12.
В августе Иришке исполнилось три года, а через неделю у Дарьялова был юбилей – пятьдесят пять. Меня заранее мутило, не хуже, чем в начале беременности. Мутило от предстоящего пафоса: ресторан, гости и всякое такое. За пять лет все уже привыкли к тому, что у него есть э-э-э… гражданская жена и ребенок. Многие меня видели, и я видела многих, но сейчас намечалось что-то вселенского масштаба. И все бы ничего, меня даже партийная номенклатура не пугала, но должны были приехать оба сына Дарьялова, которых я еще не знала. Сам он был невыездным, а они не приезжали сначала из-за ковида, потом из-за транспортных сложностей. А может, просто не хотели, я не вникала.
- А как они вообще относятся? – спросила я, когда только родилась Иришка. – Ко всему этому? Что у тебя женщина на пятнадцать лет моложе, теперь вот еще ребенок?
- Ну как? – пожал плечами Дарьялов. – Если я скажу, что они в восторге, то совру. Но они оба достаточно хомо сапиенсы, чтобы не обсуждать и, тем более, не осуждать мою личную жизнь вслух. Ибо это чревато.
Перед их приездом я вспомнила эти его слова, и не сказать чтобы они воодушевляли.
Ничего, и это переживем. Приедут, побудут пару дней и уедут обратно. Взрослые дети, живущие за границей, - это все-таки не свекровь где-нибудь по соседству. Свекрови у меня, к счастью, в этот раз, в отличие от двух предыдущих, не было. Наверно, говорить по такому поводу «к счастью» было неэтично, но если исходить из рассказов Дарьялова, получалось именно так.
Матушка, дама чрезвычайно жесткая и токсичная, воспитывала его одна. Другой вырос бы маменькиным сынком вроде Валерика, но Дарьялов, походу, уже родился с зубами. И все же первый его брак развалился не в последнюю очередь по ее вине. Уж слишком ей хотелось руководить и направлять. Виктория, судя по всему, тоже была достаточно зубатой и в ответ на наезды свекрови активно огрызалась.
- А ты что? – меня грызло любопытство: уж больно не вязался Дарьялов с образом бедолаги, болтающегося между молотом и наковальней.
- Я был на Викиной стороне и маму пытался притормозить. Но это все равно что тормозить пяткой бронепоезд. Вика бесилась и требовала, чтобы я вообще перестал с ней общаться. Просто разорвал все отношения.
- Ни фига себе предъявы!
Моя мама тоже была не подарок, и общалась я с ней больше из чувства долга, нежели по любви и желанию. Но если бы вдруг Дарьялов попытался заставить меня разорвать с ней отношения, был бы уже переборчик.
- Но это не единственная причина. Вика просто бредила Европой, уговаривала меня перебраться куда-нибудь – все равно куда. Помнишь, был какой-то античный перец, который каждую свою речь заканчивал фразой «Карфаген должен быть разрушен»? А Вика без конца гундела, что «пора валить из сраной Рашки». И страшно злилась, что я не хочу, хотя у меня и была такая возможность. В итоге у нас все шло хуже и хуже, она подцепила какого-то датского хрена, подала на развод и уехала к нему. Правда, хрен на ней все равно не женился, но какую-то работу она там нашла. Айтишники – они такие, везде зацепятся.
- А дети?
- А что дети? – Дарьялов пожал плечами. - Когда детям один родитель льет в голову одно, а другой другое, ничего хорошего из этого не выходит. Они до сих пор не могут решить, кто я: ватник или лицемер.
- И кто ты на самом деле?
- Ватник-лицемер, наверно. Смотря в чем.
- Но ты ведь мог их не отпускать, – во мне включился юрист. – Мать после развода не может увезти детей за границу без разрешения отца.
- Мог, - усмехнулся Дарьялов. – И что? Они остались бы здесь. Или она уехала бы, оставив их мне. И все трое меня дружно ненавидели бы. Оно мне надо было? Так между нами, может, особо горячей любви и нет, но мы вполне мирно общаемся. И как отец с сыновьями, и по-деловому.
Все это не казалось бесспорным, но у меня ведь не было детей, которых отец после развода увез за границу. Поэтому судить я могла лишь отвлеченно, в теории. А лучше вообще не судить, поскольку никакого права на это я не имела.
