Читать интересную книгу Новеллы - Франко Саккетти

Словом гости подобру да поздорову пошли ужинать к себе домой, где поесть им пришлось плохо. Каноник же, который пошел жаловаться к кардиналу и приготовил такой хороший ужин, должен был раздобывать себе другой ужин и другое пристанище. Не помогло и то, что кардинал послал человека сказать, чтобы Феррантино вышел из названного дома: как только кто-нибудь начинал стучаться в наружную дверь, подле него падал большой камень, и потому каждый обращался сейчас же вспять.

Когда все бывшие вне дома поустали, Феррантино говорит Катарине: «Давай-ка, поужинаем: я теперь обсох».

Катарина отвечала ему: «Ты бы лучше открыл дверь тому, чей это дом, и пошел к себе».

Феррантино говорит ей: «Это мой дом; этот ужин приготовил для меня нынче вечером милосердный бог. Неужели ты хочешь, чтобы я отказался от дара, который послал мне такой синьор? Ты совершила смертный грех уже тем только, что это сказала».

Напрасно она гнала его; волей-неволей пришлось ей, в конце концов, подать на стол приготовленные блюда и самой сесть с Феррантино. Поужинали они оба очень хорошо. Затем, когда остатки блюд были прибраны, Феррантино спросил ее: «Где здесь спальня? Пойдем спать».

Катарина говорит ему: – «Ты обсох, наелся досыта, а теперь хочешь спать? Неладно ты поступаешь!»

Феррантино отвечает ей: «Ах, Катарина, что бы сказала ты мне, если бы я своим приходом ухудшил твое положение? Я застал тебя стряпающею для других, как служанку, а обошелся с тобой, как с дамой. И если бы мессер Франческо и его гости вернулись сюда к ужину, твоя доля оказалась бы очень тощей, между тем как благодаря мне она выросла больше чем вдвое, и ты заслужила рай, потому что помогла мне, который был совершенно промокшим и голодным».

Катарина отвечает ему: «Ты человек не благородного происхождения, так как иначе не делал бы таких вещей».

Феррантино говорит ей: «Я – человек благородного происхождения, и даже граф, не то, что те, кто должны были здесь ужинать. И так как ты сделала доброе дело, то пойдем теперь спать».

Катарина упиралась, но, в конце концов, все же улеглась с Феррантино, на той даже кровати, на которой она спала с каноником. Так всю ночь и обсушивался подле нее Феррантино, а встав поутру, оставался в этом доме до тех пор, пока хватило приготовленных блюд, что продолжалось больше трех дней. Тем временем мессер Франческо бродил по Тоди, поглядывая иногда издали в сторону своего дома, как человек спятивший с ума, и время от времени подсылал посмотреть, не вышел ли из дома Феррантино. Если же кто-нибудь подходил к дому каноника, то из окон в него летели камни. В конце концов, когда все кушанья были съедены, Феррантино вышел из дома через заднюю дверь, потому что выбраться через ту, которая вела на улицу, было невозможно из-за выброшенного на лестницу множества домашних вещей; выйдя, он отправился в свой бедный и плохо обставленный дом, где его паж и два коня за это время плохо кормились; тут он раскаялся.

Мессер Франческо вернулся в свой дом через заднюю дверь, и ему пришлось вместо ужина порядком повозиться и заняться починкою многих поврежденных вещей. Катарина же намекнула ему на то, что она все время сопротивлялась и защищалась от Феррантино и что ему ничего не удалось от нее добиться. Затем, по жалобе каноника, кардинал послал за истцом и ответчиком и предложил Феррантино оправдаться от обвинения, которое было против него возбуждено. В оправдание свое Феррантино сказал: «Мессер кардинал, вы проповедуете нам постоянно, что мы должны быть милосердны в отношении ближнего. Однажды, возвращаясь с похода совершенно промокший и будучи еле живым, я не нашел у себя в доме ни огня, ни чего-либо другого нужного, а умирать мне не хотелось. По воле божьей попал я в дом достопочтенного духовного лица, которое присутствует здесь, и, найдя там пылавший огонь, а на нем горшки и жаркое, я стал обсушиваться у огня, не беспокоя никого и никому не досаждая. Этот человек явился туда и стал говорить мне грубости и требовать, чтобы я вышел из дома. Я продолжал просить его добром, чтобы он позволил мне обсушиться, но ничто не помогло; он бросился на меня со шпагой в руке, стараясь убить меня. Чтобы не быть убитым, я схватил свою шпагу, дабы защититься от нападавшего и выйти в наружную дверь. Когда же он вышел на улицу, чтобы действовать свободнее и убить меня, лишь только я выйду из двери, я заперся изнутри, оставив его на улице, исключительно из страха смерти. Так просидел я, этого страха ради, бог знает в каком положении, до сегодняшнего дня. Если вы хотите осудить меня, то знайте, что виноват он. Я от этого ничего не потеряю; я могу уйти и оставаться в своем доме: из него я не выйду, потому что не знаю чего бы ради мне выходить; ведь что касается меня, то я считаю себя обиженным им».

