— Писатель.
— Павел Андреевич, — кажется, она даже разволновалась немного, — есть непреложные законы, которым необходимо следовать, особенно когда мы пытаемся учить детей…
— Вот я, например, не пытаюсь учить детей и не знаю никаких непреложных законов, кроме закона всемирного тяготения, но могу сказать вам совершенно точно, что читать во втором классе Джека Лондона — это идиотизм. Может, вам для начала попробовать что-нибудь полегче? Например, «Винни Пуха»?
— Я уверяю вас, что и «Винни Пуха» ваш сын поймет не правильно! Как же вы не понимаете, что дело тут вовсе не в конкретной книжке, а в том, как это воспринимает ваш сын! В сказке про собаку, которая несла через реку мясо и уронила его потому, что увидела свое отражение и хотела отнять мясо у отражения, он жалеет собаку, которая осталась без обеда! Он даже не понимает, что она жадничала и поэтому потеряла свое мясо! И не хочет понимать! Ему совершенно недоступны никакие чувства, кроме самых примитивных — если собака уронила мясо, значит, ему ее жалко. Он не понимает, что есть чувства и мысли более сложные, чем…
Степан допил кофе и осторожно вытянул ноги, устраиваясь удобнее в глубоком засасывающем кресле. Он сильно устал и теперь боялся, что заснет в тишине и покое маленькой уютной комнатки и опозорится перед Ингой Арнольдовной.
Выслушав историю про Джека Лондона, он совершенно успокоился, и его моментально потянуло в сон. Все в порядке.
Училка просто самоутверждается, пытаясь высосать из пальца какие-то несуществующие проблемы. Его сын еще слишком мал, чтобы за куском мяса видеть вселенские проблемы, да и на самом деле читать старину Джека во втором классе — рановато.
Сегодня с утра в многострадальном офисе на Профсоюзной рабочие, устанавливавшие противопожарное оборудование, пропороли трубу на пятом этаже и моментально залили два смежных кабинета. Хорошо, что кто-то догадался быстро перекрыть в стояке воду и она не пошла на четвертый. Иначе пришлось бы делать все сначала — потолки, полы, ковролин.
Капитан Никоненко не объявлялся и на звонки не отвечал.
Приятный и нежный девичий голосок щебетал Степану в ухо, что «Игорь Владимирович сегодня в городе», и Степан диву давался, откуда в местном райотделе взялась барышня с таким ангельским голоском. Никакой информации о покойном Муркине из райотдела не поступало, и Степан весь извелся от неизвестности и беспокойства. В конце дня Белов поцапался с Черновым, и хотя Чернов ни в чем не был виноват, Степан врезал обоим да еще пригрозил, что лишит премии. Деньги замам Степан платил очень хорошие, премии были еще лучше.
Оба зама надулись, как принцы крови, которых заставили убирать навоз. Их неудовольствие означало, что они не какие-то там простые сотрудники, которые работают исключительно за деньги, они такие же бойцы, как Степан, и его угрозы лишить их премии — оскорбительны.
Чиновник из мэрии, который разбирал его тяжбу с окружной управой, заболел какой-то загадочной болезнью, и тяжба повисла между небом и землей. Вернее, между офисом Степана и кабинетом начальника управы. Сразу же просочились какие-то слухи, что в мэрии этим чиновником очень недовольны и вроде бы даже собираются снимать, а это грозило катастрофой. Чиновник был свой, давно и сытно прикармливаемый. Со следующим все придется начинать сначала. Кроме того, «свой» чиновник уже сколотил на своем хлебном месте состояние, которое вполне обеспечивало будущее его самого, его супруги, его великовозрастных детишек и резвых внучат.
Новый чиновник будет гол как сокол, следовательно, жаден и неуправляем. Ах, черт возьми…
— …Павел Андреевич?
Степан встрепенулся, пытаясь сфокусировать взгляд на чем-то или на ком-то, кто обращался к нему с каким-то вопросом.
«Я, наверное, что-то пропустил. Что я мог пропустить? Я просто думал о своих делах, вот и все».
— Павел Андреевич, вы меня не слушаете? — спросила совсем рядом учительница его сына.
— Нет, — сказал Степан честно. — А что? Вы говорили мне что-то важное?
Она смотрела на него во все глаза.
Лучше бы он хамил и пытался поставить ее на место, честное слово! Это означало бы по крайней мере, что он слышит то, что она произносит. Павел Степанов даже не давал себе труда сделать вид, что ее пламенная речь хоть как-то его интересует, а она, между прочим, говорит о его сыне! Конечно, какой ребенок сможет нормально относиться к жизни, если он живет с таким чудовищем, как его папаша. Бедный мальчик. Бедный, неуверенный в себе маленький мальчик…
— Спасибо, что уделили мне время, Павел Андреевич, — сказала она ледяным тоном, позабавившим его. — Уроки скоро закончатся. Вы можете подождать Ивана здесь, я его пришлю сюда.
Она поднялась, гордо выпрямив спину, и стремительно направилась к двери. Степан дал ей возможность как следует осознать, что она вот-вот выйдет победительницей из их маленькой схватки, а потом цапнул ее за руку.
Она остановилась и посмотрела на свою руку, которую держал этот тупой придурок. Она не заметила никакого движения, кажется, он даже не шевельнулся в своем кресле, однако его пальцы цепко держали ее кисть, делая даже немножко больно.
— Отпустите, — сказала она строго, — что вы себе позволяете?
— Нет, это вы себе позволяете! — возразил он довольно резко и руку не отпустил. — Вы почему-то позволяете себе вызывать меня в школу, рассказывая какие-то сказки про то, что вы собираетесь отчислить Ивана, потом несете ахинею про Джека Лондона, потом поучаете, как именно я должен растить своего ребенка, хотя все ваши поучения гроша ломаного не стоят, и вы сами об этом прекрасно знаете!
— Нет, стоят, — пискнула Инга Арнольдовна и дернула руку.
— Нет, не стоят! Что вы тут наговорили? Что я должен больше времени проводить с ним, что у нас должны формироваться какие-то только вам ведомые общие интересы, что он должен научиться доверять мне…
— Вы же не слушали!
— Это вам так показалось, — рявкнул Степан и даже не выпустил, а отшвырнул ее руку. — Вам же прекрасно известно, что у меня нет жены. Не надо делать квадратные глаза, я все равно не поверю, что вам не рассказали сердобольные мамаши или директор. Я делаю что могу, вам понятно? Я не могу формировать, — он выговорил это слово как ругательство, — никаких общих интересов! Я не хочу, чтобы мой сын во втором классе читал Джека Лондона! Я хочу, чтобы вы научили его писать без ошибок «Мама мыла раму»! Я ничего не имею против дополнительных занятий по литературе, но я не могу посвятить свою жизнь разбирательствам с вами!
Он уже почти что орал и как будто наблюдал за собой со стороны. Он с удовольствием погружался в свой праведный и справедливый гнев, отчитывая перепуганную училку. Он отлично видел, что пугает ее, и точно знал, что именно она сейчас чувствует. Возможно, все это представление было бы ему неинтересно, если бы не ее молодость, свежесть, а также грудь и щиколотки. Развлекаясь, он даже позабыл о собственных неприятностях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});