- Поздно, ребята, - пробурчал я с облегчением. - Но все равно я рад.
Быстро вернулся в холл, пинком выбил пистолеты из рук двух павших последними, а взамен вложил те, что были в моих, предварительно стерев как можно тщательнее отпечатки.
Спецназовцы, похожие на киборгов в своей чудовищной броне, где даже вместо лица черная блестящая маска шлема, высыпали как горох, раскатились во все стороны и, присев на колено, взяли на прицел двери и все окна.
Я поднял руку кверху, другой открыл дверь и, вскинув и вторую конечность, пошел с красивой, надеюсь, улыбкой по ступенькам.
Сейчас, после пережитого, трясет еще больше, но все видят только, что я картинно и счастливо улыбаюсь ласковому солнечному дню, а руки кверху держу из снисхождения к ним, неразумным, которые могут и пальнуть со страху.
Полицейский автомобиль, которого прикрывают броневиками, вырвался вперед и развернулся прямо перед ступеньками.
Я медленно опустил руки. Из авто выскочили Мариэтта и Синенко, взъерошенные, как воробьи после драки, с вытаращенными глазами и такие взволнованные, словно это они прошли здание с пятого этажа до самого низа.
- Я скучал по вам обоим, - сказал я громко. - Я вас даже как бы люблю. Правда, по-своему.
Синенко цыкнул:
- Я тебе дам «по-своему», извращенец!… Что там стряслось?… Кто еще в здании?
Мариэтта крикнула отчаянно:
- Да что с тобой происходит?
К нам трусцой подбежал жуткий громила, лицо в шрамах, представляю, какое у него тело, в легкой броне, что значит, из начальства, очень немолодой, с сединой даже на бровях, шрамы вообще-то легко убрать в любом косметическом кабинете, но есть люди, которые ими гордятся.
Пронзив меня взглядом, как святой Джордж дракона, он спросил резко:
- Это снова вы? Как вам удалось сбежать?
- И я рад вас видеть, капитан, - ответил я. - Просто счастлив. Эта форма вам идет. Вы в ней как жук- олень, его в народе зовут рогачом. Панцирь блестит точно так же. Я так любил играть с этими жуками…
Он рыкнул:
- Я те поиграю!… Как вы сбежали?
- Да ничего особенного, - ответил я. - Просто сидел-сидел связанный с мешком на голове…
Мариэтта сказала неожиданно:
- Давайте угадаю! Он просто сидел, а они взяли вдруг и сами друг друга перебили. Так?
Капитан посмотрел на нее сердито, не до шуточек, но я просиял и сказал радостно:
- Вот видите? Ей надо повышение! За женскую прозорливость!… Она понимает мужчин. Что значит… нет- нет, я ни на что не намекиваю!
Капитан сказал раздельно:
- Как… вам… удалось… уйти?
Я проговорил ликующе:
- Представляете, сижу себе привязанный и с мешком на голове, как не знаю кто я вообще, надо у вас спросить, а там за дверью началась безобразная беготня, крики, стрельба… Я, знаете ли, нервный, как все утонченные интеллигенты, просто не выношу грубости, плохих слов… ну, вы понимаете, что имею в виду, не- табуированные, обсценные, которые нас еще с детсада учат не употреблять, длинные списки заставляют заучивать… Мое восприятие, защищая мою нежную душу демократа, сразу отключается. Я слышу только шум, белый шум, так его почему-то называют, хотя, на мой изысканный взгляд, шум может быть только черным… А вы как думаете?
К нему подбежали двое громил еще покрупнее, что- то сообщили знаками для глухонемых, он сказал им резко, продолжая буравить меня взглядом:
- Входите. Только осторожно.
- Брать живыми?
- По возможности, - ответил он. - Используйте светошумовые гранаты, потом отчитаемся.
Я сказал наивно:
- Я никого не встретил. Наверное, все попрятались. Хотя переступать через кого-то пришлось.
- Переступать?
- Не в переносном смысле, - заверил я. - Если карьеристы, что идут по трупам, я не такой… Просто они уже лежали, а я, знаете ли, просто вышел…
Он сказал, не глядя на меня:
- Савельев, Одинцов!… Возьмите свои группы в полном составе. Используйте светошумовые с первого же броска, нам нужно захватить живыми. Возможно, там заложники?
Он оглянулся на меня Как насчет…
- Не видел, - заверил я. - Вообще никого не видел. Меня до сих пор трясет… Я со всех ног ринулся к свету и свободе, ужас пробрал до костей, столько крови… столько мертвых трупов погибших людей…
Я широко зевнул. Он дернулся, посмотрел дико. Лицо исказилось так, что шрамы вздулись буграми.
- Терещенко!… Прикрывай их со спины. Я пойду с третьей группой. Остальным держать под прицелом окна.
Мариэтта провожала его взглядом до тех пор, пока он не нырнул в распахнутую дверь особняка вслед за своими бойцами. Еще около десятка остались, держа на прицеле окна и дверь.
