И вот на столе у следователя фотоснимок мальчика лег двенадцати. Не мальчика, конечно, а его скульптурного портрета, воссозданного профессором. Ученый пошел на единственный домысел: перед съемкой он надел на скульптуру кепчонку — просто для того, чтобы вдохнуть в этот муляж малую толику жизни.
Удалось узнать, что в одном из ближайших селений насколько месяцев назад пропал мальчик. Ему было двенадцать лет. Конечно, это он и убит.
Но почему, конечно? Надо проверить, доказать.
Собирают тридцать мальчишек того же возраста и подставляют их под объектив фотокамеры. Тридцать один паренек в кепочке набекрень смотрит в глаза отчаявшегося человека — отца пропавшего мальчугана. Его пригласили в прокуратуру поглядеть на снимки: не узнает ли он в ком-нибудь своего сына?
Тридцать одна фотокарточка разложена на столе. «Не спешите, — говорят отцу, — приглядитесь внимательно». Быстрый взгляд, и отец тяжело опускается в кресло. Слезы душат его. Вздрагивают на коленях натруженные руки. Нет сил оторваться от снимка. Сын... Он сразу узнал его. Сразу!
В чем, однако, секрет этого чуда?
Здесь нет никакого чуда. Просто ученые постигли закономерность распределения на черепе мягких тканей, их связь с рельефом скелета лица. Установлено, например, что у чрезмерно полных на лицо людей рельеф черепа сглажен, ибо избыток жира увеличивает и концентрацию жировой ткани в кости. Установлены и другие закономерности. Если утоньчены скуловые кости, если видны возрастные изменения в челюстях, на реконструированном скульптурном портрете можно смело показать дряблые щеки, опушенный кончик носа, запавший рот. Если поверхность черепной крышки отличается гладкостью, не надо размышлять о прическе: человек был лыс.
Все это детали, но детали существенные. В своей совокупности они приводят к воссозданию основных характерных черт лица, которые и придают скульптурной реконструкции портретное сходство с оригиналом.
Но — и это очень примечательно! — крупные судебные медики, такие, например, как профессора В. И. Прозоровский, Ю. М. Кубицкий и другие, не только признавая, но и высоко оценивая замечательное искусство М. М. Герасимова и его учеников, научную значимость и глубокую обоснованность их метода, в то же время призывают пользоваться им в криминалистических целях с большой осторожностью. Дело в том, что «данные» черепа оказываются все же недостаточными для точной реконструкции некоторых элементов лица, таких, например, как детали ушной раковины, формы губ и ноздрей, морщин, родинок, шрамов и иных «мелочей».
Да, мелочей, но мы уже знаем, что в криминалистике, где речь идет о судьбе живого человека, мелочей не существует. Традиции реалистического портрета, искусство грима убедительно говорят о том, что даже беглые и незначительные, казалось бы, штрихи могут сильно изменить облик человека, сделать сто лицо неузнаваемым для «непосвященных». А ведь «оценщиками» этой работы являются как раз не специалисты, овладевшие методикой «словесного портрета», а родственники, соседи, сослуживцы, друзья, бесхитростно ищущие черты чисто внешнего сходства, привычной похожести.
Вероятность ошибки, вызванной неточным восстановлением внешности по черепу, видимо, невелика (таков, во всяком случае, многолетний опыт применения этого метода), но она существует. Призывы к «осторожному», «очень осторожному», «максимально осторожному» его использованию, критическое отношение к нему со стороны высших органов суда и прокуратуры — все это продиктовано не стремлением принизить науку или скомпрометировать работу большого ученого. Отнюдь! Это продиктовано заботой о чистоте правосудия, о защите человека, о гарантии против ошибки, которая страшна и в том случае, если на тысячу бесспорных побед она одна.
Ясно ли, о чем идет спор? Спор идет о том, можно ли портрет, воссозданный по черепу, считать доказательством, а тем более единственным или хотя бы «главным» доказательством по делу? Скажем, пропал человек, его ищут. А тут — как раз «вовремя» — поблизости находят чьи-то останки. Среди них череп. Восстанавливают портрет по методу профессора Герасимова — оказывается, есть сходство с пропавшим. Так вот, можно ли этот портрет считать уликой против того, кто подозревается в убийстве пропавшего человека?
Обычно суды отвечают на этот вопрос отрицательно — боятся ошибки. И правильно делают. Тогда зачем я рассказываю об этом — ведь я собирался писать об успехах науки, а не об ее исканиях? И зачем вообще юристы обращаются к антропологам, если скептически относятся к их заключениям, не всегда верят их выводам, сомневаются, спорят?
Но, во-первых, без исканий не бывает успехов. Путь исканий и борьбы — это закономерный путь развития любой науки, любой школы, любого метода. Опровержение сомнений, критика критики, проверка и еще раз проверка — естественный процесс познания, иначе он был бы и безрезультатен, и пресен.
А во-вторых, антропологам верят. Их заключения активно помогают следствию.
...Было так: чистили подвал одного дома и в груде тряпья и костей нашли череп человека. Дали знать в прокуратуру. Новосибирский юрист Ю. И. Иванов приступил к следствию — так положено, когда объявляются следы загадочной смерти. Начались допросы свидетелей, и соседи вспомнили, что несколько лет назад таинственно исчез муж хозяйки того самого дома, в подвале которого нашли череп. «Бросил... сбежал...», — объясняла тогда жена его исчезновение. Ей поверили: жили они плохо, муж часто бил ее, «гулял» с другими. Оказалось, что его «бегство» логичнее объяснить иначе: жена из мести убила его, захоронив тут же, в подполье изуродованный труп.
Эту версию, казавшуюся единственно правильной и самой убедительной, нужно было подкрепить научными доказательствами. Но первая же экспертиза поставила следователя в тупик. Поначалу специалисты изучали не череп, а другие кости скелета, найденные в подвале, и установили, что погибший хромал на правую ногу. Более того, они пришли к выводу, что это была давняя, устойчивая хромота, не заметить которую окружающие не могли. У беглого мужа этого недуга не замечали.
Значит, убит «не тот». Но кто же? Обратились к М. М. Герасимову — в руководимую им лабораторию пластической реконструкции Института этнографии Академии наук СССР. Еще до того, пак был полностью воссоздан скульптурный портрет убитого, профессор, ознакомившись с присланным ему черепом, сообщил следователю важнейшие детали портрета: густые брови, близко сходившиеся над переносьем, скуластое лицо, глубоко сидящие глаза и широкий массивный подбородок. Снова — не «муж».
Так отпала «самая убедительная» версия. Зато появились важные сведения об убитом. С помощью антропологов следствие узнало такие характерные, легко запоминающиеся подробности его внешнего облика, которые позволили в конце концов установить, кто же был на самом деле убит, В ближайших городах, деревнях, поселках, на станциях и в совхозах — всюду искали людей, знавших хромого мужчину с такими-то бровями и таким-то подбородком, мужчину, исчезнувшего несколько лет назад, И нашли: это был одинокий железнодорожник — он исчез, и никто не поинтересовался его судьбой...
Ну, а там уж клубок стал разматываться и дальше. Беглого мужа продолжали искать, но уже не как жертву, а как возможного убийцу: вместе с женой, как оказалось впоследствии, он «порешил» скандального железнодорожника. Что-то они там не поделили за бутылкой водки. Муж «смылся», заодно прихватив кое-что из местного универмага. Жена разыгрывала страдающую «соломенную вдову».
Мужа нашли. И осудили. Вместе, конечно, с женой...
На помощь методу скульптурной реконструкции сравнительно недавно пришел еще один метод установления личности по черепу, разработанный судебными медиками и криминалистами. На ученом языке он именуется методом фотоаппликации (совмещения). В технологии его есть много сходного с технологией идентификации личности по фотоснимкам при помощи «словесного портрета», о чем рассказывалось в предыдущей главе.
Путем фотосъемки найденный череп и прижизненная фотокарточка исчезнувшего человека приводятся к одному масштабу. Затем череп снимают в том же ракурсе, в котором сделана фотокарточка, изготовляют диапозитивы и, наложив их один на другой, проецируют на экран. Если череп «вписывается» в снимок, то есть если совмещаются овал лица, глазницы, скуловые дуга и другие контрольные точки и линии, заключают, что «череп мог принадлежать лицу, изображенному на фотоснимке». Если не вписывается, то уж безусловно «принадлежать» не мог.