Дэор молчал. Он видел глаза Эльфрун, волшебницы из Эльварсфьорда. Он помнил, как она корчилась от боли на каменном полу. А в её глазах, глазах мудрой вещей птицы, кипел гневом чужой взор. Тот взор заставил Дэора нестись из обители вёльвы сломя голову, поминутно оглядываясь, забыв о чести и гордости. Взгляд Хельгрима, северного бога тьмы, обжёг сердце запредельным холодом.
Снорри судорожно сглотнул набежавший комок страха.
— Корд…
— Да?
— Скажи, почему мы ещё живы?..
…он так и не успел ответить.
* * *
Перед Корд'аэном лежала знакомая лесная тропа меж двух рядов буков. Их кроны сцепились рогами оленей, но он разглядел серое осеннее небо в просветах меж золотом листьев. Горестный вздох ветра качнул верхушки деревьев, обрушив на тропу бронзовый дождь, вскружил палый лист, погнал мусор.
— Я дома… — прошептал Корд'аэн. Постоял немного молча, поглядел на ветви, сомкнутые сводом храма, и добавил:
— Славно, когда есть дом.
А потом зашагал по тропинке к исполинскому дереву с арочной дверцей в стволе.
Внутри, в уютной маленькой комнатке, его ждал Наставник.
Брендах, сын Катбада, Брендах Чайный Куст, был из рода жалких хальков, краткоживущих чужаков из земель Эйридхе. Он был преданным слугой Круга Высоких Вязов, много путешествовал по миру, на Востоке пристрастился к крепкому чаю, за что и получил своё прозвище. Он был стар — по меркам тех, кто живёт коротко. Он уверенно шагал ко грани, отделяющей миры друг от друга. А ещё он стоял в Золотом Совете — вместе со своим учеником.
За его плечами, согбенными годами и заботами, тоже зеленели холмы, возвышались священные дубравы, и юные девы плясали на цветущем весеннем лугу.
Брендах поднялся с кресла, приветствуя ученика кивком плешивой головы и улыбкой, надежно спрятанной в снегах бороды.
У Корд'аэна заныло сердце, когда он разглядел огонек в карих глазах Учителя.
— Вернулся, бездельник, — проворчал Брендах. — Проходи, вытирай ноги. Чай будешь?
И, не дожидаясь ответа, склонился над каменным очагом, колдуя над чайником. Корд'аэн тщательно вытер ноги и вошёл.
Комната не слишком изменилась: те же белые, гладко шлифованные березовые доски на стенах, те же шкуры рысей на полу, тот же серый тюфяк, те же три старых кресла — и те же кучи книг, свитков, дощечек, сваленных в углу. То была рабочая комната.
Корд'аэн умостился в кресле. Терпкий аромат уюта из заварника уже наполнил каморку, и странник уже почти поверил, что он вернулся, что он дома, и все заботы остались там, в тумане над каменным мостом Девятого Замка.
Однако взор его наткнулся на девять рам, скрытых занавесями. Ужас ужом шевельнулся в сердце. Вспомнились слова: "…почему мы ещё живы?"
Брендах между тем подал ему чашку. Ароматный пар успокаивал.
— Сегодня был великий день, — произнес Брендах голосом, в котором рокотал подземный гул вулканов, кричали вороны над полями сражений, дышали ненавистью горны глашатаев и оружейников.
Голос старика в чёрном камзоле с железным сердцем в груди дракона — вот чей голос звучал в комнате. Звучал обыденно, как рассвет и закат, на которые никто не смотрит.
— Знаю, что ты хочешь сказать, — поморщился старик. — Что я опять посмел нахаркать тебе в сердце, вытереть сапоги о светлую память… Спрячь громы и молнии, друид. Я не терплю голосов, от которых дребезжат стекла. Оставь вопли малышам и раненым птицам. Мастера говорят спокойно, как ты знаешь.
— А как же это столпотворение, скотобойня, этот карнавал? Как же все эти силы мира, духи, боги, чудовища?..
— Думается мне, что никуда они не денутся, — ответил Брендах-Глумхарр. — Это не более чем пролог к нашему разговору.
— Разве трудно было поговорить с самого начала?
— А ты был настроен говорить? А твои спутники? Вы шли в Девятый Замок, и шли со смертью и за смертью. Пока вас не измажешь мордой в дерьме, не обреешь налысо и не усадишь за рабскую работу, вы не услышите ни слова. Люди Креста не просто так проповедуют смирение, друг мой…
— А ты только с рабами можешь говорить?
— Кто не бывал рабом, часто мало ценит свободу, и не знает её вкуса до самой глубины. Ладно, поговорим лучше о другом.
Корд'аэн пожал плечами.
— Скажи мне, ученик мой, — взор Брендаха, сына Катбада, стал похож на горький чай, — скажи, что ты познал за этот день?
Колдуны скрестили взгляды. Корд'аэну казалось, что у него оба глаза целы, и что зеницы нанизывают на корявые прутья, что он седеет и стареет, что небо безжалостно впечатывает его в твердокаменную плоть земли…
…но не отвёл гордого и холодного взгляда. Отверз уста, и голос звенел чистейшим льдом с края мира:
— Дэор сын Хьёрина, охотник и скальд, научил меня, что мелкое ничтожество откроет этому миру новые двери новой судьбы. Ничтожество — это ключ, а грядущее принадлежит карликам, мелочным, скупым и рассудительным.
— Далее, — молвил Наставник тихо.
— Тидрек, сын Хильда, мастер, слепой и раб, научил меня, что дар вполне можно обменять на простые вещи, коль скоро дар не приносит счастья, в отличие от тех самых простых житейских удовольствий.
— Далее.
— Борин из рода Хёльтурунгов, мастер меча, арфы и кожи, научил меня, что честь превыше многого. Превыше счастья, любви, дара, дела и самой жизни.
— Далее…
— От Дарина сына Фундина, избалованного лентяя и труса, я узнал цену прощения, данного не из любви, уважения иль силы духа, но из безволия, бессилия и страха. Право же, невелика цена такого прощения! Далее? Изволь. От Асклинга-ясеня, бочки и идола, мне стало ведомо, что достойней умереть как герой, чем жить, как гнида. Снорри сын Турлога, пивовар, безумец и мой друг, научил меня, что отчий дом — в сердце твоём, и лишь потом — снаружи. Эльри Бродяга, убивший сам себя тысячу раз, — от тебя я узнал, что побороть дракона, не став драконом, невероятно трудно. Достаточно ли я узнал за истёкший день, о Наставник?
— Кажется мне, ты всё же кое-что утаил, мой ученик.
— Что ж, послушай ещё, Учитель. Сегодня один чёрный дракон, гад чешуекрылый, червь и слизняк, мнящий себя великим художником, знатоком тайн сердец и искусства, рассказал мне одну скелле. О том, как весело и приятно разрушать сказки. А главное — полезно. Ведь нам просто необходимо знать, как всё было на самом деле. Сегодня я видел смерть сказки. Сегодня я окончательно стал взрослым.
— Скажи ещё немного, о лучший из моих учеников! — почти молил старик.
— Я скажу. Только те, кто прошёл ад вдоль и поперёк, могут приносить жертвы. Только сильные могут решать, КОГО приносить в жертву. И только сильнейшим позволено жертвовать собой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});