Мы приезжаем в пункт назначения. Грязный дворик Басманного суда. Я вылезаю из железного ящика, успев прилично промерзнуть. Ощущение такое, будто металл вытягивал из меня тепло и, словно увеличительное стекло, в разы увеличивал холод. На улице так не замерзнешь. Из машины меня выпускают пристегнутым наручникам к конвоиру. Следом выходит Малаховский. Теперь я его уже знаю, нас познакомили в подвале Мосгорсуда. Спецназ нас прикрывает. Двое блокируют въезд во двор суда, через который виднеется улица. Третий с автоматом наперевес идет впереди и смело заходит в здание. Я уже давно не ходил по земле и, с непривычки ступая по снегу, испытываю странные и приятные ощущения. Мы заходим в здание. Неожиданно для себя я громко говорю: «Хочу в туалет!» Минутное совещание охранников. Туалет рядом с входом. Первым туда направляется спецназовец с оружием и своим рюкзаком. Секунд через двадцать он возвращается со словами: «Чисто!» Что он там делал, для меня до сих пор остается загадкой. Меня отстегивают и разрешают зайти. Дверь в туалет остается открытой. В тот момент меня это ничуть не смущает, маленькая нужда позволяет…
В мрачном подвале суда находится несколько полутемных камер для арестованных, ожидающих своей участи. Соблюдая правила конспирации, нас с Малаховским рассаживают в разные камеры. Не важно, что мы будем во время судебного заседания сидеть в одной клетке и спокойно общаться.
Однажды меня потеряют. Приехал за мной эскорт, а меня в тюрьме уже нет! Они в панике! Оказывается, суд делает заявку на доставку подследственного. Бумага попала куда-то не туда – или совсем наоборот, туда, куда надо. И меня в общем порядке, в общем автозаке доставили в Басманный суд. Сижу я довольный спокойно в камере, жду, когда меня поведут в зал судебных заседаний. «Ну, слава Богу, отставили от меня этот спецназ! – радостно думаю я. – Значит, не придают нам такого значения, может, в покое оставят, и дело тихо угаснет!»
Вдруг слышу шум и гам, шаги. Кто-то громко называет мою фамилию. Говорят обо мне. Открывается дверь, и я вижу свою верную дружину. Главный из них раздраженно спрашивает: «Ты как сюда попал?»
«На метро приехал!» – не нашел ничего другого, как, давясь от смеха, ответить я. Мне действительно было смешно, а вот ему не до смеха! Они явно перенервничали. Ну привезли же, в конце концов! Никто на меня по дороге не напал. Я не сбежал. Меня не похитили и не убили. Так зачем весь этот антураж был нужен? Такая показуха? Что, более важных дел для этих героев не нашлось?! Скорее всего, они действительно были героями, прошедшими через горячие точки, и вполне заслуженно, в отличие от следователей и судей, получили свои ордена и медали…
* * *
В тюрьме был случай, когда человек, обвиняющийся в мошенничестве, через своих друзей-подельников каким-то образом сумел взять в аренду автозак с конвоем. Они за ним приехали с фальшивыми документами о вызове на судебное заседание. Надзирателя что-то смутило, и он решил позвонить в суд, уточнить. Неожиданно подлог раскрылся, и побег не состоялся…
* * *
Я долго сижу в подвале в полуосвещенной камере, ожидая, пока меня поведут в зал судебных заседаний, и задумчиво рассматриваю надписи. Они везде, где только возможно: на стенах, на двери, на скамейке. Вот кто-то попытался себя увековечить, старательно и глубоко нацарапав на скамейке: «Игорь Таганский, ст. 158 ч. 3 (кража), 3 года». «Саша Магадан, ст. 162 ч. 3 (разбой), срок 6 лет», – ручкой написано на стене. Таких, кто гордится своими «подвигами», я встречу еще много, особенно на общем режиме, где принято играть в тюремную романтику… Другой неизвестный агитирует за блатную жизнь, написав на стене: «Жизнь ворам…» Я настолько далек от всего этого, что воспринимаю это как живопись доисторических пещерных людей.
Наконец открывается дверь моей темницы, и меня ведут в зал судебных заседаний. Мы поднимаемся по лестнице. Конвой, спецназ в малиновых беретах, местная милиция… У меня рябит в глазах от количества моих телохранителей. Впереди идет Малаховский, пристегнутый наручниками к одному из конвоиров. Я надежно прикован к другому тщедушному конвоиру. Процессию возглавляет двухметровый спецназовец. Этаж, где состоится судебное заседание, перекрыт автоматчиками. Вдалеке я вижу удивленные лица зевак, по каким-то делам пришедших в суд. Они с нескрываемым любопытством и страхом смотрят в нашу сторону. Вижу изумленное лицо своей жены, которая позже скажет мне, как одна старушка, шокированная таким количеством вооруженной охраны, спросит: «Это кого же сегодня сюда привезли?»
