Читать интересную книгу Остров - Алексей Карташов

А теперь Ганс вдруг ощутил всей кожей, что уже несколько дней откуда-то, от другого, далекого острова идет в полном молчании их корабль, корабль-библиотека, идет, разрезая волны, днем и ночью, в полной тьме, без огней, и движется он силой нелюбви. И скоро придет к ним, потому что он сам, Ганс, вызвал его сюда, чтобы найти ответы на свои нелепые вопросы. И сам понимает, что они нелепы, но сделать уже ничего не может.

“Катманду” вошел тем временем в бухту и сбросил обороты. Ганс рывком поднялся с места — пора было готовиться к разгрузке.

* * *

Время подходило уже к шести, солнце клонилось к закату, когда Гретель поднялась по ступенькам на террасу. Ганс сидел в кресле в каком-то странном оцепенении и даже не встал встретить ее, обнять. Гретель села в кресло напротив, взяла сигарку из коробки на столе, раскурила, выдохнула струйку дыма и повернулась к нему:

— Завтра утром приходит корабль. Ненадолго в этот раз, только доставить заказ мисс Джонсон. Вообще-то он не должен был даже останавливаться у нас, но вот видишь, — и она развела руками.

Ганс не мог ничего сказать, только голос в голове повторял: “Как быстро… как быстро”. Гретель продолжила:

— Ты ведь твердо решил, что должен вернуться на корабль и узнать, в чем там было дело?

— Да, — ответил наконец Ганс.

— Ну вот и прекрасно. Ты знаешь, я обещала немножко помочь мисс Джонсон, я пойду сейчас к ней — нет, ты не ходи. Я буду поздно вечером, ты не беспокойся. — Она погасила сигарку, встала, развернулась, взмахнув юбкой, и сбежала вниз по ступенькам.

Ганс с тоской чувствовал, что у него нет сил побежать, остановить ее, пока не поздно. А потом, когда она скрылась за поворотом тропинки, вдруг почувствовал странное облегчение и понял, что и не хотел ничего останавливать.

Он смотрел, как солнце опускается в море: горизонт опять был чистым, шар солнца коснулся поверхности моря и через две минуты исчез. Только два маленьких облачка светились белым над морем. Ганс обвел взглядом быстро темнеющие склоны по обе стороны от бухты. Он наконец понял, что это последний закат, который он видит с этой террасы, и попытался запомнить, как выглядят облачка, а может, понять, что они означают. Но они уж очень скоро растворились в наступающей темноте.

* * *

Ганс сидел на корточках в комнате. Все вокруг было раскидано в полном беспорядке в холодном свете верхней лампы. Он никак не мог сосредоточиться и бессмысленно перекладывал вещи из одной кучки в другую, иногда застывая на несколько минут.

Вернуться за вещами он уже не успеет, значит, надо взять с собой то, что он не оставит… в крайнем случае. Ганс еще не знал, что случится на корабле, что он узнает, но его охватило незнакомое ощущение — что кончился какой-то кусок жизни. Он примерял его на себя с недоверием и понимал, что это уже было с ним. И с его героями тоже было, и он писал об этом, уверенно расставляя слова, но только сейчас понял, что они должны были чувствовать. “Надо будет переписать все заново”, — подумал он отстраненно, стараясь занять голову хоть какими-то заботами, чтобы не стояла перед глазами Гретель, легко взбегающая по тропинке, в счастливом зеленом платье.

Он отодвинул сумку в угол — не будет он ее брать с собой, еще чего не хватало. Положил рукопись в рюкзак, к спине. Сандалии он наденет завтра. Нож… нет, оставит здесь. Зачем он ему теперь? И бинокль тоже. Одну ручку он положит в карман, больше не надо, там есть наверняка. Револьвер… ох, он ведь так и не научил ее стрелять, а она просила несколько раз.

Ганс зажмурился, как от боли, и резко встряхнул головой. Так. Надо все-таки собираться. Башмаки — брать с собой или просто выкинуть? Он опять замер в нерешительности. Пробормотал вслух: “Отгрызть лапу…”

Дверь осторожно скрипнула, он вздрогнул и обернулся. Гретель стояла на пороге, равнодушная, приветливая.

— Можно? — И, не дождавшись ответа, она вошла осторожно внутрь, ступая между разбросанных вещей. Села в кресло у стола, пощелкала выключателем настольной лампы, наконец оставила свет гореть. — Так уютнее. Собственно, я пришла тебе напомнить, чтобы ты не забыл свою мочалку.

— Какую мочалку? — тупо спросил Ганс. Он по-прежнему сидел на корточках, только повернулся к ней лицом.

— Твою, желтую, японскую, — терпеливо разъяснила Гретель. — Мне почему-то вспомнилось из прошлой жизни, что ты всегда забываешь мочалку в ванной. А может, глупости, показалось.

— Да, конечно. — Он встал и направился в ванную. Вернулся, держа в руке чудо японской технологии — длинную сеточку, которой так удобно было тереть спину и от которой кожу покалывало острыми иголочками. Сунул ее в рюкзак, стараясь не глядеть на Гретель.

