Читать интересную книгу Идеальная копия: второе творение - Андреас Эшбах

– Ну да, она нарисовала ее, когда была беременна мною. Быть может, переживала, что ей пришлось бросить свою карьеру певицы.

Свеня задумчиво кивнула.

– Да, может быть. – Но ее это не убедило.

Вольфгангу внезапно показалось, что он должен защитить мать.

– Но она не всегда рисует такой мрачняк, знаешь? Я могу показать тебе ее мастерскую, если хочешь. Там очень много картин, целиком выдержанных в желтом, к примеру.

Она наморщила лоб:

– А это нормально, если ты мне их покажешь?

– Конечно, абсолютно нормально, – торопливо сказал Вольфганг, – я всегда играл там, когда был ребенком. И она всегда держит дверь открытой, когда она дома. Закрывает только тогда, когда куда-нибудь уходит. Думаю, только потому, чтобы туда уборщица не заходила.

– Ну, если так, то я бы с удовольствием посмотрела на ее картины, – согласилась Свеня, – хотя, по правде говоря, я совсем ничего в этом не понимаю.

Вольфганг вскочил.

– Погоди, я сейчас принесу ключ.

Но в деревянной плошке на гардеробе ключа не оказалось. У ключа от мастерской был очень своеобразный брелок, кожаный с бахромой, по которому его можно было узнать издалека. Неужели мать взяла его с собой? Но в тот миг, когда Вольфганг задался этим вопросом, в его голове, словно мельком освещенная фотография, возникло воспоминание: в проем широко раскрытой дверь спальной комнаты он видел свою мать, кладущую ключ от ателье в выдвижной ящик прикроватной тумбочки.

Он может хотя бы проверить его там.

Вольфганг поспешил вверх по лестнице. Уже у родительской спальни, взявшись за ручку двери, он на секунду засомневался. Конечно, это было не совсем в порядке вещей пробираться сюда вот так, тайком, без разрешения. Но отступать на полпути было бы глупо, и к тому же ему очень уж хотелось, чтобы Свеня увидела не только мрачные картины. Он открыл дверь.

Из спальной веяло сыростью и плесенью. Холодные белые стены и синее постельное белье делали ее немногим привлекательнее операционной. В последний раз Вольфганг заходил сюда, когда ему было года четыре. Он постарался не оставлять подозрительных вмятин на постели, когда осторожно, украдкой открыл ящик прикроватной тумбочки.

Внутри лежало две упаковки бумажных платочков, желто-зеленый тюбик с мазью против простуды, одна белая младенческая пинетка и одна голубая, старый рекламный проспект садовой мебели, несколько открыток, маленький огрызок карандаша. И ключ вместе со своим растрепанным брелком.

Вольфганг схватил его и не удержался от улыбки, когда обнаружил под ним, почти целиком скрытую другими вещами, фотографию, на которой стоял он сам, в возрасте одиннадцати, от силы двенадцати, лет и натянуто улыбался. Странно подумать, что его мать хранит подобные вещи в тумбочке около кровати. Он задвинул ящик и спустился вниз.

Когда они открыли дверь в ателье, оттуда пахнуло краской и спертым воздухом. Занавески перед большим окном во всю стену были наглухо задвинуты, комната была погружена в полумрак. Два стола были полностью накрыты подсыхающими акварелями. Ящики стенного шкафа были забиты этюдниками, папками из серого картона, коробками красок и пустыми рамками для рисунков. Повсюду стояли бывшие банки из-под варенья или соленых огурцов, в которых сохла серая от краски с кисточек вода. Единственным незахламленным местом был крутящийся деревянный табурет, стоящий у окна, рядом с мольбертом.

Они прошли мимо заваленных хламом столов, рассматривая висевшие на стенах картины, в рамках и без рамок, стараясь ничего не задевать и ничего не трогать. Вольфганг пытался высмотреть светлые, приятные картины, которые он обещал показать Свене и которые помнил еще с детства. Но на стенах висели только изображения мрачных, бесформенных человеческих тел, нарисованные темными коричневыми и красными пятнами, угрожающие штормовые тучи и силуэты ангелов с дьявольскими лицами.

Да, быть может, не только опасаясь безумной страсти к порядку госпожи Кремер, мать запирала на ключ свое ателье.

– Я в этом правда ничего не понимаю, – наконец сказала Свеня.

– Раньше она действительно рисовала и другие вещи, – ответил Вольфганг, – такие, как большая картина рядом с гардеробом.

Свеня кашлянула.

– Да, но все, что здесь висит, это в самом деле ужасно. Прости.

Вольфганг беспомощно осмотрелся. Он сам был шокирован, нет, по-настоящему обеспокоен. Мать вела себя всегда так спокойно и сдержанно, но, когда он увидел все это, ему показалось, что в ней были и другие стороны, которые она никому не раскрывала.

