Читать интересную книгу Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

Некоторые в то время настаивали, что Горбачев должен скопировать более статичную китайскую модель, и споры об альтернативных путях продолжались{1251}. Китайские условия, конечно, очень отличались от российских. В Советском Союзе сельское хозяйство было сильнее подорвано коллективизацией, и старые промышленные аппаратчики обладали большей властью[859] и могли препятствовать экономическим реформам. Тем не менее некоторые утверждают, что если бы были правильные стимулы, некий вариант «Четырех Модернизаций» Дэна привел бы к лучшим экономическим результатам.

Наверное, бессмысленно рассуждать о возможных альтернативах. Учитывая демократическое, антибюрократическое мировоззрение Горбачева и интеллектуальную среду на Западе, у китайской модели почти не было шансов. И даже если бы вариант китайской модели обеспечил улучшение в экономике, это нанесло бы ущерб политической свободе и, возможно, миру во всем мире. Коммунисты остались бы у власти, и старая гвардия, возможно, смогла бы противостоять выходу из соцлагеря стран Восточной Европы в 1989 году.

Тем не менее курс, избранный Горбачевым, какими бы ни были его политические преимущества, имел разрушительные последствия для экономики: фактический крах государства и «разворовывание» экономики управляющими и руководителями. Когда в 1989 году Горбачев в конце концов назначил либерала Николая Петракова своим советником по экономическим вопросам и ясно дал понять на следующий год, что вероятна приватизация[860], руководители начали «самоприватизацию», продавая оборудование и присваивая прибыль. Тем временем партийные руководители и госслужащие воспользовались атакой Горбачева на центральную иерархию и присваивали средства организаций, в которых работали. Бюрократы «разворовывали страну»{1252}. Полулегальное воровство было источником богатства многих олигархов 1990-х годов. Горбачев, намеревавшийся уничтожить бюрократов, на деле помог многим из них обогатиться, а его идеализм проложил путь десятилетию политического и экономического краха, охватившего Россию после коммунизма, в свою очередь подпитав антилиберальную реакцию, которая пришла ему на смену при президенте Владимире Путине[861].

С осени 1989 года, таким образом, результаты подспудной революции Горбачева против коммунистической партии становились ясны: различные аспекты советской власти рушились[862]. И неудивительно, что первым поддалось самое слабое звено: Восточная Европа.

VIII

В дни перед семидесятой годовщиной Октябрьской Революции, 7 ноября 1987 года, граждане Вроцлава узнали о планах необычного празднования основания советского государства:

«Товарищи!!!

День, когда разразилась Великая Октябрьская Социалистическая Революция, — это день великого события… Товарищи, пора нарушить пассивность народных масс! …давайте соберемся 6 ноября, в пятницу, в 16:00 на Свидницкой улице под «часами истории». Товарищи, одевайтесь празднично, в красное. Наденьте красные туфли, красную шапку или шарф… По крайней мере, не имея красного флага, накрасьте ногти красным».

Это сатирическое празднование революционной истории было только одним из событий, организованных польской «Оранжевой Альтернативой», сюрреалистической подпольной группой. Они высмеивали ранние большевистские политические празднования, такие как штурм Зимнего дворца в 1920-м году — исполненный с помощью макета революционного крейсера «Аврора», кавалерии в буденовках и знамен с такими лозунгами, как «Красный Борщ». Один из организаторов описывал эту сцену так: «Крики «РЕ-ВО-ЛЮ-ЦИ-Я». Пролетариат [то есть рабочие с местных фабрик] выходит из автобуса; на их рубашках надписи «Я буду работать больше» и «Завтра будет лучше». Наготове было множество полицейских, но они были в унизительном положении, когда нужно арестовывать любого, кто носит красное или провокационно пьет клубничный сок{1253}.

«Оранжевая Альтернатива», во многих отношениях необычная, фиксировала многое в характере восточноевропейского инакомыслия конца 1980-х, по крайней мере на территории бывшей Австро-Венгерской империи (включая Западную Украину). Появлялось новое молодое поколение диссидентов, которое было меньше заинтересовано в больших протестах и демонстрациях против режима, чем в создании альтернативного, контркультурного «гражданского общества», свободного от государственного контроля. Этот новый стиль был скорее карнавальным, как назвал его Падрик Кении, чем воинственно сопротивляющимся, и многим был обязан ситуационистам и западным молодежным субкультурам 1960-х годов. В самом деле, дух 1989 года был ненасильственной адаптацией духа 1968 года. Как показала акция во Вроцлаве, их подход не мог сильнее отличаться от старой коммунистической модели мобилизации масс. Но цели многих групп (в отличие от «Оранжевой Альтернативы») были часто очень специфичны и с виду далеки от политики — кампании по вопросам окружающей среды или мира, например{1254}. Этого, наверное, следовало ожидать после подавления движения «Солидарность». Престиж властей еще сильнее покачнулся, но стало ясно, что открытое противостояние будет подавлено силой, а за пределами Польши интеллектуалам сложно было привлечь рабочих. Поэтому требовался новый, менее конфронтационный подход.

