себя такой откровенности, стал говорить о том, о чём ни с кем и никогда не говорил. – Совсем недавно и уже на Земле я понял, что не твоя дочь была причиной, по которой Нэя ушла в тот Зелёный Луч. Рита думала, что увидев на мрачном рабочем спутнике новоизданную юную Ксению, светлую и розовую как земное утро, я сойду с ума чисто по-юношески. А! Да так и было вначале. Остановить себя было уже невозможно. Только не в том была причина её бегства. Нэя разлюбила меня сама! Она умышленно ушла в своё материнство, даже теряя остатки здоровья, лишь бы спастись в детях от меня, разлюбленного постылого мужа. Она так и не нашла на спутнике «Гелия» того, кого утратила на Земле. Она мечтала всякий день, всякую ночь, когда не спала, о своей Паралее. О человеке, который так и остался на той Паралее. На Земле же, как ей казалось, подсунули кого-то не того. Я не раз видел уже на спутнике, как она бледной сомнамбулой тыкалась в стены нашей спальни, желая проникнуть сквозь них в тот покинутый мир, чьим голографическим изображением и была украшена наша спальня. Убегая, она сожалела только о детях, и нисколько не обо мне. Она любила прошлого Рудольфа Венда и тяготилась настоящим. Вот какова была моя семейная жизнь на том спутнике в момент прибытия туда Ксении, несущей в себе неизжитую страсть ко мне. И наша с Ксенией любовь вспыхнула вновь. И вот ведь подлость! Но кого, чего? Натуры, какой-то там непонятной судьбы? Я не чувствовал ни малейшей вины перед семьёй. А я был на тот момент отцом четырёх детей! Я жил как бы двумя жизнями одновременно, и каждая из них была параллелью другой. Не пересекающейся параллелью.
Нэя знать о том не знала, будто и впрямь жила в какой-то своей Паралее. Она не хотела вылезать из своего аутизма, по сути-то, из своего воображаемого мира, а меня всё устраивало. Ксения не испытывала к ней ни грамма ревности, столь свойственной женщинам в такой вот геометрической конфигурации. И ушла она не потому, что не вынесла подлой реальности, хохочущей ей в лицо, а потому, что за нею прибыл посланец из того самого условного «Созвездия Рай». И она с лёгкостью оставила мне детей и свою аватарку по имени Нэя Венд. Но бездыханную, безжизненную. – Точно так же, как Кук, Радослав сделал шумный затяжной выдох и замолчал.
– Пей! – Кук протянул бокал с гранатовым соком. – Надо бы систему искусственной атмосферы отрегулировать. А то мы что-то часто вздыхаем. Чего теперь о прошлом. Давай о будущем. Так я ответа не получил от тебя по поводу нашей феи Ландыш.
– Какого ответа ты ждёшь? Сам же сказал, что дашь ей свободу выбора. Может, она сама выберет себе какого-нибудь меднолицего или златолицего в твоём царстве-государстве.
– Не думаю, что они придутся ей по вкусу. Она уже выбрала мужчину в зрелых летах, но со статью Аполлона «полведерского». Не помнишь такой сказ о Левше? Как простые люди обзывали Аполлона Бельведерского Полведерским? Вроде как Аполлон – полведра. Ты и есть такое вот полведра. Одна половина уже выпита. Вторая же – полнёхонькая и не растраченная. Пей, не хочу. Пусть Ландыш и пьёт, как цветку без воды-любви не прожить. На её женский век тебя хватит. А там чего загадывать? Загад не бывает богат, как говорил мой дедушка.
– Она весенний цветок, что и соответствует её имени. А я в предзимней спячке какой-то.
– Опять же процитирую дедушку своего, – «у зимы рот большой». То есть прожорливый. Сам ты как? Девочка-то в тебя влюбилась с первого взгляда. Я такие вещи считываю мгновенно. Может потому, что в меня вот так с налёта никто и никогда не влюблялся.
Кук встал и подошёл к фальшивому окну, вглядываясь в несуществующий за окном мир, – Как тянет туда выскочить, в ту аллею, – сознался он, – а попробуй. Там, за стеной моего звездолёта, только стылая враждебность. Не скрою, я увлечён Ландышем. Но скорее чувственно, чем душой. И уж никак не умом. Она глупа. Наверное, Пелагея выбрала глуповатого красавчика ей в отцы. Да тебе зачем её ум? Ты же не планируешь вести с нею философские диспуты ночами?
– Спаси и сохрани! – засмеялся Радослав. – Была у меня некогда такая вот любительница чужой философии. Невыносимо было, если честно.
– Невыносимо потому, что не любил. А молчала бы, так и притерпелся бы. Стерпится – слюбится это не ерунда, а правда предков, только правда бытовая. Рассуди сам. Мужчина-говорун не нуждается в птице-говорунье рядом. А молчальник тем более не терпит нескончаемого многословия. По любому девушка земная в чужом мире, когда она рядом, да ещё девушка-цветок, – это благо. Для меня лично это так. Но если не только сама девочка, но и ты ответно захочешь выбрать её на роль новой жены, я не буду мешать вам. Вот уж нет! У меня там целая планета разноцветных красавиц. Устрой там конкурс красоты, она и в финал не пройдёт. А тебе, я думаю, нужна земная, женская душа рядом. Ты в личностном кризисе, и тебе одному нельзя. Разовьёшь её как-нибудь, воспитаешь, в чём мать её запустила. Ей и лет-то ничего всего. Ты сейчас-то не брыкайся. Понятно, что устал от всего. Отдохнёшь, а там и решишь сам. А что это за штучка скуластая и с глазами раскосыми с тобою увязалась? Врач Вероника?
– Со мной? Вот уж насмешил. Я и сам удивился, как её встретил у Пелагеи. Она же к мужу собралась на Паралею. Зачем её не оставили на «Бусинке»? Да ещё с мальчиком-сыном.
– Нельзя было давать Пелагее повод для подозрений и раздумий. Она умная. А так, – «Исчезни мы, а миру хоть бы что»… Как там у Омара Хайяма? «Уйдём во мрак, а он сиял и будет». Или вру? Сколько таких, как мы, пропадают? И что? Кто ищет? Да и где искать-то? Всё равно что на том свете. Так Космос он и есть тот свет. Что ей муж, Вике этой? Поди не первый уже, если исходить из её биологического возраста. А я душу её сразу учуял. Не молода она. Так что другого и найдёт у меня в царстве Кощеевом. Но это я шучу так. Ведь где Кощей жил, как тайн себе накопал? В изнанке мира. Да и показалось мне, что нечто её связывает с нашим Андреем – скворушкой – молчальником. Нет?
– Не в курсе. Кажется, ничего.
– Не провидец ты. Связывает, я