Выслушав это, кардинал отозвал каноника в сторону и сказал ему: «Что ты хочешь сделать? Ты видишь, что он говорит? Ты понимаешь, конечно, кто он такой. Я полагаю, что вам обоим лучше помириться, чем тебе препираться с таким человеком, подобно наемному солдату». Каноник согласился с этим.

Подобным же образом отозвал в сторону кардинал и Феррантино и склонил и его пойти на мировую; однако дело не обошлось без того, что каноник долгое время косо смотрел на Феррантино.

Таким образом, обсохнув, наевшись досыта за три дня и получив от любовницы каноника то удовольствие, какого он добивался, Феррантино обрел полный мир. И я хотел бы, чтобы такой же мир обрели все миряне или светские люди, живя в неге и излишествах клериков, и чтобы с яствами их, пирами и любовницами случалось всегда то же самое, что случилось с этим благородным каноником, ибо под почтенным обликом святости они предаются порокам обжорства, сластолюбия и другим, вволю, без всякого удержу.

Новелла 35

Один клерик, не знающий no – латыни, хочет при поддержке кардинала, у которого он служит, ходатайствовать перед папой Бонифацием о бенефиции, объясняя при этом, что такое слово terribile

И для того, чтобы показать хорошенько, как значительная часть клериков получают бенефиции,[91] не будучи ни учеными, ни скромными, я расскажу здесь небольшую новеллу, которую ты, читатель, вероятно, хорошо знаешь.

Во времена папы Бонифация[92] у одного из его кардиналов состоял прислужником некий попик, который не то что не знал по-латыни, но едва умел читать. Желая вывести его в люди, названный кардинал велел ему написать прошение, чтобы исходатайствовать у святого отца какой-нибудь бенефиций. И, зная хорошо неотесанность нашего попика, он сказал ему: «Поди сюда. Я велел тебе написать прошение и хочу, чтобы ты передал его святому отцу, и сам сведу тебя к нему. Ступай смело, хотя он и спросит тебя кое-что по-латыни. Если ты сам сумеешь ответить на то, о чем он спросит, отвечай и не бойся; если же не поймешь вопроса и не сумеешь ответить, то взгляни на меня – я буду стоять подле папы и подам тебе знак насчет того, что ты должен говорить, так что ты меня сможешь понять. И как ты поймешь меня, так и отвечай».

Попик, который сумел бы лучше съесть чашку бобов, сказал: «Я сделаю так».

Кардинал составил прошение, передал его попику, привел его к папе и представил его святейшеству. Бросившись на колени, попик подал ему прошение. Кардинал стал подле папы и повернулся к попику только для того, чтобы подать ему знак насчет того, что ему следует говорить, если понадобится. Когда папа принял прошение, он его прочел; и, взглянув на названного клерика и соображая о том, что бы это был за человек, спросил его: «Quid est Terribilis?»[93]

Услышав это столь страшное слово и не зная что ответить, клерик смотрел на кардинала, который двигал рукой, как делают, когда кадят кадилом. И клерик, подумав над знаком, который ему подавали, сказал развязно: «Это то, что у осла, когда оно напряжено, святой отец».

Услышав это, папа как будто сказал: «Он ответил, как мог. И что может быть страшнее этой вещи?» И сказал: «Fiat, fiat»,[94] и, обратившись к кардиналу, промолвил со смехом: «Уводи его; fiat, fiat».

Так и было сделано.

Как невежественен был этот попик, не поразмысливший о том, что и перед кем он говорит, давая свое объяснение! И за это он получил бенефиций! А ведь, если бы он знал что-нибудь, то, может быть, и не получил бы ничего. И, быть может, именно это невежество было причиной достижения им более высокого сана, как это часто случается со многими. В чьи только руки не попадает господь наш, у кого разума меньше, нежели у бессмысленных животных!

Новелла 36

Трое флорентийцев, каждый сам по себе, бегут к приорам с новыми донесениями относительно войны между флорентийцами и пизанцами и рассказывают, что видели вещи, к которым они не подходили и за сто миль, а кроме того, еще говорят, что сделали нечто и сами не знают что

Трое флорентийцев в этой новелле знали еще меньше о том, что говорили, нежели попик в предыдущей.

Во время последней войны флорентийцев с пизанцами, когда англичане, державшие сторону пизанцев,[95] направились к флорентийским владениям, некто Джеппо Каниджани,[96] находившийся в ту пору в своем имении в Сан-Кашано, напуганный шумом воды или ветра,[97] какой бывает в плохую погоду, решил, что это может быть шум от неприятельского войска и что ему следует донести об этом флорентийской синьории, чтобы заслужить ее милость. Поэтому, сев на коня, он во весь опор помчался е город и прискакал во дворец приоров. Войдя к синьорам, он сказал, что приехал из Сан-Кашано и что враги со страшным шумом подвигаются к Флоренции.