- Ну, - сказала она, не глядя на меня, - что соврешь на этот раз?
Я поинтересовался вежливо:
- Как вы… сумели? Они же отключили все…
Синенко спросил цепко:
- Откуда знаешь?
Я пожал плечами.
- Так они сразу сказали!… Чтоб и не надеялся на ментов. Все вы, говорят, идиоты. У всех слюни текут, а у некоторых даже висят. Но вот смотрю на вас и скажу правду… они ошиблись! Ничего у вас не висит. Наверное, вы их глотаете?
- Когда вижу шашлыки с аджикой, - согласился он, - и текут, и глотаю…
- Мариэтта, - спросил я, - а как вы так удачно появились еще там, у меня дома?
Она буркнула:
- С тобой много неясного, сам знаешь. Потому на всякий случай по распоряжению начальства установили более широкое наблюдение за всем поселком. И когда появились незарегистрированные в нем лица и не являющиеся гостями…
Синенко добавил ехидно:
- А куда они еще могут направиться? Угадал? Ну вот какая у тебя репутация!
- Понятно, - сказал я с облегчением. - Спасибо за лестный отзыв. Но какие они злые, какие злые!… Ну разве можно так убивать друг друга? Это негуманно и бесчеловечно! Мы к сингулярности идем, черепашек и пингвинов спасаем, а тут людей… Хотя, конечно, пингвинов жальче, но, может быть, придет пора и людев жалеть? Как думаете?
Сержант криво усмехнулся:
- Разве что после тараканов.
- А как теперь к ним нужно относиться? - спросил я опасливо. - Что сказано в директивах?
- Исчезающий вид, - сообщил он. - Занесен в Красную книгу. Потому надлежит всячески помогать им выжить, оставлять на кухне крошки. За убийство таракана будут крупно штрафовать. На первый раз.
- Да, - сказал я, - спохватились. Это после исчезновения лобковых вшей?
Он кивнул.
- Когда вслед за женщинами начали и мужчины все сбривать, лобковым пришел конец. Всемирный конгресс по вымирающим видам обещал сто миллионов долларов тому, кто принесет живую вошь, но, похоже, придется восстанавливать их, как мамонтов.
Я сказал осторожно:
- Вообще-то я сумел бы как-то пережить их исчезновение.
- Но-но, - сказал он строго, - это крамола… Законопослушный гражданин не может допускать такие высказывания.
- Так я ж в частном разговоре, - вякнул я.
Он задрал голову и демонстративно посмотрел в ясное голубое небо.
- А что сейчас осталось частным? Хочешь, загружу из Сети снимок твоей голой задницы?…
Мариэтта оглянулась, лицо сердитое, сказала раздраженно:
- Все еще говорите, что это женщины любят почесать языками?
Он со вздохом указал взглядом в ее сторону.
- Видишь, что бывает, когда им дашь волю.
- С другой стороны, - ответил я, - зато теперь делают всю черную работу, что раньше делали мы.
Он кивнул.
- Для того мы и придумали эту эмансипацию. Но все чаще думаю, не пора ли закрыть? Черную работу теперь делают роботы. Женщины уже без надобности… Даже в постели.
- Да, - согласился я. - Правда, как исторические памятники… в память о далеком диком прошлом… Мариэтта, что-то вы мне руки не выкручиваете, сапогом по почкам все еще не бьете, выколачивая нужное вам признание.
Она поморщилась.
- На этот раз ты попался. У них настоящие эксперты!… Все восстановят, все запишут, а суд рассмотрит и вынесет тебе то, что заслужил.
- А ты со мной пойдешь в навечное изгнание? - спросил я с надеждой. - Чтобы сторожить?
Она спросила внезапно:
- А как ты освободился?
Я посмотрел обиженно:
- Ты не слушала? Я же сказал: сидел, ждал, а они сами друг друга… Или то были не они, а их конкуренты?… Напали вдруг…
- Хорошая гипотеза, - одобрил Синенко. - Напали, чтоб тебя освободить, верно?
- Замечательно, - ответил я с чувством. - Хоть кто-то обо мне заботится.
Мариэтта сказала раздраженно:
- Я спросила, как ты освободился от мешка, если руки связаны? И, кстати, ноги тоже связывали?
Синенко насторожился, я понял, ноги связывают только особо опасным, чтоб уж точно не рыпнулся и не пискнул.
- Да вот как-то не помню, - ответил я растерянно. - Это вам хорошо, вы люди грубые, бесчувственные, а у меня все в голове перемешалось от интеллигентного испуга и нервной дезориентации… Помню, тащили, потом вроде бы бросили на стул, если то был стул, а не что-то нестульное… Я сидел и дрожал… или лежал и дрожал, не помню!… Но дрожал точно, ибо Федор Михайлович сказал, что все мы - твари дрожащие. А когда все затихло, я тихонечко снял мешок с головы, он у меня был на голове, представляете, как страшно?…