— Ребята, — Левка говорит, — а я ведь по ним чуть-чуть очередь не дал! В последний момент сдержался. Я ждал, что капитан сейчас его дрючить начнет по своему обыкновению, но он только сплюнул.
— Да у меня самого палец на крючке дрожал. Твари поганые. За пару часов до этого мы деревню сожженную прошли. Одни черные срубы торчат да трупы на деревьях. Пятнадцать повешенных там было. Мужиков взрослых — трое, остальные дети да бабы. И у каждого на груди дощечка — «они помогали партизанам».
— Ладно, — говорю, — пошли дальше. Нам этих самых партизан искать надо.
Первую ночь спали в лесу. Деревня Бондари, судя по карте, была недалеко, но в темноте мы туда идти не рискнули. Решили, что на рассвете подойдем аккуратно, посмотрим, послушаем.
Капитан растолкал всех в четыре утра. Лес сырой еще, с деревьев клочья тумана свисают, как паутина. У меня нога затекла — не иду, а прыгаю на одной ножке. Ничего вокруг не видно, ну и нас зато тоже вряд ли кто приметит. Идем к этим Бондарям. Лес кончается, дальше — поле. Туман кое-где лежит, но немного его.
— Ползем, бойцы, — говорит Шибанов. — Вон туда, к балке.
Добрались до оврага. Тут уже можно было встать в полный рост.
— Деревня близко — но ничего не слышно. Не бывает так. Обычно хоть петухи кричат.
Смотрит на меня капитан.
— Вася, — говорит, — сходи, посмотри, что там да как.
Ладно, пошел. Осторожно так, от дома к дому перебегаю, глаз на затылке отрастил. И слушаю все время, может, хоть чего-то услышу.
Тишина в Бондарях. Дома пустые, жителей нет. В одну хату зашел — двери открыты — столы да стулья стоят, а вещи все куда-то делись. Ни посуды, ни одежды. Но не грабили, видно. Никакого разгрома, все чисто-аккуратно. Значит, сами хозяева унесли.
Обошел полдеревни. Пусто везде. На избе, где школа раньше была, висят какие-то листы с фамилиями — желтые уже, расплывшиеся от дождей. Видно, сборный пункт у них тут был.
А в сельсовете — туда я тоже заглянул — немцы когда-то сидели. Газеты немецкие по углам валяются, банки из-под консервов, на столе даже каска чья-то со свастикой. Но опять же — никого. Я банку одну взял, посмотрел — она изнутри вся плесенью заросла. Давно отсюда немцы ушли.
Ну, походил я еще, убедился, что ни одной живой души в Бондарях не осталось, и позвал наших — три раза сойкой прокричал.
— Село выселили, — говорю. — Можно здесь оставаться.
— И ждать, пока сюда партизаны придут? — усмехается капитан.
— А если им здесь ничего не нужно? Так и будем тут сидеть до морковкина заговенья?
— Надо искать нормальную деревню, — Лев говорит. — Где люди живут. Что там у нас на карте?
— Коло-Михайливка, — отвечает капитан. — Но она еще ближе к ставке. Если уж отсюда всех выгнали, то в той Коло-Михайливке, верно, одни только немцы и живут.
— А если подальше на восток?
— А подальше к северо-востоку есть маленькое село Деруны. Километров восемь отсюда. Туда и надо идти.
Перекусили мы наскоро и отправились искать эти Деруны.
Оказалось это даже не село, а хутор — три дома на краю леса. Из труб дымок поднимается, во дворе собаки брешут — видно, живут люди.
Мы, конечно, сначала все вокруг осмотрели — ну, там, тропки, подходы, нет ли следов мотоциклетных шин на дороге — и только когда убедились, что все в Дерунах спокойно, постучались в ворота.
Собака кудлатая со всей своей дури лаем заливается, цепью гремит — аж Гитлеру в ставке, наверное, слышно. А хозяевам хоть бы что.
Потом все же выходит во двор баба. Лет под сорок, а может, чуть больше, но ничего такая, в моем вкусе. Есть за что подержаться. Ну, хохлушки — они вообще аппетитные. Идет к нам, не очень чтобы торопится.
— Здравствуй, хозяйка, — говорю. Я в таких случаях всегда стараюсь инициативой завладеть. — Нет ли у тебя, хозяйка, воды напиться, а то так жрать хочется, что и переночевать негде.
— А вы кто такие? — спрашивает баба. И голос у нее такой, как мне нравится — грудной, глубокий.
— Мы, — отвечаю, — бойцы вспомогательного подразделения Ваффен-СС Русская Освободительная Национальная армия. Меня, например, Василием звать.
Долго мы думали, как местным жителям представляться — и решили, что останемся гадами и предателями. Если немцев здесь уважают, значит, и нас примут, как родных. А если все-таки наткнемся на нормальных советских людей, так переубедить их мы сумеем. Жора, молодец, об этом позаботился.