«По делу ЮКОСа», – со знанием дела ответит моя жена.
«А… Ну тогда понятно…» – ответит старушка.
Я не знаю, что тогда подумала и поняла старушка, очевидно, пришедшая на суд, где судили ее непутевого внука за банальную кражу… Но, как позже расскажет мне адвокат, один из конвойных, присутствующий практически на всех судебных заседаниях, через шесть месяцев судебных заседаний не сможет сдержать свое любопытство, подойдет к нему и спросит: «А за что их судят-то?!» Я очень долго смеялся, услышав эту историю. Смеюсь и теперь, вспоминая ее…
Нас заводят в зал судебных заседаний, обставленный примитивной казенной мебелью, напоминающей школьную, и сажают в клетку. «Боже мой, неужели здесь, в этой убогой комнате, будут решать мою судьбу?» – не укладывается в моей голове. В клетке я впервые здороваюсь за руку с Малаховским. В зал запускают посетителей. Я вижу родные лица – жены, друзей, родственников. Заходят практикантки из какого-то юридического вуза, журналисты, еще какие-то незнакомые мне люди. Все рассаживаются на скамеечках. В зал заходит тогда еще не известный мне человек неопрятного вида: с длинными волосами и бородой, на костылях, в сопровождении вооруженного телохранителя. Вальдес-Гарсиа – доходит до меня! Я вижу своего адвоката. Все рассаживаются по своим местам. За партой, как раз напротив клетки, где, как дикого зверя, держат меня, горделиво восседает государственный обвинитель Ирина Шляева. Она еще относительно молода, но явно больна, у нее нарушен обмен веществ. При росте примерно метр шестьдесят пять она весит килограммов сто восемьдесят, если не больше, и с трудом передвигается. После окончания судебного процесса я увижу ее по телевизору, внятно комментирующую другое громкое уголовное дело. Меня это потрясет до глубины души, словно я увидел обезьяну, заговорившую человеческим голосом. Я абсолютно искренне делюсь этим со своим адвокатом: «Оказывается, она, Шляева, вполне вменяемая тетка, умно и внятно может разговаривать…»
На что мой адвокат мудро и совершенно справедливо отвечает: «Одно дело, когда есть фактура, а другое дело, когда дело абсолютно пустое…»
Напротив меня, метрах в пяти, сидит секретарь суда, симпатичная девушка Катя. Несмотря на зимнее время и холодную погоду, у нее глубокое декольте, практически обнажающее грудь. Ее не смущают ни жара, ни холод, ни наше присутствие. Она верно и последовательно соблюдает этот образ до конца процесса. Наверное, из нее получится неплохая судья…
На сцену выходит ведущая – судья Ярлыкова Елена Николаевна собственной персоной.
* * *
Через несколько лет после нашего процесса, несмотря на свои «очевидные заслуги», она будет нещадно изгнана из судейского корпуса за то, что на судебном заседании не распознает мошенника, приехавшего на суд вместо другого человека, которого она отпустит на свободу. Посчитав такое решение несправедливым, Ярлыкова вспомнит о Европейском суде по правам человека, куда и подаст жалобу на решение судебной коллегии. Странным образом ее жалоба окажется там же, где находится и моя жалоба на ее незаконное решение, которым она приговорила меня к одиннадцати годам строгого режима… Вот уж воистину – неисповедимы пути Господни. Но все же между нами была большая разница. Лишившись статуса судьи, Ярлыкова стала работать адвокатом. А я, лишившись свободы ее стараниями, стал бесправным заключенным – с бесконечным, как мне тогда казалось, сроком…
* * *
Тогда, в 2006 году, Ярлыкова произвела на меня положительное впечатление. Позже, в ходе процесса, во время перерыва судебного заседания на фразу прокурорши «Еще не все свидетели обвинения допрошены…», с ее губ сорвется ответ: «Какие же это свидетели обвинения? Вообще непонятно, что они доказывают!»
Начинается процесс. Представляются все его участники – адвокаты, судья, государственный обвинитель. Мы не делаем отвода ни судье, ни государственному обвинителю, хотя прокурорша мне не понравилась сразу. Устанавливаются личности обвиняемых… Судья, обращаясь ко мне, произносит: «Обвиняемый, представьтесь, пожалуйста».
«Переверзин Владимир Иванович», – отвечаю я.
«Год и место рождения?» – судья должна удостовериться в личности подсудимых, сверить все данные с личным делом и сличить фотографии.