кроссовках и бейсболке того типа, что впитывают пот; козырек закрывает лицо. Двое в пиджаках, что спорили в кафе над документом, выходят и сердито расходятся, а рядом со мной усаживается пожилая женщина, прямо под вой проносящейся мимо сирены.
– Ой-ёй, как громко… Ты где?
– Да тут, на пробежке.
– Будь предельно осторожна. Еще совсем рано, в центре может быть опасно. У тебя есть с собой баллончик?
– Мам, разговор был о том, что я – детектив, выслеживающий плохих парней. Ты уже об этом забыла?
– Ох, да в этом ли дело? Ты же просто горишь желанием умереть. Баллончик у тебя с собой?
Не берусь даже гадать, почему мысль о газовом баллончике дает ей некоторое успокоение, как будто кто-то при желании не может меня просто застрелить, как моего отца.
И я говорю то, что ей хочется слышать прямо сейчас:
– Он всегда со мной, на цепочке для ключей.
– Вот и хорошо. Я тебя люблю.
– И я тебя.
– Звони. Не заставляй меня тебе трезвонить.
– Хорошо, – обещаю я.
Мы рассоединяемся. Я сижу, а ко мне в голову лезут непрошеные мысли и образы из давно минувшего прошлого, где я, девочка-подросток, сижу съежившись в шкафу.
Я прижимаю коленки к груди и молча молюсь, чтобы прекратились крики, чтобы слезы моей матери высохли. Меня, как током, встряхивает звук чего-то жгуче-хлесткого, после чего тяжело хлопает входная дверь. Дальше – тишина, и я боюсь надеяться, что все позади. Ведь иногда все начинается сначала. Секунды тикают, как часы; наконец дверь шкафа приоткрывается, и передо мной на колени опускается моя мать; один глаз у нее заплыл.
– Мамочка! – кричу я, обвивая ее ручонками, а затем испуганно отстраняюсь. – Он – чудовище!
– Нет, детка. – Ее руки бережно опускаются на мои. – Ты не так все понимаешь. Он – герой, который их ловит. И иногда эти чудовища вступают ему в голову…
Я стряхиваю гнев, смешанный с давним воспоминанием. В это время в кафе входят сразу несколько человек, а наружу показывается тот человек со шрамом. Я за ним не слежу – это не Поэт. Рядом женщина бросает кусочки хлеба голубю (та же крыса, только с крыльями), и три упитанных птицы спешат к нашей скамейке.
Я встаю. Бегун в попугайских кроссовках снова трусит мимо, и на этот раз мой взгляд кочует за ним. Эта улица всегда людная, и бегуны по ней проносятся в том или другом направлении. Повторно они не возвращаются. Волоски у меня на руках встают дыбом. Он уже близится к перекрестку, когда я бросаюсь следом. Расстояние между нами быстро сокращается, но от светофора валит густая группа пешеходов, заставляя меня тормозить и лавировать.
К тому времени как я одолеваю эту преграду, он успевает скрыться. Я бегу вперед и останавливаюсь на перекрестке, лихорадочно озираясь по сторонам, но его нигде нет.
Глава 18
Я прочесываю близлежащие улицы, припускаю в нескольких направлениях, но «парня в неоновых тапках» доискаться не могу. Взмокшая от дополнительной нагрузки и быстро прибывающего зноя, я ищу того бегуна с прежним энтузиазмом, но возможность уже упущена. Расстроенная своей неудачей, я держу путь домой, когда мне звонит Чак.
Подношу трубку к уху, а сама все оглядываюсь по сторонам в поисках бегуна, сумевшего проникнуть мне под кожу не хуже Поэта. Возможно, потому, что он и есть Поэт.
– Что-нибудь есть? – машинально спрашиваю я.
– Джесси Роу – финансовый аналитик, недавно устроился на работу в нескольких кварталах от кофейни, – сообщает мне Чак. – Сюда переехал из Теннесси два года назад. Ничем особым не выделяется. Приводов и задержаний нет. Хобби – кошки. Есть пара питомцев, с которыми он участвует в конкурсах и даже входит в жюри какой-то кошачьей организации. Серийщики, наверное, любители убивать кошек?
– У меня бы ни одна не уцелела, – сухо говорю я, подмечая, что женщины рядом на скамейке больше нет, а голуби все по-прежнему снуют. – Нет, не наш это парень.
Я уже думаю о записях дорожных камер, которые могли бы дать картинку того, что всполошило меня сегодня утром. Но если сейчас сказать об этом Чаку, то всполошится Лэнг и примчится прямиком ко мне за выяснениями, а оно мне надо? А вот что надо, так это принять душ и подумать, пока он еще не околачивается в моей квартире.
– Я скоро буду, но сразу звони, если появится еще что-нибудь.
На этом мы заканчиваем, и я в последний раз окидываю взглядом улицу, прежде чем смириться с поражением и возобновить свою прогулку домой.
Не успеваю я подняться до половины своего лестничного пролета, как слышу знакомое хрипловатое бельканто, кричащее на меня сверху:
– Детектив Джаз!
Я останавливаюсь и поднимаю взгляд на следующий этаж, где, перегнувшись сгорбленными плечами через перила, маячит Старушка Кроуфорд в своем тропическом халате (феерическая смесь оранжевого и желтого).
– Для вас Сэм, – поправляю я. – Мне так, знаете ли, приятней.
– А мне приятней детектив Джаз!
Я хмурюсь. Вот так у нас всегда, с этой эксцентричной особой: для себя я «Сэм», для нее «детектив Джаз» – куда деваться? Остается просто плыть по течению. Или у нее какая-то проблема, и это для нее способ сказать, что ей нужны услуги детектива? Она ведь и в самом деле выполняет возложенную на себя обязанность «подъéздной мамаши».
– У вас всё в порядке?
– Что там за мужчина топтался у вас под дверью прошлой ночью? У меня все нервы на взводе. Вы выставили вашего нового бойфренда или что-нибудь в этом роде?
Волоски на руках у меня опять вздыбливаются.
– Какой такой мужчина?
– Кому, как не вам, об этом знать, милочка? – ехидно укалывает Старушка Кроуфорд. – Он же был у вашей двери.
– Как он выглядел?
– Здравствуйте! Откуда мне знать? Это вы должны знать!
– Я не знаю, миссис Кроуфорд, – отвечаю я спокойно, но твердо. – Как он выглядел?
– Лицо я не разобрала – на нем была бейсболка, да еще сверху капюшон. Козырек все закрывал. И капюшон был надвинут.
– Какого примерно роста?
Она тянется высоко над головой.
– Высокий. Вот такущий.
Конечно, при ее полутора метрах высоким покажется кто угодно. А то и меньше,