Сейчас она будет упрекать его, потом жаловаться, упрашивать и потом плакать. Он уже терпеливо ждал этого, сдерживая раздражение. “Я все это уж знаю наизусть — вот что скучно”, — всплыла в голове фраза. Внезапно Ганс вспомнил и книгу, откуда была фраза, и как будто прорвалась перегородка — он вспомнил беседку, увитую настурциями, и запах этих настурций, тревожный и сладковатый, и себя на скамейке, как он сидит, облокотившись на неудобную спинку, поджав колени, и читает сероватый томик из собрания сочинений. Мама скоро позовет его на полдник. Слова всплывали одно за другим, и он почти вспомнил голос мамы — а ведь тогда он узнает свое имя. Он замер на секунду, но морок пропал. Гретель говорила с ним, а не мама, и говорила ровно и спокойно.

— Ганс, все люди разные. И мы с тобой в том числе. Я знаю, что тебе нужно прийти на корабль, что ты не можешь оставаться в неведении. Что тебе очень важно знать, что никто тебя ни к чему не принуждал.

— Да, это так. Именно так.

— И я понимаю, что тебе нужно было разлюбить меня — иначе все бы осталось по-прежнему. Ну что же. Поверь, я понимаю, что значит это “надо”. — Она чуть повела острым плечом.

— Гретель… — Он откашлялся, слова не находились, но он не мог больше слышать этот спокойный голос. — Ты ведь понимаешь, что нам не оставили никакого выбора? Если человек знает, что есть что-то очень важное, что определяет его жизнь, и он может узнать это — как он может отказаться?

— Понимаешь, Ганс… конечно, ты можешь сомневаться — правильная книга, неправильная… лотос этот зачем-то. Можешь думать, что тебя заставили, обманом куда-то завлекли. Хотя… не похоже это на тебя, ты слишком упрям. Но одно я знаю, и очень твердо. Никакой человек, даже ты, и никакие силы небесные, хоть все вместе соберись, не заставили бы меня полюбить тебя, если бы я сама этого не захотела. Значит, я сделала это сама, без чужой помощи, а себе я доверяю. И я не верю в единственную книгу, не верила никогда, а теперь знаю твердо, что ее не бывает.

— Откуда знаешь? — Ганс был рад, что может хоть что-то спросить.

— Я вспомнила книгу. Это была твоя книга, и ты знал ее с детства. Знал почти наизусть и только на корабле вдруг решил, что она — твоя. Пойми, мы решаем самое главное в своей жизни сами, а когда боимся своего решения, то хватаемся за подпорки. За чужие теории, умные книги. Называем их своими…

— Что это за книга? И что ты еще вспомнила?

— Почти все. — Гретель вздохнула, помолчала, глядя в пол. — И то, как я не стала тебя переубеждать тогда, хотя не верила в единственную книгу, не стала, потому что мне самой хотелось в это поверить. Поэтому я не могу тебя держать сейчас — это было бы нечестно. Ты тоже должен вспомнить, сам, не меня же слушать. А книга… в ней, знаешь, герою даруют покой и жизнь рядом с любимой женщиной. Только и там небесные силы не все могут. — Неожиданно она грустно улыбнулась. — Прочитала сегодня, что Хоббсы ведут род от салемских ведьм. И наша миссис Хоббс как раз из них. А мы еще удивлялись, откуда она все знает про нас…

Она встала, подошла поближе, присела на корточки рядом, заглянула в рюкзак:

— Положи рубашку, только аккуратнее, не мни. Когда ты ее еще погладишь. Ты же ведь сам не умеешь…

— Подожди. — Ганс отпихнул рюкзак в сторону. — А как же ты?..

— А что — я? — Она недоуменно подняла одну бровь. — Мне и здесь вполне хорошо. Да нет, ты не думай, мне грустно, мне действительно грустно. Только я не отгрызенная лапа, я буду жить дальше. Не бойся ничего. — Она легко встала. — Поздно уже, тебе очень рано вставать. Они придут до рассвета, а в семь утра должны идти дальше. А тебе еще там поговорить со всеми надо.

* * *

Ганс лежал без сна. Гретель тихонько дышала рядом, по левую руку от него, — он вдруг вспомнил ее слова накануне, что она привыкла в прошлой жизни сама спать справа. Он забывался на несколько минут сном и тут же просыпался опять. Иногда он осторожно подносил руку с часами к лицу и нажимал кнопку. Вспыхивал голубоватый свет: 2:15… 2:42… 2:57. Вставать через пару часов, может, уже не пытаться уснуть?

Он вспоминал книгу, о которой сказала ему Гретель, но всплывали только некоторые яркие картинки. Раскаленные белые улицы. Кавалерийский отряд, пролетающий на рысях под крепостной стеной. Гроза в городе, похожем на город из его снов. И грызущая память о предательстве — которое никогда не искупить.