не хочет, чтобы кто-либо понял, что рассудка его не лишили. — Я для начала задам тебе несколько вопросов, если ты не против.
Юля выпрямилась, даже немного отвернулась в сторону, создавая отрешенный вид.
− Ты принимаешь те лекарства, что тебе дают? Я знаю, что тебе их дают. Их заставляют принимать всех, хотя и не очень качественно следят за их приемом.
Юля молча кивнула головой.
− Если ты хочешь выбраться отсюда, то для начала прекрати их принимать, иначе станешь как они, − он указал на зомбированных людей, бродящих по комнате. — Они сведут тебя с ума. Не убьют, но полностью лишат воли к жизни.
− Вот как. Я, честно сказать, и не сомневалась, но, не думала, что у меня был какой-то выбор. Они… в общем, спасибо, я постараюсь. А какие еще вопросы?
Она испугалась, но постаралась не подавать вид. Дедушка откинулся к спинке дивана.
− Надеюсь, ты не пила воду из бутылки?
− Воду из бутылки? — переспросила Юля.
− Она чем-то напичкана.
− Черт…
− Ох, милая… − он тяжело выдохнул.
− Это от нее у меня болела голова? Я… я думала, что это просто похмелье или недосып. Они что-то подмешивают туда?
Мужчина молчал, но, по выражению его лица можно было сказать, что он ищет подходящие слова. Он начал говорить:
− Я не уверен. Мне кажется, будто бы то, чем они отравили воду, заставляет людей возвращаться сюда. Их что-то влечет с неимоверной силой. Я уже очень много лет живу в этом месте, и уже несколько раз видел, как…
Он резко замолчал. Юля окинула взглядом комнату и увидела, что санитар внимательно смотрит в их сторону. Когда тот отвернулся, мужчина продолжил:
−… как сюда возвращались те же люди, которых отсюда выписывали. Не проходило и двух недель, как они сами приходили и умоляли взять их обратно.
− Но как вы…
− Ох, я уже давно перестал принимать эти лекарства и воду, которую они мне дают каждый день. Никто из тех, кто принимает воду и лекарства, не задерживается на этом уровне дольше нескольких месяцев, а бывает и того меньше. Все зависит от того, насколько плохи у бедолаги дела с головой. Руслан устал бороться с моим упрямством и просто оставил меня в покое. Только медперсонал по-прежнему думает, что я один из общего стада. Он старается всячески оградить меня от общения с остальными пациентами, чтобы я не переманил их, скажем так, на свою сторону.
− Что за чертовщина здесь творится? — шепотом, произнесла девушка, обращаясь больше к самой себе, чем к пожилому мужчине. Но он услышал.
− В этом тебе предстоит разобраться. Я пойду, − сказал он, поднимаясь с дивана, − не то наше общение может нас выдать. До твоего появления они не переживали об этом, потому как никому из этих психов не интересно то, что я мог бы им рассказать. А теперь они будут за нами наблюдать.
− Подождите, − Юля потянула его за локоть. — Мой отец, вы знаете его? Вы его видели?
Мужчина только выкрикнул что-то снова нелогичное и бессвязное, одернул руку, изображая сумасшедшего и поспешил отстраниться, чтобы поскорее уйти. Он понимал, больше они уже не могли спокойно говорить. Внимание санитара было приковано к ним двоим. Уходя, он тихим голосом, не оборачиваясь, добавил:
— Потом, золотце, потом. Тебе еще так много предстоит узнать.
Он ушел, пританцовывая и напевая какую-то мелодию, точно имитируя поведение лишенного ума человека. Ушел, оставив несчастную, напуганную девушку совсем одну среди огромного количества психов. Он не хотел говорить ей о своих самых страшных подозрениях, потому что не мог убедиться в их совершенной достоверности. Он мог лишь надеяться, что ее невинная душа сможет спастись, выбравшись их этого злосчастного, проклятого места. Он твердо решил для себя, что ценой своей собственной постарается спасти ее жизнь, постарается помочь ей всем, чем только сможет. Но не сейчас. Выдать себя означало бы разрушить последнюю надежду, а его время было уже на исходе.
Глава 15
Лучи солнца из-за зарешеченного окна больше не пробивались внутрь. Наступал вечер. Большая люстра с многогранными абажурами запестрила ярким светом, озарив все уголки комнаты.
Распорядка дня, каким бы он ни был вне личных палат пациентов, Юля не знала, а спросить об этом не хватало смелости. Ужин еще не подавали, а желудок уже начинал издавать малоприятные звуки.
Судя по тому, в который час заходило солнце в тот день, когда она пробиралась в подвал закрытого крыла лечебницы, она могла предположить, что сейчас около восьми часов вечера.
Только подумав об этом, в своей же голове она услышала какой-то голос. Он был таким сильным, таким скрипучим и противным, что ей невольно пришлось сдавить уши ладонями, чтобы попытаться хоть немного унять эти ужасные звуки. Голова начала болеть так сильно, как никогда прежде не случалось даже самым похмельным утром после дикой пьянки. Она вжала голову в плечи, стараясь укрыться от голоса, который, как ей казалось, начал что-то требовать, желая получить то, что ему причитается. Она открыла глаза и увидела ту самую картину, которую наблюдала в тот вечер: все люди, находящиеся в комнате, как по чьему-то мановению стали собираться к центру комнаты в круг и что-то бормотать. Того старика, что сидел с ней на диване, нигде не было видно. Никто этих «зомбированных» не корчился от боли, не сопротивлялся. С повисшими вдоль туловища руками все они послушно двигались к одной точке в центре и замирали.
Вдруг сильный импульс боли пронзил ее голову, и она закричала, не в силах терпеть эту пытку непонятного происхождения. Она пошатнулась, но устояла на ногах. Боль затмила все происходящее вокруг и дальнейшие свои действия она была не в состоянии контролировать. Звук, властно призывающий и требующий отдать ему то, чего он хочет заставлял ее повиноваться, и она невольно пошла вперед. Не понимая и не осознавая своих действий, она точно так же, как и все другие, встала в центр круга. Ее глаза, наполненные слезами, упрямо смотрели в пол.
Так продолжалось около часа.
Когда властный голос в голове, вторивший о кормлении, утих, ее ноги подкосились, и она без чувств упала на пол. Никто не подошел к ней, чтобы помочь подняться, никого, казалось, вообще не заботит то, что происходило несколько минут назад. Все участники этого странного собрания безучастно стали расходиться по своим местам и продолжать заниматься своими лишенными всякого смысла делами.
Также