Читать интересную книгу Феллах - Абд ар-Рахман аш-Шаркави

Конечно, она образованнее Ризка. Я вспомнил: она ведь закончила институт физического воспитания и культуры. Правда, с тех пор прошло уже немало лет, но высшая школа дает себя знать. После того как Ризк привез ее в деревню и спрятал в своем доме от чужих глаз, она не пропускала дня, чтобы не позаниматься гимнастикой. Недаром она так молодо выглядит и в подвижности, пожалуй, не уступает даже своей дочери Алият. Это она настояла на том, чтобы Алият уехала учиться в Каир, пожила там самостоятельно и сама выбрала себе мужа. Но похоже, Алият все выбирает и никак не может выбрать. В прошлом году жена Ризка хотела было сама отправиться в Каир и поступить в университет, чтобы пожить с Алият. Она даже не прочь была устроиться там на какую-нибудь временную работу. Но Ризк решительно отверг ее планы. Когда же она продолжала настаивать, он обвинил ее в распутстве, высказав подозрение, что ее потянуло флиртовать со студентами, которые годятся ей в сыновья. Шумное объяснение кончилось тем, что Ризк избил ее и, надо полагать, как следует, ибо крестьяне, работавшие в саду, слышали истошные крики и громкие рыдания госпожи. И все-таки, несмотря ни на что, она пытается сейчас защищать своего мужа…

— Я не хочу от вас скрывать, — продолжала жена Ризка, — что связываю с вашим коротким пребыванием в деревне большие надежды. Мне кажется, вы смогли бы при желании как-то разрядить здесь обстановку и устранить недоразумения, возникшие между жителями деревни и моим супругом. Это в ваших силах, тем более что вы могли бы повлиять на Абдель-Азима. А он, как мне известно, задает тон в деревне и возглавляет, так сказать, оппозицию по отношению к моему мужу. Конечно, я вовсе не настаиваю, чтобы вы поступали вопреки вашим убеждениям и взглядам. Но поверьте мне, мой супруг не феодал и не реакционер. Он тоже представитель трудящихся, как и все, участвует в создании материальных благ, трудится для общества. Даже юридически он принадлежит, как принято теперь говорить, к классу крестьянства. Ведь вы, наверное, слышали: его земельная собственность не превышает семнадцати федданов… Но люди все равно косятся на него, делают всякие гадости, плетут интриги, шантажируют, даже пускают в ход угрозы. Это по меньшей мере негуманно…

— А как по-вашему, ханум, то, что ваш муж проделал вчера с Салемом, гуманно?

Лицо хозяйки дома покрылось красными пятнами. Ее словно передернуло. Она закинула ногу на ногу. Скрестила руки на груди, потом резко вытянула их вперед, будто пытаясь оградиться от возможного удара. Затем, оправившись от неожиданного шока, попыталась овладеть собой и изменившимся, приглушенным голосом сухо спросила:

— Интересно, кто же это успел ввести вас в курс столь досадного недоразумения? Не далее как сегодня утром я лично уладила этот инцидент с самим Салемом и принесла ему надлежащие извинения… Все это очень неприятно. Что поделаешь, у каждого человека свои недостатки. Не избавлен от них и мой муж. Есть у него такая слабость — порой пытается разрешать свои проблемы с помощью кулаков… Он не всегда владеет собой, и это самый большой его порок… Да, кстати, Салем сейчас находится в нашем доме, и вы можете убедиться, что конфликт улажен… Тафида! Позови Салема!..

Через некоторое время в сопровождении Тафиды показался Салем. Он шел, на ходу облизывая свернутую трубочкой лепешку, из которой на землю стекали крупные капли сотового меда. Он так был поглощен этим занятием, что забыл даже нас поприветствовать. Мне показалось, в эту минуту он был словно отрешен от мира.

— Скажи, Салем, — вкрадчивым голосом обратилась к нему хозяйка дома, — ты на нас больше не сердишься, правда? Не понимаю только, когда это ты успел пожаловаться? Ты же дал мне слово, что никто не узнает об этой истории… Ты ведь обещал! Неужели ты еще таишь обиду на нас?..

— На вас, ханум, — ответил спокойно Салем, — я не обижаюсь. Вы со мной всегда добры, как фея. Но с мужем вашим у нас свои счеты. Если бы я и хотел, я бы не смог забыть боль, которую он мне вчера причинил. Что делать? Обида есть обида. Можете поверить, эта боль теперь на всю жизнь засела в моем сердце…

— Неужели у тебя такое черствое сердце? Разве тебе недостаточно, что я извинилась перед тобой?

— О чем вы говорите, ханум? Пусть аллах нам будет судья, знайте, у меня не черствое сердце! Э-э, да что тут говорить! — воскликнул он и в сердцах забросил лепешку в кусты. — Вы не хуже меня знаете, у кого сердце не то что черствое, а каменное!.. А жаловаться я никому не собираюсь. С кем я поделился своим горем, так это с Абдель-Азимом. От него у меня секретов нет…

Жена Ризка нервно прикусила губу. Лицо ее словно пожелтело, стало под цвет платья. Она изо всех сил старалась казаться спокойной, но нетрудно было догадаться, насколько ее напугали слова Салема, а ведь она так заискивала перед ним.

