Дуротан тяжело сглотнул, но продолжил стоять прямо, пока дух задумчиво обходил его. "Я ощущаю... нечто", сказал Тал'краа. "Я думал, что он будет шаманом, но если он не может видеть меня сейчас, то он никогда им не станет. Но хотя он не может видеть духов или говорить со стихией, у него великая судьба. Он будет важен для клана Снежных Волков... и даже для всего нашего народа".
"Он будет... героем?" спросила, затаив дыхание, Кашур. Все орки стремились держаться кодекса храбрости и чести, но лишь немногим, самым сильным, удавалось оставить их имена в памяти их потомков. От этих ее слов Дуротан вздрогнул, и она могла заметить желание этого на его лице.
"Я не могу сказать", ответил Тал'краа, немного нахмурясь. "Хорошо обучай его, Кашур, лишь в одной вещи я уверен: от его линии прибудет спасение".
В порыве все той же нежности, которую никогда не замечала у него Кашур, Тал'краа наклонился и провел иллюзорным пальцем по щеки Дуротана. Глаза Дуротана расширились, и Кашур ощутила его борьбу с естественным инстинктом отбежать, но Дуротан не испугался спектральной ласки.
И затем, как туман в жаркий день, Тал'краа исчез. Кашур слегка споткнулась; она всегда забывала, что энергия духов питало ее. Дуротан быстро поймал её за руку, за что она была благодарна его юной силе.
"Матушка, с тобой все в порядке?" спросил он. Она оперлась о его руку и кивнула. Его более беспокоило она, а не то, что сказал или, возможно, не сказал про него предок. Она обдумала слова духа, и решила не говорить о них Дуротану. Хотя он был уравновешенным и добросердечным, подобное пророчество могло развратить даже самые честные оркские сердца.
От его линии прибудет спасение.
"Я в порядке", сказала она ему. "Но эти кости уже не молоды, а энергия духов сильна".
"Мне жаль, что я, возможно, не видел его", немного задумчиво сказал Дуротан. "Но... но я знаю, что я почувствовал его."
"Да, и это удостаивает чести", сказала Кашур.
"Матушка... ты можешь сказать мне, что он говорил? О том, стану ли я героем?"
Он пытался выглядеть спокойно и зрело, но нотки мольбы выдавали его. Она не обвиняла его. Все хотели остаться в памяти народа через рассказы об их приключениях. Он не был бы орком, если бы не желал этого.
"Дедушка Тал'краа сказал, что он не уверен", прямо заявила она. Он кивнул и хорошо скрыл свое разочарование. Это было все, что она планировала ему сказать, но что-то в ней заставило еще добавить: "У тебя есть судьба, которую ты должен исполнить, Дуротан, сын Гарада. Не будь глупцом в битве и не умри прежде, чем исполнишь ее".
Он хохотнул. "Глупец не может послужить своему клану, а именно это я и собираюсь сделать".
"Тогда, будущий вождь", сказал Кашур, ухмыльнувшись, "Тебе лучше всего найти спутницу жизни".
И она громко засмеялась, впервые в их совместном путешествии, а Дуротан полностью смутился.
Глава 5
Если подумать о том, что мне поведал Дрек'тар, то те дни были самыми прекрасными в нашей истории, словно ясный день в начале лета. Мы, орки, имели все, что нам было нужно: гостеприимный мир, предков, которые вели нас, стихии, которые помогали нам, когда считали это целесообразным. Пищи было достаточно, наши враги были сильными, но не неукротимыми, природа была щедра на свои дары. Хотя дренеи не были нашими союзниками, они не были и нашими противниками. Они делились своими знаниями и ресурсами всякий раз, когда их просили; но именно мы, орки, всегда держались от них поодаль. И именно мы, орки, были невольно искривлены и принесли им смерть.
Ненависть сильна. Ненависть может быть вечной. Ненавистью можно управлять.
И ненависть можно посеять.
Кил'джеден жил в нестареющей, бесконечной, непроглядной тьме. Теперь сила лилась и пульсировала в нем даже лучше, чем его кровь, угождала его больше, чем мясо или питье, опьяняющая и умиротворяющая одновременно. Он не был всемогущ, пока, а иначе бы миры падали от его лишь мысли, а не благодаря боям и разрушению, но, в целом, он был доволен своей властью.
Но они все же жили, изгнанники. Кил'джеден мог ощутить их, хотя прошли уже столетия для тех, кого еще все еще беспокоило значение времени. Они хорошо скрывались, Велен и его глупцы. Они слишком трусливы, чтобы показаться перед ним и Архимондом, ставшим его другом и союзником во время... изменений... которые они претерпели, будучи ранее простыми существами.
Он, Архимонд и другие считали себя "Эредар". Велен называл их "ман'ари", но они назвали себя Пылающим Легионом. Армия Саргераса. Избранные.
Он протягивал свою алую руку, длинную, изящную и когтистую, в небытие, которое было всем и чувствовало малейшие колебания его мыслей. Разведчики были росланы моментально, как только сбежал враг, но скауты сообщали только об очередной неудаче.
Архимонд хотел, чтобы они умерли сами по себе в нищете, но Кил'джеден желал иного. Те, что боялись, сбежали, и он хорошо понимал их мотивы. Те, что пренебрегли наградой и покровительством их лорда, могли бы уже жаждать этого. Хотя Кил'джеден был крайне ими разочарован, те, кто подводили его, обычно получали второй шанс. Или третий, если он знал, что они предприняли все, что они могли, а не просто пользовались его снисходительностью.
Архимонд не согласился с этой навязчивой идеей, которая захватила целиком Кил'джедена
"Есть много миров, которые можно завоевать и поглотить, во славу нашего мастера Саргераса", шумел Арчимонд. Тьма пылала вокруг них, когда разносился его голос. "Позволь дураку уйти. Мы ощутили, если бы он использовал какие-либо свои способности, несущие нам угрозу. Позволь ему гнить в каком-нибудь мирке, лишенным всего, что для него имело значение".
Кил'джеден медленно повернул свою гигантскую голову, чтобы внимательнее рассмотреть другого лорда демонов.
"Я не хочу видеть его бессильным", прошипел Кил'джеден. "Хочу уничтожить его и тех глупцов, что последовали за ним. Хочу сокрушить его за его предательство. За его упорство. За то, что он не подумал, что будет лучшим для всех нас".
Большая когтистая рука сжалась в кулак, и острые ногти вонзились в ладонь. Из ран потекла литая магма, но, попав на воздух, она остановилась, оставив толстый рубец, словно шрам. Тело Кил'джедена было все покрыто подобными ранами; он гордился ими. Архимонд был силен, изящен, спокоен и умен. Но у него не было так развито острое желание полного уничтожения, которое ласкало душу Кил'джедена. Он объяснял это Архимонду снова и снова, и теперь просто вздохнул и решил не обсуждать этот вопрос дальше. В течение многих столетий они держались каждый своего мнения; без сомнения, они продолжили бы этот спор еще в течение многих других столетий... если Кил'джеден не уничтожит того, кого когда-то считал своим самым близким другом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});