– Пойдем отсюда, – предложил он.

– О да, – кивнула Свеня, – на самом деле твои двадцать восемь страниц интересуют меня гораздо больше.

– Честно?

– Конечно, – она улыбнулась, – быть может, я сумею найти там ошибку.

Закрывая за ними дверь ателье, Вольфганг сказал:

– Сейчас я все принесу. Только предупреждаю тебя сразу, я пишу как курица лапой. – Он засунул ключ в карман. – Заодно поставлю на место виолончель.

Свеня пошла за ним в гостиную.

– Я помогу тебе отнести все это наверх. – Она взяла ноты и пюпитр, на секунду остановилась и спросила: – Я же ничего не сломаю?

– Нет. По крайней мере, не по недосмотру.

Так случилось, что они все-таки поднялись вдвоем в комнату Вольфганга. Пока Вольфганг шел по лестнице, а за ним шла Свеня, держа в руках ноты и пюпитр, и он слышал ее дыхание и ее шаги, страшные вопросы пронизывали его, как молнии в ненастную ночь. Что все это значило? Почему она пришла к нему? Был ли это просто дружеский жест, согласно девизу: будь добр к несчастным, к монстрам, к уродам. Но только подумав об этом, он уже знал, что это не так. Нет, Свеня не из таких. Все это не имело для нее никакого значения. Она просто пришла, потому что захотела прийти, захотела услышать, как он играет на виолончели… или захотела показать ему свое сочувствие. Быть может. Стоит надеяться. В любом случае это было здорово, что она пришла.

Он хотел бы урвать себе пару минут, чтобы позвонить Чему и посоветоваться с ним, что делать и как себя вести, чтобы ничего не испортить. Когда Чем болтал и шутил с девчонками, то и дело вызывая у них смех, все казалось так легко, и выглядел он абсолютно непринужденно. А на самом деле это ведь было совсем не просто.

Но с другой стороны – собственно, зачем? Вплоть до этого момента Свеня была с ним очень мила. Не было никаких поводов для беспокойства.

– Вот здесь я живу, – сказал он и с неудовольствием заметив про себя, что кровать не была заправлена, повсюду валялись старые носки и царил полный кавардак. В нос ударил запах сна и пота. Он подбежал к окну и распахнул его настежь. – Мы можем взять все, что нужно, и спуститься вниз.

– Нет, зачем, – возразила Свеня. Она уже поставила на место пюпитр, ноты и стояла у стола, изучая первые страницы его каракулей. – Выглядит очень необычно, – заключила она, – как тебе вообще пришло в голову начать именно с этого?

– Понятия не имею, – признался Вольфганг. Быть может, запах был совсем не таким уж невыносимым. Он торопливо закрыл покрывалом смятое постельное белье и валяющуюся пижаму. – Просто пришло мне в голову.

Свеня читала дальше.

– Очень необычно, правда. Я даже не уверена, что понимаю логику твоих вычислений.

– Честно говоря, я сам уже не уверен, что тут есть что понимать.

В последнее время все ждут от меня каких-то подвигов, а я всех разочаровываю. Он не сказал это вслух, просто подумал. Вольфганг вдруг почувствовал такую слабость в ногах, что ему пришлось сесть. Ведь даже его игра на виолончели стала гораздо слабее. То, что он играл для нее внизу, было на самом низком уровне. Он снова вспомнил красную кассету, которую слушал в кассетнике своего отца, эту старую запись. Судя по голосу, ему было тогда не больше десяти лет, и играл он тогда как виолончелист мирового класса!

Свеня тоже присела, за его письменный стол, единственное место в его комнате, куда можно было сесть, кроме кровати. Она внимательно огляделась, что для Вольфганга с каждой секундой становилось все мучительнее. Однако даже если ей пришлось подавить в себе желание скривиться от отвращения, то вела она себя все равно замечательно.

– Здесь ты, значит, занимаешься, – констатировала она, и сказано это было почти с восхищением. Если он, конечно, ничего себе не напридумывал.

– Ну, по большей части, да, – ответил он.

Он не знал, что ему делать. Просто смотрел на нее и почти не верил, что все это происходило в действительности, что она правда была здесь, что это не было прекрасным сном.

– Как тебе это удается? – спросила Свеня и как-то странно посмотрела на него. Он с восхищением заметил, что в глубине ее глаза слегка отливали серебром. – Как у тебя получается выдерживать свои занятия из года в год с таким упорством?

И тут его прорвало. Еще не успев осознать, что происходит, он уже выложил ей все то, что накопилось в нем за эти дни, рассказал о своих сомнениях в собственной одаренности, о том, как надоели ему бесконечные занятия, и под каким давлением он себя чувствовал. И хотя он точно знал, насколько это не круто, это было так просто – вывалить ей все свои проблемы, и он уже не мог остановиться. Как будто его рот говорил сам по себе.