— Вот видите, — заметил я, — выходит, негуманно обращается с людьми именно ваш муж. Пожалуй, такая манера обращения и выдает в нем феодала и очень отсталого человека!..

— При чем здесь феодал? — встрепенулся вдруг шейх Талба. — Если человек знатного происхождения, значит, он уже и феодал? Что ж, по-твоему, получается, вообще всех родовитых людей надо выгнать из деревни?..

— Обождите, дядя Талба, — нетерпеливо перебила его хозяйка дома. — Речь идет о другом. Никто не отрицает, что Ризк-бей погорячился и совершил оплошность. Но по-моему, нет никакого резона давать волю страстям и точить ножи друг на друга. Наоборот, в наших общих интересах постараться погасить эти страсти и вообще разрядить обстановку в деревне. И мне кажется, что именно вы, ваша милость, и шейх Талба могли бы способствовать этому. Со своей — стороны я готова еще раз в присутствии вашей милости принести Салему самые искренние извинения и попросить его навсегда забыть эту неприятную историю. Прошу тебя, сын мой, — патетически воскликнула она, — забудь обиду и милосердно прости!.. Надеюсь, ты теперь удовлетворен?..

Салем и рта не успел открыть, а обрадованный шейх Талба уже тормошил его:

— Ну вот видишь, парень, все улажено! Сама ханум в присутствии свидетелей попросила у тебя прощения. Чего же ты еще хочешь? Разве тебе этого мало? Наша ханум тебя уважила, и ты должен ее уважить…

— Да помолчите же вы, дядя Талба! — с раздражением прервала его жена Ризка. — Дело вовсе не в том, кто кого уважил! Я попросила прощения, потому что сознаю свою вину. И я вчера несправедливо поступила, хотя должна была приложить все усилия, чтобы утихомирить бея… Мы оба виноваты перед тобой, Салем, и в этом искренне раскаиваемся. Поверь, сын мой, я от чистого сердца приношу свои извинения!

— Скажите, ханум, а по каким делам Ризк-бей отправился в Каир? — поинтересовался я, стараясь перевести разговор на другую тему.

И снова в разговор вмешался шейх Талба:

— Слышишь, Салем, как почтительно говорят городские люди: «Ризк-бей». А у тебя что, язык отсохнет, если ты произнесешь слово «бей»?

— Отсохнуть, может, и не отсохнет, но как-то не поворачивается, — ухмыльнулся Салем. — Наш гость тоже из беев, вот пусть они и называют друг друга беями. Ну а я ведь, шейх Талба, всего лишь простой феллах. Я уважаю законы. Раз законом отменены титулы, я и следую ему: называю всех как положено — «сеид» и добавляю при этом имя.

Я почувствовал себя пристыженным, как и тогда в Каире, когда вынужден был выслушать подобные упреки в свой адрес от Абдель-Азима. Конечно, Салем по-своему прав. «Но напрасно ты, Салем, ставишь меня на одну доску с Ризком. Я употребил слово «бей» вовсе не из уважения к титулам, которые вполне справедливо отменили, а просто по привычке. Так до сих пор говорят в Каире. Конечно, мне следовало бы отвыкать от этой дурной привычки. Но у городских, оказывается, она довольно сильна, и, мы, к сожалению, не очень стараемся перестроиться и начать жить по-новому. Может быть, именно тебе, Салем, и твоим друзьям придется нам в этом помочь, помочь окончательно освободиться от многих привычек, предрассудков прошлого… А сколько их еще в нас, кто знает?!»

Мои размышления были нарушены пронзительным голосом Тафиды — она никак не хотела впускать ломившегося в калитку Тауфика Хасанейна.

— Ну, куда прешь? Тебе же сказали: бея нет дома, уехал он…

Но Тауфик, явно чем-то возбужденный, только отмахивался от нее, как от назойливой пчелы. Наконец, не обращая внимания на сердитые окрики Тафиды, он грубо отстранил ее и направился прямо к балкону. Жена Ризка обернулась на шум. Увидев подходившего Тауфика, она поднялась.

— Тебе, кажется, сказали, что бея нет дома. Зачем же ты все-таки идешь? Сразу видно, ты плохо воспитан. Ну, что у тебя там стряслось? — недовольно спросила она.

— Видите ли, ханум, — начал, запинаясь, Тауфик, — там созывают общее собрание… Абдель-Максуд сам обходит дома и приглашает родителей своих учеников на собрание завтра, сразу после вечерней молитвы. Бей не хочет, а они готовятся провести заседание комитета и собрание кооператива. Абдель-Азим со своими дружками агитирует народ за то, чтобы вся земля была общая. Сейчас эти смутьяны бегают по деревне и кричат: «Долой реакцию! Мы за кооперацию…» Что делать, ханум? Ведь вы сами говорите, что бей уехал. Как же без него? Надо что-то срочно предпринимать. А что? Подскажите! Была бы винтовка, я бы им показал! Перестрелял бы всех подряд, а там будь что будет!..