Читать интересную книгу Учебник рисования, том. 2 - М.К.Кантор

Гамлет

Не дорожу я головой,

Но не досталась бы вороне,

И череп мой уже пустой

С приметной костью лобовой

Кто взвесит на своей ладони?

Повсюду торжествует принцип:

Не стоит дожидаться принца,

Когда приказчик у ворот.

В мои отверстые глазницы,

В оскаленный беззубый рот

Взглянув, усмешкой покривится

Случайный тот и отойдет.

За правду пасть - кому охота?

Дороже вольность и покой.

Прогресс ли на дворе, застой -

Знать, крепок социальный строй,

Когда державная блевота

Приватной смочена слюной.

Коль ухо режет даже нота,

Оркестр уже хорош любой.

И прочь пойдет прохожий мой,

Раззявит рот его зевота:

Никто не тратит капли пота

Там, где шампанское - рекой.

Не хвастают прямой спиной

Там, где любая вещь - дугой,

Запас не ценят золотой

Там, где в почете позолота.

К чему напрасная забота?

В том нет ни славы, ни почета -

Давно пора махнуть рукой.

Но нет истории другой,

И властвует закон простой,

И ценится лишь та работа,

В какой рискуешь головой,

Считаешь до предела счета,

Идешь за дальнею звездой.

Ты прав последней правотой,

На царство венчанный герой:

Тебе лежать в земле сырой

В короне птичьего помета.

Этим творчество Чирикова не ограничилось. По Москве ходило хулиганское стихотворение под названием «Содом»; авторство приписывали все тому же Чирикову. Скорее всего, то был казус, схожий с историей актера театра «Глобус» - все сколько-нибудь заметное приписывали ему. Чириков охотно брал ответственность на себя. Как, удивлялись люди, и это вы написали? Экий вы острый. А - не боитесь? Чириков отвечал: не боюсь.

Содом

Я был приговорен заочно

За то, что видел все отлично,

Но разницу я знал неточно

Между народом и вождем.

Зане все люди симпатичны,

Но те, что выглядят прилично,

Мерзее втрое, чем обычный

Народ пропитый и циничный,

Кому привычно гнить живьем.

Когда всего ценнее личность,

А в личности важней наличность,

То положения двуличность

Уже не кажется бедой.

Народ, он состоит из знаков,

Но знаков ряд не одинаков,

А в сумме знаков есть логичность -

Ее отстаивают массы

Освободительной борьбой.

Есть круглых чисел интересы -

И это есть предмет прогресса,

И математики процессы

Порой свободой мы зовем.

Мы в демократию войдем,

Где прав и совести запасы,

Уже не будем мы безгласы.

Мы в светлый мир проложим трассы,

Из трясогузок станем асы -

Хоть прыгай в лестничный проем.

Когда свободу обретем,

Когда поставим на своем,

Когда укажут путь в сберкассу,

Когда введут запрет на Маркса,

Венчаться станут пидорасы,

И прав прибавится у прессы,

Тогда истории вопросы

Для нас покажутся фуфлом.

Утопии железный лом

Пошел в обмен на «мерседесы»,

И прогрессивные балбесы

Наметили маршрут в дурдом.

Шоферы, сданные внаем,

Жрут чебуреки за рулем

И на прохожих смотрят косо,

А в ресторанах рдеют боссы,

Налившись розовым вином,

Там рьяно отрицают классы,

Мыслители не метят в Марксы,

Где в вечность принимают взносы,

Там все равны перед рублем,

Неактуальные процессы

Не вызывают интереса -

Где ведьмы, упыри и бесы,

Припудрив шрамы и укусы,

Обнявшись, строят общий дом.

Там демократы-кровососы,

Давясь, рубают ананасы,

На генеральские лампасы

Блюют господским шашлыком.

Там юркие единороссы

Строчат привычные доносы,

От перепития гундосы,

Считают выручку тайком.

Там прогрессисты-либералы

Используют свои каналы,

Чтоб влезть к истории в анналы,

И прячут от людей клыки,

Там рвут страну на регионы,

Там либералов эскадроны,

Там реформаторов полки,

Там светлых личностей колонны

Погибли в битвах за руду,

Там нефть и газ - души дороже,

Там либеральные вельможи

Царапают друг другу рожи,

Из жирной глотки рвут еду.

Правозащитники-герои,

Регалии в четыре слоя,

Бранят тоталитарный строй,

И час свободы торжествуя,

Идут, начальству салютуя,

Друг в дружке чествуя холуя,

Рыгают дармовой жратвой.

Там в небо высятся колоссы,

Там ржут на привязи пегасы,

Кладут под «мерседес» фугасы,

А на закон - кладут елду.

