ребенок, пока опустим). Ночью Афанасий Нагой вывез Дмитрия за город, быть может, воспользовавшись казачьими судами, стоявшими в это время у пристани. В пользу участия казаков в сокрытии царевича свидетельствует та необыкновенная преданность Дмитрию, которую проявили казачьи отряды в его походе на Москву.
Оставшиеся в Угличе Нагие договорились между собой поддерживать версию об убийстве Дмитрия. Но под нажимом следствия они были вынуждены отказаться от своих слов, и только Михаил упорно держался первоначального уговора, видимо, полагая в этом свое спасение. Такой ход следствия, все-таки позволявший скрыть исчезновение настоящего царевича – дело, от которого попахивало государственной изменой, – в общем тоже устраивал Нагих. И они оказались правы в своих расчетах. Нельзя не признать, что наказание, постигшее их, не соответствовало тяжести их вины. Мужчин отправили в ссылку, где они продолжали пользоваться свободой и даже занимали государственные должности. Правда, Мария поплатилась за 15 мая пострижением, но разве ее не утешала мысль, что этой ценой она спасла своего сына? Кроме того, жизнь цариц-инокинь в монастырях мало чем отличалась от их жизни во дворце, конечно, если сами они не придерживались добровольно монастырского устава.
Возможно и другое объяснение. Нельзя исключить, что последний припадок Дмитрия лишь ускорил выполнение уже существовавшего плана по его сокрытию. В этом случае можно предполагать более широкое участие дворни и угличан в событиях 15 мая, вплоть до приготовления обеих ложных версий – об убийстве и самоубийстве – для следственной комиссии. В общем в этом нет ничего невозможного. Углич был удельный город, и Нагие были в нем полновластными хозяевами. Вспомним также исконную преданность угличан своим князьям. При таком освещении событий коренным образом меняется роль Василисы Волоховой – из жертвы Нагих она превращается в их сообщницу, причем сообщницу страшную, пожертвовавшую им своим сыном.
Здесь нельзя обойти стороной вопрос о роли Василия Шуйского в этом деле. Остался ли он в неведении относительно подмены царевича или, догадавшись о чем-то, решил, что будет лучше, если до поры до времени Дмитрий официально исчезнет из числа живущих? Мне кажется, что та небрежность, с какой было проведено следствие, невнимание, проявленное к обстоятельствам смерти царевича, противоречия в показаниях свидетелей, не проясненные очными ставками и прочими средствами, бывшими в распоряжении следователей, – не говоря уже о том, что материалы следствия не были уничтожены во время царствования Шуйского, когда он всеми силами стремился отождествить Дмитрия с Григорием Отрепьевым, – говорят в пользу первого предположения. Ниже я приведу другие основания этого моего мнения.
Наиболее трудноразрешимым остается вопрос о личности погребенного вместо Дмитрия ребенка. До сих пор называлось только одно имя – некоего поповского сына Кориона Истомина, но это не более чем предположение, как и все, что говорилось и еще будет говориться по этому поводу. Ясно одно: исчезновение двойника царевича должно было остаться незамеченным, поэтому вряд ли он мог принадлежать к какому-нибудь угличскому семейству. Мне кажется, что наиболее вероятную кандидатуру нужно искать среди путешествующих богомольцев или нищих, стекавшихся в субботний день ко дворцовой церкви в чаянии милостыни. Несчастной жертвой мог оказаться, например, мальчик-поводырь. Не исключено, что внешне он мог несколько походить на Дмитрия и что кто-то из Нагих, выходя из церкви, случайно обратил внимание на забавную похожесть царевича и нищего, а потом подал мысль царице и другим заговорщикам воспользоваться этим обстоятельством. Если же заговор по сокрытию Дмитрия подготавливался Нагими заранее, то двойник царевича мог быть подыскан ими более тщательно. Во всяком случае, я нисколько не сомневаюсь, что подменный ребенок не был найден уже мертвым среди случайных жертв городской резни, а был убит Нагими.
Предположение о подмене царевича стоит в прямой связи с вопросом о канонизации Дмитрия. В самом деле, чьи же мощи вот уже почти четыре столетия почиют в Архангельском соборе, привлекая к себе верующих? Могут сказать, что здесь историк вторгается в область компетенции церкви, но это неверно. Моя гипотеза никоим образом не ставит под сомнение ни святость означенных мощей, ни творимые ими чудеса, я лишь пытаюсь уточнить личность святого.
Когда в июне 1606 года мощи новоявленного святого привезли в Москву, в толпе любопытствующих находились три человека – двое иностранцев и один русский, – которые оставили нам описание тела привезенного из Углича мальчика. Голландец Исаак Масса пишет, что оно сохранилось «столь же свежим, как если бы его только что положили в гроб». Немец Конрад Буссов свидетельствует, что не только тело, но и орешки, зажатые в руке мальчика, и его платье, и сам гроб, в котором он лежал, – все это сохранилось нетленным и выглядело, как новое. Наконец дьяк Иван Тимофеев добавляет к этому новую подробность: платье царевича и орешки в его руке были запачканы свежей кровью. Масса и Буссов – оба протестанты – отнеслись к канонизации крайне скептически. По их сообщениям, Шуйский прекрасно знал, что тело настоящего Дмитрия давно истлело в земле, поэтому его останки были тайно выброшены из могилы, а вместо них в гроб, отправляемый в Москву, был положен другой ребенок, некий попович, специально для этого убитый. При всем уважении к чувствам верующих, невероятная даже для святого сохранность тела канонизированного ребенка, – не говоря уже об орешках, платье и гробе, – заставляет меня сделать вывод о вторичной подмене тела царевича в 1606 году. (Еще раз повторю, что данное предположение не отвергает ни мученической кончины святого, ни сотворенных им чудес.) Если дело действительно обстояло именно так, как о нем повествуют Масса и Буссов, то нам уже никогда не узнать, кем был подменен Дмитрий в Угличе в 1591 году.
VI. Лжедмитрий или Дмитрий?
Полагаю, читатель уже мог убедиться в том, что смерть Дмитрия не удостоверена не одним сколько-нибудь авторитетным официальным документом или каким-нибудь другим письменным свидетельством. И напротив, предположение о сокрытии царевича во многом позволяет прояснить невероятную путаницу в официальных известиях о происшествии в Угличе.
Дмитрий мог остаться в живых после ранения и тайно покинуть Углич – я даже считаю такой исход дела наиболее вероятным. Поэтому мои дальнейшие рассуждения будут исходить именно из этой гипотезы. Выше я уже попытался нарисовать примерную картину событий 15 мая. Теперь попробуем сопоставить ее с теми сведениями, которые сообщил о себе польский Дмитрий князю Адаму Вишневецкому.
Допустим на минуту, что рассказ, содержащийся в известном нам письме, принадлежит настоящему царевичу и проанализируем его, исходя из этого предположения. Прежде всего легко устраняется возражение сторонников мнения о самозванстве польского Дмитрия, что настоящий царевич не стал бы столь уничижительным образом отзываться о своем отце – Иване Грозном (напомню, что он назван в письме тираном, прелюбодеем и сыноубийцей). По моему мнению, такое отношение