все обошлось. Вахтенный кликнул другого матроса, что-то сказал ему. Тот что-то сказал в ответ и собрался перехватить чемоданы у извозчика, но тот чемоданы не отдавал.
«Требует платы,» — поняла Тереза. Она достала из сумочки сохранившийся у нее с Гонконга шиллинг и вручила его извозчику. Тот что-то начал ворчать, но уже не стал сопротивляться, когда матрос подхватил вещи журналистки.
К каюте, как и ожидала Тереза, пришлось спуститься по лестнице внутрь корабля. Лестница оказалась крутой, но сопровождавший ее матрос легко и быстро слетел по ступенькам вниз, словно и не был нагружен вещами, а потом быстро поднялся вновь и протянул руку Терезе. Вдобавок он еще и широко улыбался. За два дня в Адене она уже позабыла, что так могут улыбаться совершенно незнакомые люди. Эта улыбка турецкого матроса как-то воодушевила ее и обнадежила. Даже скромная каюта, которая явно проигрывала даже каюте «Ливерпуля», не смогла разрушить этот положительный настрой.
«Теперь все будет хорошо. Все будет хорошо,» — подумала она.
Тереза засунула чемоданы под кровать, закрыла каюту на ключ, который вручил ей матрос, и поднялась на палубу. Это и было ее компромиссом — ожидать «Пруссию» на корабле. Она нашла тихое место на носу судна, где были расставлены шезлонги, открыла книгу своей любимой писательницы и стала ждать.
Это было немного наивно. «Пруссия» могла прийти через час и через два, но Тереза не могла по-другому. Это было ее оправдание, словно мучительным ожиданием она могла искупить свое маленькое как-бы предательство. Она уже не рисовала, как раньше, в голове картинку того, как она радостно встретит Энтони, сходящего с палубы «Пруссии», как они радостно будут улыбаться друг другу. Она просто ждала.
Ей повезло. Тереза не успела прочесть и десяток страниц, как в бухту стал заходить серый с черными трубами пароход. Это мог быть, какой-нибудь другой корабль, не «Пруссия». Но сердце Терезы бешено забилось. Пароход медленно двигался и остановился посреди бухты. Какое-то время ничего не происходило, потом к нему подошел небольшой паровой катер, подхватил брошенный канат и потащил вновь пришедший трансторт к пристани.
Тереза не заметила, как поднялась с шезлонга, подошла к борту и с силой схватилась за поручни. Серый гигант проплывал мимо нее, а на его борту черной краской сияло ««Pruessen». Так Тереза простояла около часа. Стоянка прусского пассажирского лайнера оказалась рядом с «Гайрет». С ее борта сошло несколько человек, но ни в одном журналистка не узнала Деклера.
— Он не вернулся? — кто-то, подошедший сзади, спросил ее.
— Нет, — рассеяно ответила Тереза и только после этого обернулась.
Рядом с ней стоял Марко Штейнер.
— Это вы? — удивилась Тереза. — Но у вас же дела в Адене.
— Как я уже рассказывал вам, мисс Одли, — ответил Штейнер. — Торговый партнер меня подвел, и я потерял надежду его дождаться. Мне пора вернуться домой, пока мои пациенты не забыли меня и не перебежали к другим докторам.
— А как же опиум? — спросила журналистка.
— Куплю на месте. Дороже, конечно, но зато не потеряю клиентов, — улыбнулся миланский доктор. — А проплыть какую-то часть пути с такой замечательной попутчицей как вы — это просто чудо.
— Понятно, — сказала Тереза и вновь перевела взгляд на «Пруссию». Та стояла неподвижно. Те немногие пассажиры, пунктом назначения которых был Аден, уже сошли, и пристань рядом с кораблем была пуста. Потом она снова обернулась к Штейнеру.
— Извините, мне нужно вернуться в каюту, — сказала она. — «Не хватало еще расплакаться прямо перед этим вечно улыбающимся доктором».
Тереза покинула палубу и не видела, что в бухту стал заходить еще один корабль. На этот раз это был уже не какой-нибудь «купец» или пакетбот, а настоящий британский военный крейсер, капитан которого очень хорошо считал деньги.
Сцена 18
«Все становится только хуже,» — думала Тереза в первое свое утро на «Гайрет». Никакой ванны, как на «Пасифике» или дамской комнаты, как на «Ливерпуле» — на этом турецком корабле не было. Ночная ваза, тазик и ведро с водой — вот и все удобства. Да, что там говорить, в каюте не было даже зеркала. Приходилось ловить свое отражение в стекле иллюминатора, чтобы уложить расчесанные волосы. Но хуже всего было отношение обслуги. Тереза еще лежала в постели, как услышала, что повернулся ключ в замке, и в комнату зашел турок-матрос. Ничуть не смущаясь, на ломанном английском, он предложил выбрать блюда на завтрак.
«Как он это себе представлял?» — думала Тереза, когда стюард ушел. — «Я должна была в ночной сорочке подняться с постели, подойти к нему и посмотреть, что у него там написано на листке? Или же, наоборот, попросить его подойти поближе, присесть на кровать и уже в таком положении разбираться с завтраком!»
Ни первый вариант, ни второй Терезе не подходили, поэтому она сказала, чтобы принесли омлет и кофе. Когда матрос ушел, она вскочила и повернула ключ в замке, но потом вспомнила, что она точно также поворачивала ключ, ложась спасть, и села на кровать в растерянности. Что же делать?
Впрочем, в следующий раз стюард уже стучал в дверь. Но была ли эта проснувшаяся вежливость или у него были просто заняты руки подносом с едой, Тереза не знала.
Обо всем этом она рассказала Марко Штейнеру. Тот проявил свойственный для цивилизованного человека такт и не стал говорить, что Тереза сама выбрала такой транспорт, что надо было быть внимательнее и что лучше было бы подождать другого парохода. Вместо чтения нотаций миланский доктор извинился, ушел в свою каюту и вернулся с двумя небольшими деревяшками.
— Возьмите, — сказал он. — Весьма полезная вещь для путешественника.
— Что это? — спросила Тереза.
Деревяшки были небольшими, и каждая выглядела, как фасад пряничного домика, который разрезали пополам.
— Вставьте в щель под дверью, — сказал Штейнер и показал, как это надо сделать. — И никто не сможет зайти к вам. Если, конечно, не выломать дверь. — Но, заметив испуг на лице Терезы, добавил. — До этого я думаю не дойдет.
Тереза поблагодарила своего попутчика, а вечером приладила деревяшки под дверью. Правда, больше к ней без стука никто не пытался входить.
Еще журналистку смущало, что на «Гайрет» она и Марко Штейнер были единственными пассажирами. Кроме них, на палубе появлялся еще один человек, который явно не принадлежал к команде корабля. Почему Тереза так решила? Потому что этот человек — турок, если судить по одежде, был чрезвычайно толст, что помешало бы ему быть простым матросом. Но эту причину Тереза приобщила к своей мысленной аргументации больше для порядка, так как никаким матросом он