V
На вершине лысой горы убийца снова в своей черной одежде смотрит в бинокль вниз, туда, где в восходящем солнце белеет прямоугольник мраморной колоннады. Колокол бьет, но двор по-прежнему пуст. Радость на лице наблюдающего. Там, внизу, появляются темные сутаны, идут вереницей, но нигде нет белой фигуры.
Слышен шелест шагов. С противоположной стороны на вершину лысой горы поднимается Папа. Черный роняет бинокль. Он вскакивает, его приклеенная борода отваливается. Папа, добродушно улыбаясь, раскинув руки медленно направляется к нему, как будто бы хочет его обнять. Черный отступает. Папа чуть заметным жестом дает понять: «ничего не случилось, не беспокойся, все прощено и забыто». Черный отступает назад, и чем отчетливее проявляется доброжелательность в движениях Папы, медленно идущего к нему, тем большим, сводящим с ума, становится страх убийцы. Он выхватывает из-под черной одежды револьвер, нажимает на спусковой крючок, но слышен только стук ударяющего бойка. Тогда он бросает оружие и отступает на самый край обрыва. Безграничная доброжелательность светится на лице Папы. Он останавливается, снимает круглую шапочку, обнажая седую голову. Смотрит на черную фигуру над пропастью, неподвижную, как статуя. Папа продолжает двигаться к черному. Слегка спотыкается о брошенный черный мешок, из которого выглядывает автомат. Из мешка, задетого ногой Папы, вываливается блестящий на солнце нож. Папа усмехается словно взрослый, увидевший невинные, смешные игрушки ребенка, и, обходя большой плоский валун, на котором лежит бинокль, приближается к застывшей на фоне неба фигуре. Пораженный этой невообразимой добротой, черный теряет равновесие. Несколько мгновений он отчаянно машет руками, но ноги скользят по высохшей траве, смешанной с известковой крошкой, и он падает вниз. Он рухнул у входа в ту небольшую пещеру, где был раньше. Лежит как упал, лицом вниз, голова неестественно повернута, капюшон съехал на шею, открывая спутанные черные волосы, левая рука покоится на песке, правая придавлена телом при падении, поэтому он покоится почти в таком же положении, как лежал Папа, когда был убит в первый раз. По тропинке среди зарослей, зигзагами ведущей вниз, спускается Папа. Еще достаточно далеко. Он двигается уже не с достоинством священника, а почти бежит, спеша на помощь. Просторная, черная одежда, укрывающая убийцу, начинает белеть. Становится все более светлой. Волосы на мертвой голове начинают седеть. Наконец он становится белым, как снег – таким же, как папское одеяние.
Вена, октябрь 1983
XIII
Приложение
Павел Околовский
Теология дьявола Станислава Лема (о рассказе «Черное и белое»)
Рукопись «Черного и белого» датирована как «Вена, октябрь 1983». Начнем с обстоятельств появления этого рассказа. 13 мая 1981 г. в Риме произошло покушение на жизнь Папы Римского Иоанна Павла II – три пули прошили его тело, из-за чего он едва не погиб. Вскоре выступив на «Радио Ватикана», Папа «искренне» «простил» своего палача; закулисье этого преступления так и не было раскрыто. Год спустя произошло новое покушение (12 мая 1982 г. в Португалии он был ранен священником, вооруженным ножом). В июне 1983 г. состоялось второе паломничество Папы на родину, растоптанную военным положением (с 13 декабря 1981 г. много тысяч людей было арестовано, десятки были убиты ради подавления духа свободы в народе). В Кракове тогда Кароль Войтыла произнес запоминающиеся слова из псалтиря: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною» (Пс. 22:4). В декабре того же года, когда рассказ уже был написан, Папа посетил покушавшегося на его жизнь Али Агджу в тюрьме, повторив слова прощения. 19 октября следующего года на берегах Вислы было совершено убийство священника Ежи Попелушко, что Лем – можно сказать – литературно предсказал. Последовательность упомянутых событий, их отличительная особенность – насилие – идеально соответствуют повествованию в «Черном и белом». Станислав Лем был тогда (1982–1988) в эмиграции, сначала в Западном Берлине, а затем вместе с семьей в Вене. И хотя в ноябре 1982 г. умер агрессивный Леонид Брежнев, после его смерти противостояние между США и СССР продолжало быть чрезвычайным – по оценке Лема почти манихейским[341]. Большой стала политическая и патриотическая ангажированность польского писателя, обычно считавшегося мизантропом. Он отправлял свои тексты в парижский польскоязычный ежемесячник «Культура», а его душевное состояние было сродни духу Великой эмиграции 1830-х гг, которая выдала величайшие произведения польского романтизма (Адам Мицкевич, Фредерик Шопен). Стоит также отметить, что в это время в полной мере у Лема проявился интерес к теории зла, о чем свидетельствует хотя бы «Народоубийство»[342], опубликованное в Польше в 1980 г., и его беседы на эту тему со Станиславом Бересем, проходившие в первые месяцы военного положения, а в книжном виде изданные в Польше в 1987 г.[343]
Рассказ «Черное и белое» был опубликован (впервые и до сих пор единственный раз) в 1984 г. в Германии в составе сборника фантастических рассказов «Добро пожаловать в обезьянник»[344]. Мнение (в связи с неопубликованием рассказа в Польше), что это произведение Лема представляет собой незавершенный черновик или недоработанный сценарий, является необоснованным. Станислав Лем – что видно по его достижениям и известно из его биографии – никогда не отдал бы незавершенный текст редактору, тем более немецкому, не разместил бы такой текст вместе с работами таких авторов, как Воннегут и Мрожек. Поэтому следует трактовать это произведение как завершенное, целостное и осознанно представленное миру. Без сомнения, появилось оно по зову сердца и имеет очень эмоциональный характер. Автор, повествуя, был глубоко тронут покушениями на главу Католической Церкви – тем более что с Каролем Войтылой он был знаком лично и испытывал к нему большое уважение, считая – вместе с Юзефом Пилсудским и Чеславом Милошем – величайшим поляком ХХ века.
Рассказ состоит из пяти сцен, изображающих убийцу вместе со своей жертвой. Рассказ фантастический, ибо невозможный в действительности, и представляет собой описание трех удавшихся покушений на одну и ту же персону. Остальное, хотя и вымышлено, до боли реалистично, и подчеркивают это «кинематографические» псевдоремарки. Тематика и символика рассказа в основном читаемы: речь в нем о сосуществовании нравственного добра и зла, о их таинственной диалектике. (Физические добро и зло – «созидание и разрушение» – это отдельный вопрос, часто обсуждаемый в эссеистике Станислава Лема). При помощи света и тени в описании сцен автор сразу же направляет читателя на соответствующий ход мысли. А фоном событий является поставленная стоиками и ими же впервые характерным способом решенная проблема теодицеи[345] и связанной с ней привативной концепции зла[346] – родом из cв. Августина. Совершенный Бог допускает зло, потому что оно служит гармонии мира, и поэтому в конечном счете также служит добру; зло по своей сути является отсутствием добра – как тень отсутствием света. Вся материя представленных в тексте Лема событий в прах разбивает эту теорию древних. Зло у Лема лежит в первооснове, является бытием более ощутимым, чем каменные колонны, ибо активным и бессмертным – как все возрождающееся личное намерение причинения вреда. Имея совесть, невозможно понять, как действия «черного» могут быть оправданы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});