— А чего тут делаете? — продолжает допрос баба. И не поймешь по ней, рада она видеть у своих ворот немецких прихвостней или готова нас на вилы поднять.
— Задание выполняем, — отвечает капитан.
Веско так говорит, со значением. Так, чтобы задавать вопросы у бабы желания больше не возникало.
И кладет руку на ворота. Обозначает, стало быть, намерения.
— Ну, заходите, — говорит она так, словно мы у нее последний кусок изо рта вынимаем. — Только у меня снедать нечего. У самой семеро по лавкам.
Ну, семеро — не семеро, а трое ребятишек в доме было. Один совсем мелкий, лет четырех, и двое постарше, годов восьми и двенадцати. Белобрысые все, глазастые. Сидят, смотрят на нас, боятся.
— А где мужик твой, хозяйка? — спрашивает капитан.
— Немцы забрали, — ровно отвечает баба. И ничего больше не говорит.
— Давно?
— Да в июне было.
И снова молчит. Понимай, как хочешь. Но капитан не отстает, упертый он.
— На работы, что ли?
— Может, и на работы. Только одна я осталась, а малых вон кормить чем-то надо.
Улыбается капитан.
— Ты не бойся, хозяйка, мы тебя не объедим. Ты нас чаем напои, и ладно. Посидим и дальше пойдем.
Лицо у бабы вроде попроще становится. Она ж, небось, думала, что мы у нее и вправду заночуем. Да что там, я и сам так думал! Правда, солнце еще высоко стоит, до ночи пол-леса можно облазить, партизан разыскивая.
— Раз так, — говорит, — за стол садитесь, бойцы. Петька, Лешка — ну-ка, быстро сбегали к тетке Матрене за сахаром!
Пацаны сразу в дверь. Самый маленький за ними было, сунулся, но баба его тут же поймала и на место усадила.
— А ты сиди, нечего тебе бегать!
Поставила самовар. Я к ней как бы случайно приблизился, чтобы помочь.
— А можно, — говорю, — поинтересоваться, как вас зовут?
Посмотрела она на меня без особого тепла во взоре, как Левка бы выразился.
— Оксана. А для вас — Оксана Дмитриевна.
Ну, я ей, конечно, улыбаюсь, но вижу, что на внимание мое она вовсе не реагирует. Только хотел завернуть ей какой-нибудь комплиментик, как капитан спрашивает:
— А кто в соседях у тебя, Оксана Дмитриевна?
— Тетка Матрена, да дед Степан, — отвечает. — У нас хутор маленький, мужиков не осталось, одни дети, бабы да старики.
— А что же с мужиками сталось? — щурится капитан. — Всех немцы забрали?
Пожимает Оксана плечами — а плечи у нее хорошие, сдобные.
— Кого забрали, кто в лес ушел.
— Значит, в партизаны?
Молчит. Неразговорчивая у нас Оксана Дмитриевна.
В это время прибегает средний пацаненок с кулечком сахара. Протягивает ей и скороговоркой тараторит:
— Тетка Матрена просила соли вечером занести!
Хозяйка его по головенке потрепала и говорит:
— Ладно, иди во дворе с Петькой поиграй, только смотри, не баловаться!
Налила нам чаю, сахар в блюдечко высыпала.
— Ну, и что ж у вас за задание такое, бойцы?
— Секретное, — отвечает капитан. — Не хочешь помочь нам, Оксана Дмитриевна? Денег заплатим.
— На что мне деньги? Все равно на них куплять нечего.
— Про партизан-то нам расскажи, — говорит Шибанов.
— А я про них знаю? Ходят где-то по лесам, сюда не заглядывают.
— А что про них говорят? Сколько их, кто командиры?
Вижу, хозяйка наша злиться начинает.
— Что я вам, гестапо, что ли? Пойди да у них и спроси, если такой любопытный!
— Ну, не хочешь помогать законной власти, как хочешь, — сурово говорит капитан. — Мое дело предложить.
После этого разговор у нас сам собой прекращается. Допиваем мы чай, благодарим хозяйку и собираемся уходить.
И вдруг Лева, который все это время сидел, рта не раскрывая, спрашивает:
— Простите, хозяюшка, а где тут у вас, извиняюсь, сортир?
— Удобства во дворе, — отвечает Оксана Дмитриевна.
— Я на минуточку буквально, — извиняется Лева и выходит из дому. Ну, мы его ждем. Хозяйка как-то нервно на нас поглядывает. Минут через пять Лева возвращается как ни в чем ни бывало — веселый, глаза блестят. Спасибо, говорит, хозяйка, за доброту, за ласку.
Потом, когда уже в лес вошли, он нам говорит:
— А Петьки, старшего, во дворе не было.
Мы с капитаном на него смотрим вопросительно. А он только усмехается.
— Она пацанов за сахаром вдвоем посылала, вернулся только один. И во дворе он один играл — я весь участок осмотрел. К партизанам Петька ушел, про нас предупредить.