менялась от одного периода творчества к другому).
Он занесен – сей жезл железный –
Над нашей головой. И мы
Летим, летим над грозной бездной
Среди сгущающейся тьмы.
Это – начало стихотворения, созданного в декабре 1914 года, во время мировой войны. Эпитет железный выбран Блоком не только потому, что это слово родственно составляющими его звуками слову жезл (ж–з–л; ж–л–з), но и в соответствии с теми значениями, которые ему придавал Блок. В стихотворении «Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух…» (1915–1916) последняя строфа гласит:
Ты – железною маской лицо закрывай,
Поклоняясь священным гробам,
Охраняя железом до времени рай,
Недоступный безумным рабам.
Здесь железное, железо – непроницаемое для людского взгляда, мёртвое, холодное, неодолимое. А во вступлении к поэме «Возмездие» характеристика прошлого века начинается словами:
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек!..
Здесь эпитет железный восходит к словоупотреблению классиков. Так, Пушкин в черновике ответа П. Плетнёву, предлагавшему продолжать «Онегина», писал:
Ты мне советуешь, Плетнев любезный,
Оставленный роман наш продолжать
И строгий век, расчета век железный,
Рассказами пустыми угощать…
Или в «Разговоре книгопродавца с поэтом» (1824):
Внемлите истине полезной:
Наш век – торгаш; в сей век железный
Без денег и свободы нет.
Или в четверостишии 1829 года, в котором идёт речь о поэтическом творчестве Антона Дельвига:
Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?
В веке железном, скажи, кто золотой угадал?
Это употребление эпитета восходит к древней легенде, рассказанной римским поэтом Овидием Назоном в его «Метаморфозах»: сперва, при боге Сатурне, на земле был золотой век, повсюду царили справедливость, мир, счастье; затем, при Юпитере, наступил серебряный век, который уступил место третьему, медному, – уже стали бушевать войны, но ещё не одержали верх злодейские нравы; и вот наступил четвёртый – железный век. В переводе М. Деларю, напечатанном в 1835 году, у Овидия об этом веке говорится так:
…Последний был твердый железный.
В век сей, из худшей руды сотворенный, ворвались внезапно
Все беззакония; стыд же, и правда, и честность исчезли.
Место их заступили тогда и обман, и коварство,
Разные козни, насильство и гнусная склонность к стяжанью.
В том же году, когда появился перевод М. Деларю из Овидия, Баратынский написал стихотворение «Последний поэт». В этом стихотворении читаем:
Век шествует путем своим железным;
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчетливей, бесстыдней занята.
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны,
И не о ней хлопочут поколенья,
Промышленным заботам преданы.
Как видим, «железный» у Пушкина и Баратынского (вслед за Овидием) – это характеристика эпохи, в которой преобладает расчёт, корысть, «промышленные заботы», и в то же время характеристика эпохи техники, когда главным материалом оказывается металл, железо; определение «железный» – нечто противоположное поэзии, её «ребяческим снам», её бескорыстию и простодушию.
И вот когда Блок произносит это слово, в нём неизменно звучат смыслы, сообщённые ему той русской поэзией, которую Блок любил. И эти смыслы обнаруживаются даже там, где их, казалось бы, не может и не должно быть. Скажем, в стихотворении «На железной дороге» (1910) говорится о женщине, покончившей с собой под колёсами поезда, – здесь прилагательное «железная» как будто лишено всяких дополнительных оттенков, ведь сочетание «железная дорога» в сущности одно слово, обозначающее особый вид транспорта. Например, так или почти так у Некрасова в стихотворении «Железная дорога» (1864), несмотря на то что Некрасов в тексте то и дело заменяет прилагательное другим: «Быстро лечу я по рельсам чугунным…», «то обгоняют дорогу чугунную…» – или переставляет слова в этом привычном сочетании: «Вынес достаточно русский народ, / Вынес и эту дорогу железную…» У Блока иначе: в его стихотворении «На железной дороге» определение обогащено дополнительными смыслами; достаточно привести строфу:
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая…
«Железная тоска» – это словосочетание бросает отсвет и на другое, на сочетание «железная дорога», тем более что рядом поставлены два определения, устремлённые друг к другу: «Тоска дорожная, железная», как бы и образующие одно слово «железнодорожная» и в то же время отталкивающиеся от этого слова – оно обладает совсем иным значением. «Железная тоска» – это отчаяние, вызванное мёртвым, механическим миром современной— «железной» – цивилизации.
Во введении к прозаическому сочинению Блока (1909 года) «Молнии искусства (Неоконченная книга итальянских впечатлений)» читаем:
«Девятнадцатый век – железный век. Век – вереница ломовых телег, которые мчатся по булыжной мостовой, влекомые загнанными лошадьми, погоняемые желтолицыми, бледнолицыми людьми; у этих людей – нервы издёрганы голодом и нуждой; у этих людей – раскрытые рты, из них несётся ругань; но не слышно ругани, не слышно крика; только видно, как хлещут кнуты и вожжи; не слышно, потому что оглушительно гремят железные полосы, сваленные на телегах.
И девятнадцатый век – весь дрожащий, весь трясущийся и громыхающий, как эти железные полосы. Дрожат люди, рабы цивилизации, запуганные этой цивилизацией…
Знаете ли вы, что каждая гайка в машине, каждый поворот винта, каждое новое завоевание техники плодит всемирную чернь?»
Вот, оказывается, какие глубины таятся в сочетании «сей жезл железный». Речь идёт о бесчеловечной эпохе, создавшей военную технику, безжалостные орудия убийства. Скрежещущие звуки жзл–жлз ещё усиливают ощущение ужаса, внушаемого этим эпитетом. Позднее, в 1919 году, Блок в предисловии к поэме «Возмездие» напишет о том, что уже в 1911 году чувствовалось приближение мировой войны: «Уже был ощутим запах гари, железа и крови».
Вспомним, как звучит это же слово в лирике Лермонтова, – его «Кинжал» (1837) кончается строфой:
Ты дан мне в спутники, любви залог немой,
И страннику в тебе пример не бесполезный:
Да, я не изменюсь и буду тверд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный.
Или в другом стихотворении Лермонтова, «Как часто, пестрою толпою окружен…» (1840), заключительные строки:
О, как мне хочется смутить веселость их
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый