Нет, грешить на пионеров было нельзя, и женщины поселка оставались в полнейшем недоумении. Переснять фотографии предложил Шурик.
— В землянке повесим, — сказал он ребятам. — В траурных рамках.
Тяпа поморщился, но согласился.
Оля сама вызвалась сопровождать Шурика, и операция с фотографиями прошла удачно. Шурик переснял их своим «Фотокором», и теперь оставалось только напечатать.
— Молодцы! — небрежно похвалил их Тяпа. — Но это все семечки! Доски надо доставать!
Тяпа стал неузнаваем. Ходил важный, как индюк. Покрикивал, распоряжался. С Генкой он советоваться перестал, да тот ни во что и не вмешивался, хотя от поручений не отказывался.
Вот и сейчас Тяпа, важничая, распекал Игоря Мачерета:
— Ты не мочало жуй, а докладывай. Достал план?
— Ну да! — отмахнулся от него Игорь и опять обернулся к окружавшим его ребятам. — Я говорю: нарисуйте, пожалуйста, план землянки.
— А Поливанов что? — допытывался Шурик.
— «Сам, — говорит, — рисуй».
— А ты что?
— Я говорю: вы расскажите, я зарисую.
— А он что?
— «Зачем, — говорит, — тебе?»
— А ты что?
— Короче! — перебил их Тяпа. — Где план?
— Вот... — Игорь протянул ему листок бумаги.
Тяпа покашлял в кулак, нахмурил белесые брови.
— Так... — цедил он сквозь зубы, разглядывая план. — Это нары... Это стол... А это что за дырка от бублика?
— Котелок, — объяснил Игорь.
— Какой еще котелок? — наморщил лоб Тяпа.
— Для каши.
— Медный?
— Откуда я знаю?! — пожал плечами Игорь.
— Надо было узнать, — опять солидно откашлялся Тяпа. — Пошли!
— Куда? — угрюмо спросил Пахомчик.
— На хоздвор, — бросил через плечо Тяпа. — Я там котел безнадзорный видел. За мной!
Тяпа не торопясь, вперевалку направился к хоздвору.
Конь побежал за ним. Игорь и Пахомчик поплелись следом.
На крылечке дачи остались сидеть Генка, Оля и Шурик.
— Так теперь и будет? Да, Ген? — вздохнул Шурик.
— Что будет? — притворился непонимающим Генка.
— Сам знаешь! — отвернулся от него Шурик. — Раскомандовался!
— Пусть командует, раз нравится.
— Несправедливо это! — закричал Шурик. — Ты нам про землянку рассказал, про старика этого, про разведчика... А он главный, да?
— Не все равно, что ли? — покосился на Олю Генка.
— А глаза у тебя почему такие? — не успокаивался Шурик. — А ходишь почему так?
— Как? — растерянно спросил Генка.
— Как будто тебя сзади палкой хотят ударить, — выпалил Шурик и сам испугался того, что сказал.
Генка ничего не ответил. Он смотрел на Шурика виновато и беспомощно. Шурик покраснел и забормотал:
— Ты по-хорошему хотел... Чтоб интересно... Чтоб красиво... А он только орет: «Туда, сюда!.. За мной! Вперед!» Что, не так? Не так, да?! Молчишь? Ну и пожалуйста! Ладно! Пускай!
Шурик махнул рукой и убежал. Генка криво усмехнулся и сказал, не глядя на Олю:
— Ну, Шурик! Дает вообще-то...
— Ой, Ген! — поморщилась Оля. — Разговаривай по-человечески, а?
— Виноват, исправлюсь! — склонился в шутовском поклоне Генка, но голос у него дрожал. — Шурик мне нотацию читает, ты в училки лезешь!
— Гена!
— Алё?! — кривлялся Генка. — Вы меня? Был да весь вышел! Теперь так... Трепач... Псих-одиночка... — Он взглянул на побледневшую Олю и, чувствуя, как от отчаяния сжимается горло, хрипло сказал: — И тогда трепался. У изолятора. Ясно? Салютик!
И, сгорбившись, ушел.
Оля стояла, запрокинув лицо к небу, и со стороны казалось, что она разглядывает наползающую на солнце черную тучу. Откуда-то появилась Ползикова. Постояла, подозрительно поглядывая то на Олю, то на небо, потом спросила:
— Ты что, Травина?
— Ничего, — Оля даже не повернула головы в ее сторону.
— Плачешь, что ли?
— Еще чего!
— А лицо мокрое?
— Умывалась.
— Без полотенца?
— На солнце сушу.
— Где оно, солнце-то? — забормотала Ползикова. — Тучи!
— Для кого тучи, а для кого нет! — все еще глядя в небо, сказала Оля. — Ясно? Салютик!
Она помахала Ползиковой рукой и ушла.
— Дура и не лечится... — растерянно прошептала Ползикова и задумалась.
Она стояла, накручивая на палец конец своей жиденькой косички, нижняя губа смешно оттопырилась, опустились всегда поднятые брови, остренький носик стал толще и добрее, в глазах стояли слезы, и не понять было, кого она жалеет больше — себя или Олю.
Неизвестно, сколько бы она так простояла, если бы не увидела мальчишек, тащивших старый котел.
Ползикова шмыгнула носом, лицо ее опять стало пронырливым и хитрым, как у лисенка. Она вытянула шею и спросила:
— Это что у вас?
— Спрос! — сердито отозвался Тяпа.
— Нет, правда?
— Не видишь — котел! — пробасил Пахомчик.
— А зачем?
— Компот варить, — разозлился Тяпа.
— Ну да! Компот... Правда, мальчики, зачем?
— Металлолом это! — брякнул Конь. — Понятно?
— А разве наш отряд собирает? — встревожилась Ползикова.
— Слушай, иди ты отсюда... — шагнул к ней Тяпа.
— Спросить нельзя?
— Вали, вали!
Ползикова отошла, поджала губы, увидев торопящегося куда-то завхоза, крикнула:
— Аркадий Семенович!
Тяпа погрозил ей кулаком и с независимым видом уселся на опрокинутый котел. Ползикова отвернулась и сказала подошедшему завхозу:
— Вот!
— Что «вот»? — близоруко щурясь, переспросил Аркадий Семенович.
— Котел.
— Я, деточка, не слепой. Куда вы тащите эту грязь?
— Лом собираем, — зевнул Тяпа. — Металлический.
— Очень нужное дело! — закивал завхоз.
— Кто больше соберет, тому премия! — ухмыльнулся Конь, подмигивая Тяпе.
— Относительно премии я не в курсе, — озабоченно почесал пальцем переносицу Аркадий Семенович. — Но раз надо — будет. У меня кровати списанные лежат. Можете взять.
— Где? — встрепенулась Ползикова.
— На хоздворе. За дровами.
— Ага! — Ползикова повернулась на пятке и убежала.
Аркадий Семенович посмотрел ей вслед и опять почесал переносицу.
— А кто будет вывозить?
— Кого? — передразнивая завхоза, почесал нос Тяпа.
— Лом.
— Не знаю, — пожал плечами Тяпа.
— Представьте, и я не знаю. Ну, ну... Тащите. Там разберемся...
Аркадий Семенович побежал, будто покатился, на своих коротких ножках в столовую, а мальчишки повалились на траву, задыхаясь от смеха. Потом Конь сел и сказал:
— Людмила идет.
— Давай в лесок! — скомандовал Тяпа. Мальчишки, как муравьи, облепили котел и скрылись за дачами.
Людмила шла не одна. Рядом с ней, широко ставя ноги в мальчиковых полуботинках, шагала докторша. Она сама была похожа на мальчика: маленькая, худенькая, с прямыми плечами, на которых белый халат висел как на вешалке. Докторша и стриглась под мальчика. И носила очки в круглой детской оправе. Только волосы были седыми, а лицо в мелких-мелких морщинках.
Сунув сжатые кулачки в карманы халата, докторша озабоченно говорила Людмиле:
— Очень странные травмы, Людмила Петровна! Я бы сказала, производственные!
— Что это значит? — не поняла Людмила.
— Повреждения кожного покрова, нанесенные в результате неумелого или небрежного обращения с режущими инструментами. Рваные и колотые раны.
— Раны?! — ужаснулась Людмила.
— Пока незначительные, — успокоила ее докторша. — Но все время у одних и тех же!
— Орешкин и компания? — мрачно спросила Людмила.
— Да... — вздохнула докторша. — Вы уж проследите за этим, пожалуйста!
— У них вожатый есть, — нахмурилась Людмила и, увидев идущего навстречу Вениамина, добавила: — Легок на помине!
Вениамин, заметив их, хотел свернуть в сторону, но остановился и спрятал руки за спину.
— Здравствуйте! — сказал он.
— Здравствуй... — буркнула Людмила. — Опять на твоих жалобы.
— А что такое? — обернулся Вениамин к докторше.
— Собственно, жалоб нет, — пожала плечами докторша. — Беспокоит количество травм во втором звене. Режутся, колются, царапаются!
— Ах, это! — беспечно махнул рукой Вениамин.
На солнце сверкнул топор, который он до этого прятал за спиной.
Докторша испуганно ахнула и отступила. Вениамин смутился и опять спрятал топор за спину.
— Так... — протяжно сказала Людмила. — Зачем тебе топор?
— Дрова решили заготовить, — ответил Вениамин. — Для костра!
— Давно заготовлены, — подозрительно смотрела на него Людмила. — На хоздворе лежат.
— Не знал... — сказал Вениамин и засмеялся. — Какие это дрова? Полешки! А мы таежный хотим запалить. В два ствола!
— Никаких таежных! — испугалась Людмила. — Я запрещаю!
— Хорошо, — покорно согласился Вениамин. — Не будем.