– У Распутина, – думал я, – достаточно источников для получения необходимых ему средств на кутежи и пьянство. Все его несложные потребности могут быть удовлетворены с избытком, а, кроме того, быть может, у него есть способы для приобретения таких богатств, которых мы и не сможем ему предложить. Если он, действительно, немецкий агент или нечто в этом роде, то Германия не пожалеет золота ради своих выгод, ради своей победы.
Отчетливо рисовалась моему сознанию необходимость прибегнуть к последнему средству избавления России от ее злого гения...
VIII
Занятия в Пажеском корпусе по-прежнему отнимали у меня много времени, а строевые учения сильно меня утомляли.
Я возвращался из корпуса очень усталым, а вместо отдыха должен был обдумывать намеченную нами тяжелую задачу и принимать все нужные меры для ее выполнения.
Навязчивая мысль о Распутине томила меня точно болезнь. Я был не в силах остановить работу этой мысли, которая непрерывно вращалась в моем мозгу и заставляла меня с разных сторон обдумывать не только принятое нами решение, но также личность самого «старца» и тайну влияния этого странного и страшного человека.
Моему воображению рисовался чудовищный заговор против России и в центре его стоял этот «старец», волею неумолимого рока или игрою несчастного случая, ставший опасным орудием в руках наших врагов.
– Сознает ли он смысл всего того, что он делает? – думал я. – Нет, конечно, не сознает. Он не может понять, насколько сложна та паутина, которой он опутан, как тонка ухищренность и дьявольская изобретательность людей, им руководящих.
Темный, еле грамотный мужик, он не мог, конечно, во многом разбираться, многого не понимал. Беспринципный, циничный, жадный до денег, достигнув, неожиданно для себя, головокружительного успеха, он стал еще беспринципнее, циничнее и жаднее.
Неограниченное влияние в высших кругах, подобострастное поклонение психически расстроенных женщин, разгул без удержу и развращающая непривычная изнеженность, погасили в нем последнюю искру совести, притупили всякую боязнь ответственности. Хитрый, в высшей степени приметливый, он, несомненно, обладал колоссальной силой гипноза. Мне не раз казалось, когда я смотрел ему в глаза, что, помимо всех своих пороков, он одержим каким-то внутренним «беснованием», которому он подчиняется и, в силу этого, многое делает без всякого участия мысли, а по какому-то наитию, похожему на припадочное состояние. «Бесноватость» сообщает особенную уверенность некоторым его словам и поступкам, а потому люди, не имеющие твердых душевных и волевых устоев, легко ему подчиняются. Конечно, и его положение – первого советника и друга Царской Семьи, – помогает ему порабощать людей, особенно тех, которых ослепляет всякая власть вообще.
Но кто же были те люди, которые так умели им пользоваться в своих целях и издали незаметно им руководить?
Едва ли он был достаточно осведомлен о их настоящих намерениях и о том, кто они такие в действительности. Имен их он не знал, так как вообще не помнил, как кого зовут, и имел обыкновение всем давать клички. Упоминая намеками о своих таинственных руководителях, он их называл «зелеными». Лично он их, вероятно, и не видел никогда, а сносился с ними через третьих или даже четвертых лиц.
В одном из разговоров со мной он как-то мне сказал:
– Вот зеленые живут в Швеции: поедешь туда и познакомишься.
– А в России есть «зеленые»? – спросил я.
– Нет, только «зелененькие», друзья ихние, да еще наши есть, умные все люди, – ответил он.
Думая обо всем этом, об этой распутинской тайне, быть может, гораздо более сложной, чем он сам, я все же ждал дальнейших событий и обещанного телефона от М. Г.
Наконец, она позвонила и сообщила, что Распутин снова приглашает меня с собою к цыганам.
Один раз мне уже удалось отделаться от этой поездки, и я надеялся избавиться от нее и теперь. Я опять сослался на репетицию в корпусе и сказал, что если Григорий Ефимович хочет меня видеть, то я опять приеду к нему пить чай. Мы условились, что на следующий день, как и в предыдущий раз, я заеду за М. Г., и мы с ней вместе отправимся к Распутину.
Мое второе посещение «старца» оказалось еще более интересным.
Мы почти все время были с ним вдвоем.
Он особенно был ласков со мною в этот день, и я ему напомнил о его обещании меня лечить.
– В несколько дней вылечу, вот сам увидишь. Пойдем в мой кабинет, там никто нам мешать не станет. Погоди только, вот раньше чайку напьемся, а там с Божьей помощью и начнем. Я помолюсь и болезнь из тебя выгоню, ты только слушай меня, милый, все тогда хорошо будет.
После чая Распутин провел меня в свой кабинет. Там я был впервые. Мы вошли в небольшую комнату с кожаным диваном и такими же креслами; огромный письменный стол был весь завален бумагами.
«Старец» уложил меня на диван, стал передо мною и, пристально глядя мне в глаза, начал поглаживать меня по груди, шее и голове.
Потом, он вдруг опустился на колени и, как мне показалось, начал молиться, положив обе руки мне на лоб. Лица его не было видно, так низко он наклонил голову.
В такой позе он простоял довольно долго, затем быстрым движением вскочил на ноги и стал делать пассы. Видно было, что ему были известны некоторые приемы, применяемые гипнотизерами.
Сила гипноза Распутина была огромная.
Я чувствовал, как эта сила охватывает меня и разливается теплотой по всему моему телу. Вместе с тем, я весь был точно в оцепенении: тело мое онемело. Я попытался говорить, но язык мне не повиновался, и я медленно погружался в сон, как будто под влиянием сильного наркотического средства. Лишь одни глаза Распутина светились передо мною каким-то фосфорическим светом, увеличиваясь и сливаясь в один яркий круг.
Этот круг то удалялся от меня, то приближался, и когда он приближался, мне казалось, что я начинаю различать и видеть глаза Распутина, но в эту самую минуту они снова исчезали в светящемся кругу, который постепенно отодвигался.
До моего слуха доносился голос «старца», но слов я различить не мог, а слышал лишь неясное его бормотанье.
В таком положении я лежал неподвижно, не имея возможности ни кричать, ни двигаться. Только мысль моя еще была свободна и я сознавал, что постепенно подчиняюсь власти этого загадочного и страшного человека.
Но вскоре я почувствовал, что во мне, помимо моей воли, сама собой пробуждается моя собственная внутренняя сила, которая противодействует гипнозу. Она нарастала во мне, закрывая все мое существо невидимой броней. В сознании моем смутно всплывала мысль о том, что между мною и Распутиным происходит напряженная борьба и что в этой борьбе я могу оказать ему сопротивление, потому что моя душевная сила, сталкиваясь с силой Распутина, не дает ему возможности всецело овладеть мною.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});