Читать интересную книгу Всё к лучшему - Ступников Юрьевич

Но меня почему-то опять не трогали. Обходили. Это тебе не университет. В армии инквизиций нет.

Мы вставали в шесть утра, умывались, строем шли на завтрак, поспешно брали хлеб и накладывали порцию из общего котла, из остатков, только после того, как себе наберут старослужащие, потом садились на машины и ехали на трассу. В темноте.

В темноте, к вечеру, и возвращались.

Через месяц, как и в учебке, я снова понял, что надо бороться. Или пустить по течению, вкалывая и тупо считая дни. Все два года. Мол, ничего поделать нельзя.

Но я же сказал, что этого не умел.

Пару раз в неделю мы выезжали на работу позже, потому как проводились политические занятия и молодой, к слову, толковый лейтенант, читал нам басни о международном положении и агрессивной сущности капитализма. Замполит роты был незлобивый веселый парень и немногим старше нас. А со мной вообще почти ровесник. Однажды он спросил, могу ли я написать реферат: ему надо было вступать в Коммунистическую партию.

– Почему нет? – обрадовался я.

И на несколько дней остался в роте, обложившись журналами под названием «Коммунист Вооруженных Сил» с дубовыми текстами теоретических выкладок о воспитании советского воина-патриота. После трассы здесь мне было спокойно. Но все хорошее быстро заканчивается, если его не попытаться продолжить. И тогда я решил рискнуть. В конце концов рельсы меня ждут всегда, никуда не денутся. На то и исключали. Но это было бы слишком просто и радостно для тех, оставшихся. Но не для оставленных. А значит, и не для меня.

И я пошел прямиком к заместителю по политической части батальона, то есть к главному по идеологии.

– Товарищ подполковник, – сказал я ему, подтянув ремень выше пупка. Как положено, по-идиотски, вновь присягавшему. – Все-таки у меня позади четыре курса университета, и, возможно, какие-то знания и умения можно использовать не только на трассе.

– А что вы можете? – заинтересовался он сочувственно.

Офицеры в части, как это и оказалось потом, были совершенно нормальными людьми. Только в форме. Я так и не понял до сих пор, почему именно такие оказались столь далеко, в монгольской глуши. А может быть, эта отдаленность и объединяла нас всех. Не знаю.

– Могу подготовить лекцию или доклад на любую тему о международном положении. И даже о почти любой стране мира, от географии до политики.

– Вы хотите сказать, что знаете о любом государстве?

– В большей или меньшей степени, о любом. От истории до его главного города.

– Интересно, – сказал подполковник и, повернувшись к большой политической карте мира у него за спиной, вдруг спросил:

– Столица Руанды?

– Кигали, – выпалил я.

– Бурунди?

– Бужумбура…

– Покажите, где?

Я подошел и ткнул пальцем.

Чудак, почти все столицы мира я знал еще в 12 лет. А любимым занятием было листать и изучать подробный отцовский атлас. Разрисованный вдоль дорог карандашом: от города – к городу и от страны – к стране. На велосипеде. Такая вот была детская мечта. Она, к слову, сбылась. Словно рисовал будущие маршруты заранее.

– Да у вас энциклопедические знания, – уже с интересом взглянул тогда подполковник. – Идите, мы подумаем.

Через день началась моя новая армейская жизнь. К штабу меня, конечно, не подпустили. Понятно, почему. Там нужны благонадежные. Здесь я не проходил. На кухню – тоже. На кухне заправляли ребята из Армении. В армии, как на гражданке, лучшая солдатская работа – писарь и хлеборез.

В Монголии, где не было ничего, самым главным человеком после командира батальона признавался только… библиотекарь.

Офицеры с тоски выписывали, наверное, все основные журналы и газеты Советского Союза. Они читали все. И все знали. Лейтенанты и капитаны строительных железнодорожных войск здесь, в Монголии, были на порядок грамотней и образованней более благополучных и удачливых «материковых» коллег. Я это потом сравнил.

Но главным было не это. Во всей степи и однообразной, как солдатские мысли, безинформационной жизни библиотекарь дважды в неделю брал карабин с патронами, садился в грузовик с водителем и ехал полтора-два часа к определенному месту, куда подъезжала другая машина и передавала два мешка с прессой. И еще с письмами. Из дома. От родных, друзей и любимых. Это было важнее, чем пайка.

Два раза в неделю вся часть ожидала письма. Единственное, что нас связывало с волей и будущей свободой. Что давало силы и иллюзию смысла жить.

