понятно, что мужики интеллигентные, не быки какие-нибудь, наезжать не умеют и даже не знают, что это такое.
— Вах, есть, что сказать — говорите? Если нет, уходите! — эта поддержка от соседа-азербайджанца мне очень помогла морально, уж он то чувствует, за кем правда.
За его помощником в нелегкой спекулянтской жизни, вот она за кем сейчас однозначно.
Я предусмотрительно не стал развивать такой не очень понятный моральный аспект с тем, что книги остались лежать на земле и брошены с испугу.
Значит, они — ничьи!
Это по всем понятиям. Бери, кто хочет, тут ничего предъявлять не положено. Хочешь предъявить — имей силу, чтобы сделать это со всем внушением.
Только, если бы их забрали менты, никто бы и слова не сказал. Или, если бы я оказался здоровенным жлобом весом в сто двадцать, а лучше, в сто сорок килограммов.
Пока я не очень крупный подросток, такие варианты я буду встречать гораздо чаще, чем хотел бы.
Сейчас торговый народ с любопытством прислушивается к нашим прениям, не стараясь особенно влезать в чужие дела, только Вагиф четко обозначил свою позицию.
Книги я не достаю из сумки, незачем провоцировать мужиков и вскоре они уходят, пообещав мне напоследок, что я сильно пожалею в будущем.
Была у меня идея, немного поделиться с ними наличностью, чтобы не мешали торговать. Однако, серьезно подумав, решил, что не достойны мужики моей доброты. После того, как наслали гопников по мою душу, так же могут все равно ментам стукануть.
Я-то думал выдать им пару десяток, для заключения мира, однако, понимаю, это будет просто бесполезная раздача денег и невольное признание своей вины.
А мои уже старые конкуренты точно не успокоятся, лучше не питать иллюзий по этому поводу. Поэтому, далеко отпускать я их сейчас не собираюсь, пройдусь следом, посмотрю издалека, что они собираются сделать теперь, когда получили обидный отлуп, даже специально их спровоцировал.
Пусть сделают что-то прямо сейчас, чем я буду ожидать проблем, подгорая на медленном огне.
Я вышел за ними с хорошим промежутком по времени, стараясь держаться на таком расстоянии, чтобы они не заметили меня, сам едва видя их фигуры.
Мужики не стали ломиться в первую попавшуюся телефонную будку, дошли до Садовой, там повернули на площадь Тургенева, где дошли до ее центра и заняли следующую будку, из которой совершили короткий звонок, не больше, чем на двадцать секунд.
Я уже добежал до угла, из-за которого могу разглядеть, что они делают на площади.
Хорошо, что мои недоброжелатели, врагами я еще не назвал бы их, не подозревают о продуманной работу моего взрослого ума, думают, что я остался беззаботно торговать на толкучке.
После чего быстро выскочили из нагретой под лучами солнца будки и пошли в сторону своего Рижского проспекта, не стали возвращаться во двор и наблюдать за мной до конца.
Похоже, не хотят своим присутствием как-то подтвердить, что стучат органам.
Теперь уже мне стало интересно, кому они позвонили, а узнать это я могу без риска для себя, если займу позицию напротив входа во двор, где ведется торговля.
Можно и в самом дворе приватизировать место для наблюдения в подъезде, однако, тогда есть вариант, что меня заметят те же мужики, торгующие книгами, они или еще кто-то могут показать, где я спрятался, в каком именно подъезде. Придется тогда пользоваться чердаком, заметать следы и палить свои пути эвакуации.
А это уже лишняя, никому не нужная суматоха.
Да и с моей новой позиции все будет отлично видно, миновать вход во двор не получится ни у кого, я разгляжу все происходящее в тридцати метрах от меня через дорогу очень хорошо.
Что я и делаю, возвращаюсь к ЛОКу, захожу во двор дома напротив, где занимаю позицию в парадной на втором этаже, за сильно грязными стеклами.
Через минуту наблюдения я постепенно идентифицирую обоих мальчишек-наблюдателей, один стоит на углу Лермонтовского и Римского-Корсакова, выглядывая из-за дома на проспект, второй — пасется рядом с Крюковым каналом.
Оказывается, есть еще и третий парень в наблюдении. Он топчется перед входом во двор и постоянно крутит головой, ожидая сигнала от выставленных подальше наблюдателей, своих приятелей по дворовой жизни.
Что появились на виду толпа милиционеров в форме или машины в спецраскраске выехали на проспект.
Все серьезно налажено, впрочем, активно торгующих во дворе человек двадцать набирается. Если даже половина выделит по рублю, парни за три часа дежурства каждый заработают по трешке. Никому теперь не уступят такое прибыльное занятие каждый выходной день.
Тем более, это еще и дело благородное — помочь хорошим людям против беспредела ментов. Наверняка, находит горячий отзыв в душах парней, воспитанных в приблатненных понятиях питерских дворов.
Я заметил время, когда начал наблюдение и через примерно пятнадцать минут обратил внимание на крепкого мужика, идущего очень быстрым шагом со стороны Лермонтовского проспекта. Чем-то он привлек мое внимание, может — своей целеустремленностью, может — крепкой фигурой. Когда мужик подошел поближе, я прочистил платком местечко на грязном стекле и увидел знакомые, черные и молодцеватые усы.
— Вот пидарасы эти конкуренты! Вызвали самого пострадавшего и самого заинтересованного в моей поимке мента, могучего сержанта Абросимова! — ругнулся я, не сдержав эмоций.
Ну, скорее всего, это именно он настойчиво разыскивал меня и смог заручиться помощью конкурентов.
С другой стороны, хорошо, что именно его, ведь я еще издалека понял, что этот крепкий мужчина не просто так широко шагает, а куда-то торопится.
Кого-то наказать, как следует, могучей дланью и ведь есть, за что именно.
— Этот меня точно не отпустит, жертва нападения дверной ручки!
Со свей позиции я не мог рассмотреть, что у него там с лицом, только, сержант, не найдя меня во дворе, довольно быстро выскочил на улицу, осмотрелся по сторонам и поспешил обратно. Сказали ему, что меня здесь уже нет, ушел недавно. Похоже, у него какие-то дела срочные остались, поэтому он так же быстро исчез за углом, однако, я смог хорошо рассмотреть длинный шрам на всю щеку, тянущийся от рта до верхней части скулы.
— Ну, у меня теперь есть здесь самый настоящий враг, который случайно очень сильно попортил себе лицо, лучше бы мне с ним никогда не встречаться. Если у него еще и память фотографическая, тогда он меня вспомнит и через десять лет, — загрустил я.
— Хотя, он же видел меня только сбоку и сзади, не все так уж и плохо, на улице он меня вряд ли опознает в лицо.