кормят, и поят. А собственное чадо ей на фиг не нужно.
Светка говорила спокойно, в ее словах не чувствовалось боли. Видно, она давно привыкла считать себя самостоятельной и даже наслаждалась ранней взрослостью.
В своей браваде Светка как-то даже позабыла о нашем конфликте – с лица ее сошло выражение угрозы, скулы перестали напрягаться, глаза – воинственно щуриться.
Мы по-прежнему стояли нос к носу, готовые к стычке, но между нами уже не было заряда ненависти, как минуту назад.
Первой окончательно остыла Светка.
– Чего вылупилась? – Она криво улыбнулась и плюхнулась обратно на постель. – Радуйся, я сегодня добрая. Да и Маришке спасибо не забудь сказать.
– Не буду я никому говорить спасибо, – тихо, но твердо произнесла я, ожидая, что Светка тотчас же вскочит. Но той, видно, было лень, а может, и боязно – она пошарила под подушкой, вынула оттуда жестяную коробочку из-под леденцов, служившую ей косметичкой, раскрыла ее и принялась сосредоточенно подводить губы ярко-красной помадой, начисто забыв о моем существовании.
С этого дня Светкина агрессия в мой адрес немного поубавилась, но я знала: она продолжает люто ненавидеть меня, затаившись, ожидая подходящего момента, чтобы нанести сокрушительный удар.
9
Легко научившись носить неудобный, сковывающий тело корсет, я с величайшим трудом постигала обыкновенную школьную учебу.
Шофер Геннадий Георгиевич не врал, когда говорил, что в интернате свои собственные педагоги. Это действительно было так: воспитанники занимались прямо в интернате, в специально оборудованных классах, где парты и стулья заменяли стоячие конторки – с травмами позвоночника нельзя было долго находиться в сидячем положении.
Впервые я посетила класс примерно через неделю после своего поступления в интернат. Шел урок русского языка.
В комнате занималось сразу два класса, третий и четвертый, в каждом было человек по десять, не больше – число интернатских воспитанников не превышало сотню.
Третьеклассники располагались в левом ряду, четвероклассники в правом. Доска тоже разделялась надвое: слева было написано одно задание, справа другое. Посередине класса ходила молодая симпатичная учительница и поглядывала попеременно в каждую тетрадку.
Узнав, сколько мне лет, она отправила меня в правый ряд, как раз в тот, где находился Влад. Я тупо глядела на доску и не понимала ровным счетом ничего. Читать я умела благодаря Макаровне, давным-давно научившей меня складывать буквы в слоги. Но вот все остальное…
Из своего недолгого опыта учебы в первом классе я смутно помнила про существительные и прилагательные, этим мои знания и ограничивались.
Минут пять я провела в созерцании написанного на доске задания, покусывая кончик выданной мне шариковой ручки. Влад, почувствовавший, что дело неладно, обернулся со своей парты-конторки и попытался было что-то втолковать мне, но тут подоспела учительница.
– Сушкин, смотри в свою тетрадь, – посоветовала она, – мы с Василисой сами разберемся. Верно?
Я вяло кивнула.
– Что тебе не ясно? – с улыбкой спросила русичка.
– Все.
Столь лаконичный ответ ее немного обескуражил.
– Как это «все»? – не поверила она. – Например, «подчеркнуть подлежащее и сказуемое» – разве это так сложно? Вы что, не проходили этого в школе?
– Я… не ходила в школу, – еле слышно пробормотала я.
– Не ходила? – вконец растерялась учительница. – Но… как же? – Она поняла, что сказала лишнее, залилась румянцем и принялась суматошно и сбивчиво объяснять: – Вот, смотри. Главные члены предложения отвечают на вопросы «кто, что?» и «что делает, что сделал?». Ясно?
– Да.
– Тогда задавай вопросы.
Я молчала, уставившись взглядом в столешницу конторки, местами выщербленную и покрытую трещинками.
Русичка предприняла еще одну попытку, окончившуюся с тем же успехом. Класс постепенно оживал, послышался громкий шепот, приглушенный смех, над рядами пролетел комочек жеваной бумаги.
– Вот что, – учительница беспомощно обернулась, – сейчас мне нужно вести урок. Давай я позанимаюсь с тобой отдельно, после всех. Хорошо?
– Хорошо, – согласилась я.
Когда она отошла, снова обернулся Влад.
– Ты чего? Расстроилась? – Он беззубо улыбнулся.
– Да так, – призналась я.
– Ерунда! – Он уверенно махнул рукой. – Какой-то там русский язык! Нагонишь. Вот с математикой будет сложнее.
С математикой действительно оказалось сложнее, хотя и русский отныне стал для меня непостижимой задачей. Учителя занимались со мной отдельно, оставляя в классе после уроков, в свободное время я пыталась упражняться сама с помощью Влада и Жанны, – но все было безуспешно.
Иногда от сознания собственной тупости и никчемности я готова была залезть на стенку. Просидев над очередным примером сорок минут и так и не решив его, я хватала тетрадь и со всего маху швыряла ее на пол. Мне страстно хотелось растоптать тетрадь ногами, оставить от нее мелкие клочки, я еле сдерживалась.
В таких случаях Влад, неизменно находящийся поблизости, нагибался, как ни в чем не бывало поднимал тетрадку, бережно расправлял замявшиеся листы и клал ее обратно на стол. При этом он ничего не говорил, только осуждающе качал головой.
Мне тут же становилось стыдно, я углублялась в злополучный пример и честно корпела над ним еще полчаса, пока сжалившийся надо мной Влад не решал его за меня от начала до конца.
Иногда за моими мытарствами наблюдала Анфиса. Она подходила, тихонько ступая, и подолгу стояла за спиной, глядя через мое плечо в тетрадный лист. Потом так же тихо отходила прочь, никак не комментируя происходящее.
Так продолжалось примерно с месяц, пока однажды не случилось чудо.
Шел урок математики. Вел его любимый всеми Герман Львович, высокий, плечистый добродушный дядечка с круглой блестящей лысиной, которую он время от времени любил протирать аккуратно сложенным вдвое носовым платочком.
Весь четвертый класс решал уравнения, в то время как я заучивала таблицу умножения на восемь и девять. Уравнения для меня были китайской премудростью, и потому учитель решил загрузить меня посильным заданием, чтобы я не тратила время впустую и вынесла из урока хоть что-нибудь полезное.
Зажмурившись, чтобы не отвлекаться, я старательно твердила про себя: «Восемью семь – пятьдесят шесть, восемью восемь – шестьдесят четыре, восемью девять…»
Тут я неизменно сбивалась и начинала заново.
Так пролетел почти весь урок. В конце Герман Львович предложил решить ребятам интересную задачу.
– Она немного сложнее обыкновенного материала, – предупредил он и начал писать на доске условие: – Из пункта «А» в пункт «Б» выехал скорый поезд. А из пункта «Б» в пункт «А» навстречу ему выехал другой поезд, товарный. Скорость пассажирского поезда сто километров в час, товарного – в полтора раза меньше. Оба поезда встретились в некой точке «Икс». – Герман Львович, хитро прищурившись, обвел взглядом класс. – Вопрос: какой из поездов находится ближе к пункту «А» в момент встречи?
Мгновение в комнате царила тишина. Потом отличница Галя Сидоренко подняла руку и, не дождавшись разрешения