Поездка библиотекаря занимала четыре-пять часов, но обед ему оставляли или приносили прямо в комнату, заставленную книгами. И там же, перед входом, уже стояли посланные отовсюду нетерпеливые посыльные. По распорядку почту и письма, рассортированные без посторонних, надо было выдавать к семи часам вечера. Но если ты дружишь с библиотекарем, то можешь узнать свою судьбу на ближайшие три дня, до следующей партии, уже через час после его возвращения.

– Три месяца, пока не уйдет домой нынешний библиотекарь, будешь при клубе помогать организовывать концерты музыкального взвода. Фильм один раз в неделю да их песни – все, что у нас есть, кроме работы. Надо и развлекаться. Нечего тебе делать на трассе.

Эти «монгольские» стройбатовские, по сути, офицеры, как я потом убедился, были гораздо тоньше и человечнее, чем раздувающая щеки чиновничья шушера, которая царила тогда в том же белорусском университете. И вокруг, по периметру их блядской жизни.

Этот мир перевернут с ног на голову, и хорошие люди, как правило, не всплывают. Всплывает остальное.

Так я стал «литавристом». На утреннем построении, после завтрака, перед работой, вся часть проходила парадным строем перед комбатом под духовой оркестр, который потом, как положено, замыкал шествие. Я шел в этом оркестре, путаясь в непривычной шинели, и бил в литавры: вытянув руки и думая: «Господи, а ведь мои однокурсники уже начали ходить в свои редакции. С выпивкой, бабами и любимой работой. А я…».

Утреннее построение почему-то было для меня минутой такого малодушия. Но затем разгорался день.

Литавры били в ритм шага, ребята грузились на машины, а мы, музыканты, бежали в клуб сочинять свои песни и играть их – к концерту. Самой библиотекой, как оказалось, никто не управлял – все ждали только писем, и я занялся инвентаризацией, с удовольствием записывая все книги и раскладывая их по темам и алфавиту.

Из двух безопасных лезвий для бритья, привязанных к дощечке обычной ниткой, ребята сделали мне кипятильник. В местном магазинчике, поскольку это Монголия, можно было купить дефицитный в СССР растворимый кофе, и под настольную лампу и гитару мы, разжевав, сплевывали день за днем. Живущие, на самом деле, каждый в своем родном городе и мире.

Что еще надо человеку, чтобы отдать долг? Но не концы…

ЗАЕЗЖЕННАЯ ПЛАСТИНКА

(МОНГОЛИЯ, 1976)

«Архи», монгольская водка, годилась только для наших молодых солдатских желудков. Но ее было на редкость достаточно. Цирики, в своей зеленой форме с четкими, как офицерские, погонами, стриженые и очень похожие друг на друга, принимали нас после концерта у себя в коптерке.

– «Самбайну, кампан»… – «Здравствуй, товарищ…».

Вечер советско-монгольской военной дружбы где-то в глуши бескрайней степи плавно перетекал в братание.

– Ребята, – просил я, – чаю дайте, сушит…

– Подожди, – говорили цирики, – наш фирменный подгоним.- А вы откуда?

Они цокали языком и с уважением повторяли за нами:

– Из Минска? Из Ташкента? Из Баку? Из Львова? Большая у вас страна.

Чай оказался белым. Из топленого бараньего жира. От чистого сердца.

– Спасибо, здорово.

Я выскочил на мороз и согнулся за углом деревянного домика. Никогда не забуду этот привкус братской кухни.

На крыльцо вышел их старший:

– Эй, земеля, – закричал он по-русски. – Иди, мы тебе сюрприз приготовили.

– Уже сыт, – окончательно напугался я.

Но вернулся. Идти-то все равно некуда.

А цирики уже ставили на проигрыватель пластинку. Они бережно дули на нее, хихикали и говорили, что это их самая любимая музыка. Ребята плеснули в алюминиевые кружки еще «архи», и вдруг громко, поскольку проигрыватель подключили к колонкам, прямо на нас рванули «Песняры» – «Касiў Ясь канюшыну…».

– Видишь, это твои, – толкали в бок монголы. – Твои лучшие.

И метель, мартовская, тридцатиградусная, крутила свою волынку на промерзлой дороге в двух часах езды до наших бараков. И ребята, захмелевшие от водки, вместе с монгольскими солдатами подпевали по-белорусски. Завывая от тоски по своему Ташкенту, Баку, Львову.

Нам было за что пить. Хотя мы и знали, что настоящие патриоты остались дома, в тепле, рядом с нашими девчонками и брошенными за тысячи километров матерями.

Так они нас учили Родину любить – издалека. И дружбе народов – на выживание.

– Берите, – цирики подкладывали в наши миски лучшие куски мяса и показывали свои фотографии из дома.- Баранину надо есть горячей. Баранина – как песня.