чем подобным я давно уже не встречался. И когда вскрыл твоего подопечного...

Это уже был тот самый «приговор», который не подлежал обжалованию, и Турецкий не мог не спросить:

– А как же рана на голове и проломленный череп?!

– Судя по всему, все это произошло одновременно, но окончательный ответ будет дан в заключении.

– То есть, – не отставал Турецкий, – произошло что-то такое, что в буквальном смысле ввергло Савина в панику, инфаркт и тут же удар по голове?

– Ну-у, – замялся Яков Ильич, – возможен, конечно, и подобный сценарий, но, повторяю...

Он замолчал и вдруг совершенно неожиданно предложил:

– Впрочем, чего это мы все по телефону да по телефону? Приезжай! Да бутылку с собой прихвати, давно уже не виделись.

Яков Ильич Школьников оставался все таким же замшелым и в то же время удивительно приятным доктором, каким его знал Турецкий пять, десять и двадцать лет назад, когда пришел работать в прокуратуру и на первом же «трупе» столкнулся с этим зубром, который уже тогда считался корифеем в среде судебно-медицинских экспертов, причем неподкупным экспертом, слово которого стоило многого. Еще в те годы между молодым следователем и опытнейшим экспертом пролегло нечто такое, что связывало их взаимной симпатией до последнего времени, и когда Школьников встретил на пороге морга Турецкого, он не мог не обнять его.

– Ну-ко, дядько, покажись, каким ты стал на пенсии? – приговаривал он, разглядывая Турецкого, и тут же спросил, дабы не затягивать вступительную часть встречи:

– Водку купил?

– И пива тоже.

– Вот это молодец! – похвалил его Яков Ильич, однако тут же спросил настороженно: – «Кристалловскую», надеюсь?

– Обижать изволите, гражданин начальник.

– Тогда пошли.

Он провел Турецкого в небольшой кабинет, где в это время никого не было, достал из своего стола два стакана из тонкого стекла, протер один из них голой рукой, что должно было означать высшее расположение к гостю, и поставил его перед Турецким.

– Наливай! Но только по чуть-чуть. Я еще утром бутылку ополовинил, а вечером мы с моей Сарой в гости приглашены.

Когда усидели за разговором принесенную Турецким бутылку водки, Школьников выцедил в стаканы оставшиеся капли, как бы встряхнулся и совершенно трезвым голосом приказал:

– Пошли! Я тебе на месте все покажу и все расскажу. Но должен заверить тебя сразу, что это все-таки инфаркт, а не убийство, хотя и тот удар по голове мог также оказаться для этого чудика смертельным.

– Как говорится, – хмыкнул Турецкий, шагая следом за Школьниковым по гулкому коридору, – приговор окончательный и обжалованию не подлежит?

– Можешь, конечно, и обжаловать, если тебе, пенсионеру, не хрена больше делать, но можешь поверить мне пока что на слово. Я тут, когда тебя поджидал, еще разок посмотрел твоего чудика, и должен тебе сказать... Короче говоря, впечатление такое, будто у него в сердце петарда взорвалась. Обширный инфаркт. И это несмотря на то, что парень-то, в общем-то, еще совсем молодой, пожалуй, и до тридцати не дожил.

– Двадцать восемь.

– Вот и я о том же говорю. И еще можно было бы понять, если бы его организм совершенно изношенным был, а то ведь...

– То есть, сильно пьющим? – уточнил Турецкий.

– Ну! – покосился на него Яков Ильич. – А то ведь в нем всего лишь ноль-четыре промилле обнаружено, а это пара рюмок коньяка. Согласись, от подобного количества еще никто не умирал!

В этот момент они прошли в полутемное помещение, Школьников включил верхний свет, и Турецкий увидел каталку, на которой, наполовину прикрытый серой простынкой, лежал Савин...

Глава 8

Турецкий без особого напряга добрался до Садового кольца и уже из машины позвонил Плетневу:

– Ты сейчас мог бы подъехать к «Глории»?

– Само собой!

– Хорошо, там и поговорим.

– Ты был у Щеткина? – не удержался, чтобы не спросить, Плетнев.

– Нет, у Школьникова. В морге.

– И... и что?

– Инфаркт! Как сказал Яков Ильич, словно петарда в сердце разорвалась.

– Но ведь он же был совершенно здоров! – взревел Плетнев. – Я же с ним незадолго до этого разговаривал. Да и тот же Гоша, лаборант, мамой своей клялся, что Савин ни разу на сердце не пожаловался.