Погрузили лошадей, имущество и сено, а огневики – пушки и передки. В каждый вагон с лошадьми разместили по четверо солдат, в том числе одного младшего командира, и паровоз дал гудок. Первые сотни километров пути проходили без каких-либо признаков войны. Крестьяне работали на полях. На станциях шла торговля местными товарами, продавали кумыс и даже самогонку. На остановках получали с кухни суп и кашу, кормили находившихся тут же в вагонах лошадей прессованным в кипы сеном и овсом и поили с железнодорожных колонок. Служба шла, а мы набирали ранее потерянные часы сна.
Но вот поезд остановился на станции, заполненной женщинами, стариками и детьми. Тут же, на натянутых веревках, на выжженной траве, на крышах и в окнах товарных вагонов стоящего в тупике поезда сушилась детская одежда, пеленки и белье. Каким-то отрешенным взглядом смотрели на нас старики и женщины. Только дети, бросив свои незатейливые игры, с любопытством смотрели на стоящие на платформах нашего поезда пушки. Они еще не понимали, какая беда обрушилась на них и их матерей. Это был первый встречный поезд с эвакуированными из западных районов страны. Затем мы их видели на всех станциях и разъездах до самой Москвы. А на некоторых станциях – и не по одному. Железная дорога пропускала идущие на запад поезда с войсками.
На пятые сутки эшелон прибыл в Москву. Ночью наш эшелон долго гоняли с одной станции на другую, а к утру поставили в какой-то тупик. Москвы мы, конечно, не видели. Отходить и толпиться у вагонов было строжайше запрещено. Уже позднее ходили упорные слухи, что решался вопрос об отправке нас назад, как дивизии горно-вьючной. Как будто нашу дивизию отправили по чьей-то ошибке. Но комдив, генерал-майор Петров, настоял на отправке дивизии на Западный фронт. Утверждать достоверность этих слухов, наверное, не возьмется никто. Правда, дивизию прямо в эшелонах принял другой комдив в звании полковника. Фамилию его не помню. А генерал Петров, как мы теперь знаем, был направлен на Юго-Западный фронт командиром кавалерийского корпуса.
Через сутки нас снова в эшелонах отправили на запад и поставили под разгрузку на станции Кубинка, что в 60 км от Москвы. Дальнейший путь на запад в походной колонне, и только ночью. В Верее первый привал и приказ: «Занять оборону!» Наш наблюдательный пункт был выбран на городском кладбище восточнее озера.
Надо заметить, что город Верея расположен, как мне показалось, в живописнейшем месте. Речка с красивыми зелеными берегами, в центре города озеро или большой пруд, а вокруг города зелень полей и лугов, чередующихся с перелесками.
Быстро окопались. Оборудовали наблюдательный пункт «по науке». В одной из могил был устроен небольшой блиндажик с перископом, выведенным через крест могилы. Мы были настолько зелены, что даже не догадались устроить блиндаж за пределами могилы и переставить к нему крест с перископом.
День прошел напряженно. Оборудование НП, привязка боевого порядка. Засечка ориентиров и подготовка по ним, а также по огням (то есть площадям, доступным для прохода противника) данных для стрельбы.
Наблюдатели днем и ночью сидели в могиле у стереотрубы и перископа. Так прошли два дня и одна ночь, и снова ночной переход. На запад. Сейчас уже трудно сказать, сколько таких переходов мы сделали до выхода на Днепр.
На западе услышали артиллерийскую канонаду. Получили приказ занять оборону. Развернули боевые порядки. Место для обороны было хорошее. Слегка всхолмленная местность. Есть где спрятать от наземного наблюдения батареи и наблюдательные пункты. Хорошо просматриваемый противоположный берег Днепра и прилегающая к нему территория глубиной до 5 км. Оборонительные сооружения строили основательно. Стрелковые окопы рылись в полный профиль. Закапывали батареи. Для личного состава строились ходы и небольшие блиндажики. Строились КП и НП с перекрытыми подходами.
На второй день нашего пребывания самолет противника сбросил на нашу оборону листовки. Был строжайший приказ: листовки не читать. За нарушение приказа – трибунал. Но думаю, что не было солдата или офицера, кто бы их не прочитал. Нас призывали бросить оружие и переходить на сторону противника, убивать комиссаров и командиров. Перешедшему на сторону противника обещали райскую жизнь. Писали, что наша армия уничтожена, а немецкая армия непобедима, и всякую подобную чепуху. В каждой листовке был напечатан пропуск, в котором Геббельс гарантировал жизнь его владельцу. Листовок было сброшено и сбрасывалось в дальнейшем так много, что в некоторых местах, особенно в жнивье полей, ступить было негде. Немцы бумаги не жалели.
Днем и ночью над нами пролетали на восток немецкие бомбардировщики. Несколько налетов одиночных самолетов на наши позиции успеха не имели и вреда нам не принесли. Редко, но появлялись и наши истребители – «ишаки». Мы плакали, глядя, как их тут же сжигали немецкие «мессеры».
Ельня
На третий день я в составе взвода разведки из 10 человек выехал в действующую армию – на смоленское направление под город Ельню.
Подготовились основательно. Побрились, почистились, получили на 10 дней продовольствие для себя и овес для лошадей. А командир взвода, старший сержант Дрегляйнов, кроме того, решил укоротить свою шинель. У него была хорошая кавалерийская шинель, но поскольку нам предстояло не рубиться в конном строю, а ползать по наблюдательным пунктам, он посчитал, что длиннополая шинель будет мешать. Примерил, сколько надо отрезать, чтобы полы не были ниже колен, и отрезал одну полу, затем перевернул шинель и опять отрезал ту же полу. Дальше ничего не оставалось, как укоротить и вторую полу на столько же. Заменить шинель в ту пору было еще негде, и высоченный сержант в необычно короткой шинели был долгое время предметом всеобщего смеха.
Моста и средств для переправы на нашем участке обороны не было, поэтому переправились через Днепр вброд. Глубина была небольшая. В самом глубоком месте вода доставала до крыльев седла, и, став коленками на седло, можно было переправиться, даже не замочив сапог.
Ехали по проселочным дорогам. Места живописные. Но мы думали о другом. Что там, впереди? Никто из нас не видел войну воочию, и наше представление о войне складывалось из кинофильмов. В то же время где-то в глубине души глодал червяк сомнения. Информации с фронтов о ходе боев в то время мы не имели. Знали, где и когда наши войска покинули свои позиции, какие города оставили, сколько сбили немецких самолетов и подбили танков. И не имели ни малейшего представления о тактике боев, а тем более о стратегии. Мы не знали ничего о немецких танках, самолетах, вооружении и транспорте. Знали только, что у нас все лучше, чем у противника, что мы сильнее, что мы сильнее любой другой армии мира и в состоянии разбить любого противника на его собственной территории. И вдруг произошло что-то невероятное. Правда, в то время ходили слухи о том, что мы заманиваем противника в глубь своей территории, чтобы одним ударом уничтожить его. Опровергнуть такие слухи никто в то время не мог, но к таким разговорам было чувство недоверия. Жило какое-то другое внутреннее чувство, и мы им делились со своими самыми близкими и верными друзьями, что что-то у нас недоговаривают, что где-то крупно просчитались, переоценили свои силы и недооценили противника.