Кентерберийский, который, трижды послужив Ричарду II в качестве канцлера, принял печати должности 30 января 1407 года на церемонии, на которой присутствовал сам принц. Традиционно принято считать этих людей соперниками, но, по крайней мере, на данном этапе, это было далеко не так. До 1409 года, по всей вероятности, принц занимался делами в Уэльсе; Арундел, чье присутствие в совете означало, что он никогда не был далеко от Лондона, занимался вопросами "основного и материального управления".
В контексте правления Генриха IV эта фраза представляла собой просьбу об ответственном управлении, в котором особое внимание должно быть уделено финансовым вопросам. В течение нескольких лет проблемы управления Англией должны были доминировать над поиском средств восстановления эффективного контроля короны над расходами, которые должны были быть организованы и контролироваться таким образом, чтобы соответствовать призыву к ответственному управлению. В этой ситуации действовали два не всегда противоречивых фактора. Принц, испытывавший нехватку средств для ведения войны с валлийцами, естественно, стремился к тому, чтобы теперь, когда он стал ведущим членом королевского совета, деньги в количестве, достаточном для удовлетворения его военных нужд, были направлены ему, тем более что к 1407 году сопротивление повстанцев, казалось, было сломлено. С другой стороны, наиболее постоянный член совета, канцлер Арундел, возможно, был склонен проявлять большую сдержанность в отношении расходов, поскольку он понимал, что благосклонность парламента зависит от явных признаков того, что деньги, предоставленные королю, должны расходоваться с чувством ответственности.
Кроме того, существовал предел возможного расходования средств. Парламент 1406 года, вырвав у короля уступки по поводу членства в совете, проголосовал только за "скромный налог" в размере одной десятой и пятнадцатой[147]. Не исключено также, что дух экономии должен был быть навязан назначением сэра Джона Типтофта, спикера того же парламента и члена королевского двора с начала правления, на должность казначея этого двора в декабре 1406 года. Не было и речи о том, чтобы короля заставили принять человека, который был ему враждебен: скорее всего, дело обстояло наоборот. Но расходы на двор короля занимали видное место в умах тех, кто критиковал чрезмерные и ненужные королевские траты в прошлом, и назначение человека, который выступал от имени парламента в этих и других вопросах, предполагало, что дни относительной экономии не за горами. Очевидно, что при Арунделе (в частности) и принце члены совета уделяли много времени регулированию финансовых дел, и что совет все больше навязывал свою волю казначейству, одновременно ущемляя финансовую независимость короля и его семьи[148]. То, что эта политика производила благоприятное впечатление на парламент, кажется вероятным: парламент, собравшийся в Глостере в октябре 1407 года, увеличил ассигнования на содержание правительства, в дополнение к налогам на шкуры, шерсть и вино, которые были разрешены для защиты судоходства и торговли[149].
Тот факт, что парламент не собирался до января 1410 года (чуть более двух лет), говорит о том, что тщательный контроль совета над финансами работал достаточно хорошо, чтобы сделать созыв еще одного парламента ненужным. Безусловно, долгий перерыв между созывами парламентами давал шанс правительству, шанс, который должен был усилиться после почти смертельной болезни короля зимой 1408–09 годов, когда, казалось бы, находясь на грани смерти, он поспешно составил свое завещание. Было очевидно, что в сложившихся обстоятельствах совету придется брать на себя все больше и больше обязанностей по принятию решений и выработке политики повседневного правления. Обстоятельства, как ничто другое, подтолкнули принца, теперь уже освобожденного от военных обязательств в Уэльсе, на передний план и дали ему ценный практический урок, прежде чем он успел понять, с какими проблемами сталкиваются люди, наделенные властью.
Возможно ли, что власть, которой он стал обладать, породила в принце желание использовать ее еще больше? К 1409 году ему было уже далеко за двадцать, и он, наконец, почти подавил восстание в Уэльсе. Вопрос о том, хорошо ли он к этому времени ладил со своим главным партнером в правительстве, канцлером Арунделом, является открытым. Поначалу, после получения власти в начале 1407 года, они работали в тандеме, каждый делал то, что у него получалось лучше всего. Однако с самого начала появились признаки того, что принц выдвигал и поощрял членов своей семьи: Джон Бофорт, граф Сомерсет; Генри Бофорт, епископ Линкольна с 1398 по 1404 год, а теперь епископ Винчестера, который был канцлером с февраля 1403 по март 1405 года; и Томас Бофорт, который должен был стать канцлером позже в период правления Генриха V. Все трое были единокровными братьями Генриха IV, их матерью была Екатерина Суинфорд, третья жена Джона Гонта. В феврале 1407 года их легитимация была подтверждена королем, но пункт, исключающий их наследования короны ("excepta dignitate regali"), был добавлен, как многие считают, по просьбе Арундела, который таким образом потерял их дружбу. Конечно, Генри Бофорт довольно регулярно посещал совет в период с 1407 по 1409 год (чаще, чем принц), да и Джон Бофорт не отставал[150]. Примечательным признаком роста влияния принца и его сторонников Бофортов стало избрание Томаса Чосера спикером трех последних парламентов царствования (1407, 1410, 1411). Как сын поэта, он заслуживал определенной славы; но в данном контексте важнее понять, что через свою мать, Филиппу Роэ, сестру Екатерины Суинфорд, он приходился Бофортам двоюродным братом и их естественным политическим союзником. Таким образом, родственные связи выстраивались в пользу принца.
Это имело для него большое значение, поскольку определенные различия могли затруднить хорошие рабочие отношения с архиепископом Арунделом. Например, между ними существовала разница в возрасте. Арундел, который был старше принца более чем на тридцать лет, уже почти год был канцлером Ричарда II, прежде чем Мария Богун родила своего первого выжившего сына в Монмуте. Кроме того, возможно, существовали разногласия по поводу финансовой политики, которую следовало проводить после 1407 года, хотя они и не были значительными. Однако не стоит спешить считать короля и архиепископа естественными союзниками против принца. Хотя Арундел трижды был канцлером при Ричарде II, ему пришлось ждать семь лет, прежде чем Генрих IV призвал его снова занять этот пост. Возможно, это произошло потому, что он не всегда проявлял себя как решительный сторонник короля. Возможно также, что Генрих не до конца понимал, что ограничительная финансовая практика архиепископа проводилась в интересах короны. Мы не можем игнорировать тот факт, что к концу 1409 года Арундел, возможно, не пользовался большим расположением короля.
Изменения в совете, произошедшие в последние дни 1409 года и в начале 1410 года, никогда не были удовлетворительно объяснены. Однако