При том что социальная активность (и осмеяние) сыграли свою роль в конце коммунизма, важнее была Москва и сигналы, которые она подавала восточноевропейским коммунистическим партиям. Горбачев еще в 1985 году лично заявил лидерам, что они не могут рассчитывать на помощь Советской Армии, хотя он ожидал, что они останутся в советском блоке. Вечный оптимист, он верил, что более популярные лидеры восстановят легитимность коммунизма. Но так же, как хрущевский доклад о культе личности и его последствиях ослабил «маленьких Сталиных», воодушевив реформаторов и разделяя партии, перестройка в СССР потрясла основы восточноевропейских режимов. Сторонники либеральных реформ в партиях усилили позиции, и в некоторых случаях лидеры понимали, что они больше не могут полагаться на репрессии, но должны расширить основания для социальной поддержки. Оппоненты властей, в свою очередь, осознали, что теперь у них меньше оснований для страха; когда зимой 1987/88 года польский историк Вацлав Фельчак поехал в Будапешт с курсом лекций, его слушатели спросили, каковы были для них уроки «Солидарности». «Основать партию, — ответил он. — Они, возможно, посадят вас за это, но все говорит о том, что долго вы в тюрьме не пробудете»{1255}.

Первой ответила на сигналы из Москвы Венгрия. Выдвинув себя на выборы с участием нескольких кандидатов, где старая гвардия выступила хуже, чем ожидалось, более молодая реформистская группа коммунистических лидеров, включая Имре Пожгаи, по сути, социал-демократа, сумела в марте 1988 года вынудить престарелого Яноша Кадара уйти в отставку. Партия раскололась, демократическая оппозиция теперь формировалась за пределами партии, и к февралю 1989 года реформаторы в пределах самого режима провели многопартийные выборы. Готовность Москвы принять такую фундаментальную перемену сделала совершенно ясным для всех, что Советский Союз больше не будет гарантировать старый порядок в Восточной Европе.

В Польше, как и в Венгрии, на сигналы из Москвы обращали пристальное внимание с самых ранних этапов. Генерал Ярузельский, один из лидеров, наиболее близких к Горбачеву, начал либеральные реформы в сентябре 1986 года, но в августе 1988-го волнения среди рабочих против мер по сокращению расходов снова потрясли коммунистические власти. К февралю 1989 года правительство под давлением со стороны Горбачева пошло на дискуссию с оппозицией в форме круглого стола, и в июне 1989 года были проведены выборы, в которых «Солидарность» забрала все ставки. В августе 1989 года Тадеуш Мазовецкий стал первым за более чем сорок лет некоммунистом, возглавившим коалиционное правительство.

Более жесткие правительства показывали более сильные Намерения не допустить перемен, но скоро и они были вынуждены принять во внимание надписи на стене — в Восточной Германии. Началом конца был май 1989 года, когда венгерские власти ослабили контроль для венгров на австрийской границе. Жители Восточной Германии стали устраивать «каникулы» в Венгрии, чтобы воспользоваться брешью в «железном занавесе», хотя предполагалось, что граница открыта только для венгров. 19 августа в приграничном городе Шопроне венгерская оппозиция при поддержке странного дуэта, Имре Пожгаи и Отто фон Габсбурга, наследника престола Австро-Венгерской империи, организовали панъевропейский пикник, в течение которого они планировали открыть неиспользуемый пропускной пункт и позволить жителям Восточной Германии перейти границу. Немцы прорвались через границу, и три недели спустя венгры сняли все ограничения. ГДР ответила закрытием венгерской границы, и эта новая репрессия подхлестнула оппозицию в Восточной Германии. По всей ГДР прошли демонстрации, и партия стала терять контроль. Жесткий режим Хонеккера получил еще один удар, когда Горбачев прибыл с визитом на празднования сорокалетия со дня основания ГДР. Приветствуемый восторженными толпами, Горбачев определенно не сумел поддержать лидера ГДР. Как сообщают, он заявил: «Кто опаздывает, того наказывает жизнь»{1256}. Вскоре после этого (в результате переворота 17-18 октября) Хонеккера сместил Эгон Кренц.