С торжественностью какаду

Там лебезят интеллигенты,

Ловя счастливые моменты,

И норовят под монументы

Начальства нового пролезть,

Там не в чести отныне честь,

Сияют в куполах купоны,

И над ворованным жильем

Кружат охрипшие вороны,

И чистит КГБ погоны

И бьет хозяину поклоны,

И давит ближних сапогом.

Помилуй, Господи, Содом,

Есть десять праведников в нем,

Помилуй ржавые откосы

И грязь, размытую дождем,

Что делать, раз мы здесь живем,

Раз пуст наш дом и ветер в нем.

Стихи разошлись на поговорки, строчки «утопии железный лом пошел в обмен на "мерседесы", и прогрессивные балбесы наметили маршрут в дурдом» цитировали повсюду, вероятно потому, что у многих появилось чувство того, что практически уже приехали: дурдом - вот он.

XIII

Граждане так или иначе, но осознали, что дело идет к финалу. Коттеджи возводили и плафоны лебедями расписывали, но как-то вяло. Прибавочной свободы, данной в обмен на независимость, хватило на то, чтобы демонтировать государство, построить в пределах Московской области миллион дач. И все. А процесс глобализации, всполошились иные, как же многообещающий процесс глобализации? Без нас, что ли, идет? Без вас, родимые. Извините.

В этих условиях оформилось решение Соломона Рихтера стать главой российского правительства. Безумный ученый вообразил, что помимо него исправить положение некому - хотя, возможно, то было не безумие: попытаться идею глобализации приспособить под российский хаос. Глобализация - после размышлений - явилась Рихтеру как условие коммунистического развития. Если Гегель видел воплощение мирового духа в современной ему Пруссии, старый Рихтер усмотрел в американских штатах - коих он, впрочем, в яви никогда не лицезрел - воплощение очередного витка истории. Крутится спираль в направлении свободы, а очередной, американский виток - есть не что иное, как реинкарнация социализма. Рихтер объяснил домашним, что коль скоро социализм (т. е. переходная фаза от капитализма к коммунизму) содержит черты как коммунизма, так и капитализма, то исследователь должен признать, что именно Америка эти черты в себе соединяет. По-капиталистически получают прибыль, по-коммунистически наделяют свободой. Ergo: в Америке сейчас социализм, хотя об этом американцы не догадываются, - и это единственный путь к коммунизму. Как обычно, Запад сам не понимает своих возможностей. Задача России - тоже привычная - его вовремя вразумить. Собственно говоря, все следует просто поставить с головы на ноги - восстановить коммунизм в стране и опереться на Америку. Американцы думают, что они победили коммунизм, - мы им сейчас докажем, что они проиграли, и с их помощью построим светлое общество, что может быть логичнее? Пусть некоторые думают, что мы угробили страну, пусть иные полагают, что мы строим капитализм, - ни то, ни другое не верно: на самом деле мы нашли выход к свободе, предсказанной Марксом. Рихтер обложился сводами законов и декларациями прав, делал выписки. Рихтер репетировал свою речь в парламенте и, усадив перед собой Татьяну Ивановну, объяснял ей, что скоро она будет бесповоротно свободна. Он негодовал на ее инертность, сетовал на одиночество пророка в своем отечестве. Бродя по квартире, стуча палкой, Соломон Моисеевич готовился к судьбоносному шагу.

- Вы, Соломон, серьезно? - спрашивал Татарников, чувствуя свою вину: в конце концов, это он смутил покой ученого.

- Вы сами убедитесь в моей правоте, - вещал Рихтер, - вот полюбуйтесь! - и открывал он заложенное место в известном Манифесте Коммунистической партии, предъявлял Татарникову: - Извольте: «свободное развитие каждого - есть условие свободного развития всех»! Пожалуйста! Движемся согласно марксистской программе! Только этого еще никто не понял: за деревьями леса не видят!

XIV

И впрямь: новая империя декларировала целью своего развития свободу, Империя ревностно охраняла закон, Империя показательно защищала права своих граждан. И прочим людям - коих в мире большинство - Империя предлагала необходимый минимум прав, т. е. желанную прибавочную свободу. Можно было даже сказать, что свободное развитие всех (обретение гражданами окраин необходимой прибавочной свободы) было условием сохранения статуса свободы внутри Метрополии. Кое-кто роптал: мол, свобода, распределяемая внутри Метрополии, была качественно иной, чем прибавочная свобода, используемая для товарооборота на окраинах, - но выбирать не приходилось. Тем более, что лучшего у них, жителей окраин, все равно не было. Нет, кричали отдельные националисты, одинокие и жалкие, нет - у нас была независимость! Смешно: если у них и забирали их жалкую независимость - то много ли такая независимость стоила? Как говаривал Наполеон, обращаясь к баварским князькам, чьи земли аннексировал: в конце концов, ваша свобода все равно была мнимой. А для удобства рыночного оборота - продукт свободы, как и любой другой, должен быть приведен к одному стандарту.