Братья прилетели вместе, состыковавшись где-то на пересадке, и сняли в гостинице один номер на двоих. Двухкомнатный люкс в «Four Seasons». То ли дела у них шли более чем неплохо, то ли оплатил Дарьялов, но спрашивать я не стала. Вечером накануне юбилея они приехали к нам в гости. С порога я поразилась, насколько оба похожи на отца – одно лицо с поправкой на возраст, только Виктор с бородой.
Ирина Петровна у нас удалась, что называется, ни в мать, ни в отца. Только цветом глаз – светло-серых, прозрачных – напоминала папашу, хотя разрез был совсем другим. Впрочем, если очень хорошо присмотреться, какое-то сходство с ним все-таки проглядывало, особенно когда Иришка хмурилась. Дарьялов утверждал, что она похожа на фото его мамы в таком же возрасте, впрочем, давно утраченное. А вот от меня там не было абсолютно ничего, как будто вообще не участвовала в процессе. Даже обидно.
Вечер прошел… не самым лучшим образом. Нет, предельно корректно, вежливо и с улыбками. Но все чувствовали себя неуютно. Кроме Иришки, разумеется. Она поздоровалась с братьями, которые были старше ее на тридцать с лишним лет, и уволокла к себе подаренный кукольный дом.
- Наверно, лучше было бы тебе встретиться с ними где-нибудь одному, - сказала я, когда они ушли. – Познакомились бы завтра, на банкете. А так… все не в своей тарелке.
- Наверно, ты права, - Дарьялов со вздохом обнял меня. – Но я хотел, чтобы они увидели Иришку. Мы же не возьмем ее завтра с собой. А в понедельник они уже улетают.
Банкет прошел штатно. Я с кем-то знакомилась, о чем-то разговаривала, кивала, улыбалась. Что-то ела, что-то пила и даже танцевала с юбиляром. Учитывая, что народу в большом зале «Стрельны» собралось человек двести, с Дарьяловыми-младшими я особо не пересекалась, даром что сидели за одним столом. Но парочку не самых доброжелательных взглядов все же поймала.
- Кажется, детям твоим я не слишком нравлюсь, - сказала я, когда мы вернулись домой.
- Не бери в голову, - поморщился Дарьялов.
То, что он не стал отрицать, только подтвердило мои подозрения. Разумеется, никакой драмы я в этом не видела, но все равно было не слишком приятно. Остался мутный осадок.
Понедельник у меня оказался загруженным выше крыши, и домой я пришла даже позже Дарьялова, который ездил в аэропорт провожать сыновей. Мама только что привела Иришку из «группы» - так называли дорогущую развивалку, где учили всему понемножку: читать, считать, рисовать, петь, танцевать, английскому и хорошим манерам. Варвара на кухне готовила ужин. Я заглянула в гостиную и насторожилась, увидев Дарьялова на диване под пледом: такой отдых был ему не свойствен.
- Не заболел? – села рядом, коснулась губами лба – холодного и словно в испарине.
- Все в порядке, Ириш, - ответил он тускло. – Просто устал. Все эти поздравлялки… И бури еще магнитные.
Бури? Неделю назад кто-то смеялся: мол, выдумали себе, чуть что – сразу магнитные бури виноваты.
- Проводил ребят?
- Да. Все нормально. Я полежу до ужина?
- Да, конечно.
Я вышла, убеждая себя, что ничего страшного. Ну правда, устал человек, не железный же. И не мальчик.
За ужином мама о чем-то увлеченно рассказывала, пока не заметила, что псевдозять, как она его называла за глаза, мыслями где-то далеко. Дарьялов рассеянно ковырялся в тарелке, о чем-то глубоко задумавшись, и не сразу среагировал на ее обиженное:
- Петруша, ты меня не слушаешь?
- Слушаю, Вера Ивановна. Вы говорили о повышении коммуналки и о том, что сраные депутаты совсем охренели.
Он был всего на пять лет младше, но обращался к ней исключительно на «вы» и по имени-отчеству. И троллил ее тонко и изящно, а не так жирно, как сейчас. Мама покраснела и пробормотала, что говорила совсем по-другому, а через десять минут засобиралась домой.
- Дарьялов, ты мне не нравишься, - сказала я, едва за ней закрылась дверь. – Давай, колись, что случилось?