он, кстати? Не утонул ли?
— Уж, конечно. Соперники тоже. Хрыч и молокосос. Один спит от усталости и видит грёзы уходящей жизни, другой ещё и не просыпался для подлинной жизни, хотя едва не сгорел заживо, упав сюда. Вы не живёте реальным, и ты, и Франк. Вы любите миражи, свои думы о прекрасном и гармоничном мире, но не сам этот мир. В отличие от тебя, он отдыхает на том берегу. Поскольку опыт жизни научил его быть сообразительным в подобных ситуациях.
Антон порывался уйти, но не хотелось уйти нелепым и осмеянным. Бегство Нэи вызвало взрыв раздражения у Рудольфа, и он не мог никак остановиться, как многие нервные люди, даже устав от гнева, не могут быстро успокоиться.
— Вы бы сами, шеф, прошли курс восстановления психики. Мне советовали, а о себе подумать некогда?
— Я всего лишь даю выход негативу, потому что его слишком много в жизни.
Антон явил в своём лице помеху для их примирения, в чём и не сомневался Рудольф. Если бы он слинял как Франк сразу…
Антон не ушёл умышленно. Он мешал Венду, вовсе не нуждаясь в фее «Мечты», как подозревал ревнивый обидчик. В последнее время она осунулась, в глазах грусть, и надо было быть камнем, чтобы того не замечать. И ревность грубияна шефа происходила от его же собственной нечуткости, непонимания, что для прекрасной модельерши из зеркального кристалла не существует других, подобных этому, запорошённому «звёздной пылью» «звёздному воину», и давно тут упавшему в уже местную пыль.
Бирюзовая вода, казалось, отражалась как в зеркале в недобро насмешливых глазах Рудольфа. Он щурился от света, отражённого озером. Антон поднял две розовые туфельки с вышитыми на них цветочками. Они были трогательно подобны своей изысканностью хозяйке. Даже не верилось, что их носила живая девушка, что они созданы для ходьбы, а не для витрины сувенирной лавки.
— В «Мечте» целая комната занята обувью. Эти женщины ни в чём не имеют чувства меры.
— Проверял, что ли? — процедил Венд. — Уже и вхож в интимные покои?
— Нет. Олег рассказывал.
— Олег? — Венд присвистнул. — И этот тоже стал ночным стражем «Мечты»?
— Нет, — опять же простодушно ответил Антон. — Его подружка Эля как-то провела для него экскурсию по этому хрустальному дворцу. Олег очень любопытный, а та похвасталась ему, каким богатством обладает их модное заведение. Любая девушка из «Мечты» имеет право подобрать себе любую обувь, какую и привозят для них всех из столицы целыми фургонами. Буквально так. Олег так и сказал: «Не стоило бы тратить столько средств на избыточную роскошь, когда многие женщины Паралеи не могут порой купить себе и своим детям и одной пары обувки». Девушка сообщила, что хозяйка постоянно отдаёт часть прибыли в «Фонд процветания страны». Как тут и положено для всех, кто не бедствует. Но весь вопрос в том, кто именно распоряжается всеми этими фондами? Олег посоветовал помогать лично, из рук в руки, так сказать, поскольку бедных людей и искать не надо. Стоит лишь покинуть пределы стен этого «Лучшего города континента». Олег страдает почти физически от их социальных перекосов. И если на Хрустальном Плато обнаружены такие залежи сокровищ, почему бы не оказать поддержку бедным слоям населения? По возможности, конечно…
— Так с чего взял, что мы никому тут не помогаем? Можешь и сам этим заняться. Кто мешает? Обратись к Франку. Он в этом смысле очень деятелен. Только ведь, не в этом и проблема. Система тут порочная.
— Хозяйка «Мечты» так и сказала Олегу, когда он и ей выговаривал за избыточность потребления, тогда как многим людям не хватает и минимально необходимого. Дескать, можно целыми машинами привозить еду и одежду в бедные кварталы. Все деньги и все наличные силы на это потратить, но это не спасёт народ от бедности. Тогда как ей за целую жизнь никто из посторонних ничего не подарил и не отдал за просто так. Но выходит, это не совсем и так. Вот вы же подарили ей настоящий дворец, еда у них отличная и бесплатная, как я понимаю, не за счёт каких-то там фондов…
— Так Олег ходит туда обрабатывать их невежественное сознание? — рассмеялся Венд.
— Так отнесёте туфельки? — спросил Антон, делая попытку уйти.
— Я не лакей, чтобы таскать ей обувь.
— Лакей? Это-то кто ещё? Словечки у вас в ходу странные весьма.
— Историзм, — пробурчал Рудольф, — человек-невольник, если никогда не изучал историческую литературу.
— Чего я буду изучать то, что стало прахом. Мне на мысли о собственной жизни времени не хватает.
— Наш земной прах неведомым образом кто-то воспроизвёл в живую модель на космическом принтере на Троле.
— Кто бы это мог быть? Зачем?
— Может быть, неведомый Творец-программист наказал их за неправедные прошлые воплощения на нашей Земле, создав для них Трол? Я-то уж точно знаю, за какие прошлые мерзости тут замурован.
— Пойду, — повторил Антон, ничуть не имея настроя на метафизическую волну, — Занесу ей башмачки, хотя я тоже не этот, как вы сказали, «лаковый невольник». А чего он был лаковый? Расписной, что ли? Вроде живого сувенира для украшения?
— Сам ты расписной сувенир.
— Ага. Пустоголовый то есть? Может, желаете ей что передать?
— Что бы это ей передать?
— Ну, например, попросить прощения.
— За что это? — спросил Венд, отворачиваясь.
— Вам виднее. Это не моё и дело.
— Именно. Исповедник. Ты давно стал ей как подружка. Антуанета ты, а не Антуан. От скуки, что ли, играешь в подружку? Скорей, давай ищи свой мираж, чтобы стать всё же мужиком. Если уж твоя жена не сумела разбудить тебя от детства. А кстати, ты знаешь, как в старину на Руси называли любовника замужней женщины? Однодырник! — и он захохотал.
Вернулось желание ударить, и Антон повернул к Рудольфу побледневшее лицо. Но уткнулся в остро заточенные лезвия его зрачков. Рудольф просчитал его импульс и был готов ответить. И Антон отступил назад. Дело было не в трусости перед Рудольфом. И понимание, что ответный удар будет сильнее, чем его собственный, не было той причиной, что удержала его. Нанести удар старшему по званию и по возрасту было невозможно, если только отказал бы самоконтроль. А он сработал. Воспалённый взор Венда также утратил своё металлическое острие. Он засмеялся, но над кем? Над собой? Над Антоном?
— Хороши бы мы с тобой тут были, как скатились бы кубарем вниз с косогора в грязную лужу, да ещё и на детей! — и он захохотал. Антон не разделял его неожиданного веселья. Но тоже остыл. Смех Рудольфа всё перевёл на уровень несерьёзной перепалки. Представить драку на