Читать интересную книгу Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

Мать обняла его, прижала к себе:

– Тихо, тихо, мой маленький!.. Ты меня не понял, дарить папе стихотворение, написанное на клочке бумажки, нельзя. Ты вот что, иди к себе, нарисуй цветную открытку, красиво перепиши стихи… И поверь, они у тебя, в самом деле, замечательные!.. Капа, возьми Матвея.

– Пойдём, дурачок, красивый подарок делать, – домработница взяла его за руку.

– Вам правда понравилось? – Матвей не знал, радоваться ему или огорчаться.

– Тебе же сказали, а ты не веришь. Идём, идём!.. – Капитолина почти силой повела мальчишку из гостиной. Навстречу им – Савва.

Валентина Ивановна чуть ни вскочила со своего кресла.

– Ну, наконец-то!.. Я и не знаю, что подумать!.. Рассказывай!..

Матвей вырвался из рук Капы.

– Савва!.. Я папе стих написал!.. Вернее мы с Каппой, вдвоём!.. Послушай!..

– Да погоди ты со своим стихом!.. – разозлилась бабка. – Тут поважнее дела есть!..

– Ты мне чуть погодя стишок прочитаешь, – успокоил парня Савва, увидев, как у того опять запрыгал подбородок. – Погоди маленько… Ну, Валентина Ивановна, поздравляю вас!..

– Как не стыдно издеваться над старухой?!.. – она вся кипела от негодования. – Комиссия из Москвы собирается с Петра стружку снимать, и ты туда же – с поздравлениями!

– Кто вам сказал, что у Петра Петровича неприятности намечаются?.. Ничего подобного!.. Приехал помощник завотделом ЦК… Фамилию я с трудом разобрал… Из-за закрытой двери плохо слышно… Чудная у мужика фамилия, то ли просто Друзь, то ли самый обыкновенный Груздь… Ну, один другого не слаще. Так вот, этот самый… "гриб"… Ну, вы меня поняли… Привёз письмо за подписью самого Геннадия Андреевича. А в письме, во-первых, поздравления с юбилеем, а во-вторых, благодарность Петру Петровичу за долгий и самоотверженный труд. А также отдельно конверт. Я так полагаю, премия. А вы говорите… Да я бы счастлив был, если бы с меня таким образом "стружку снимали"!.. Добровольно под рубанок бы лёг!..

– Ну, слава Богу! – Валентина Ивановна перекрестилась. – А я, дура старая, переполошилась!.. Думала… Эх, да что говорить!..

– Более того, Пётр Петрович просил передать, что в половине третьего они с… этим самым "грибом"… обедать домой приедут. Просил, чтобы вы побезпокоились…

– Что же ты молчал?! – набросилась на него Зинаида, потом в ужасе схватилась за голову. – Уже четверть второго!.. Ведь это надо бы поскорее!.. Капа, за мной! – и они стремглав вышли из гостиной.

– Хорошенькую фурфуську Пётр Петрович всем врагам нашим вставит! – резюмировал довольный Савва. – Представляю, какую кислую физиономию Кахетинский скорчит!..

– Надо бы и мне приготовиться, – засуетилась Валентина Ивановна. – Поеду, что-нибудь поприличнее на себя надену.

Матюша был тут как тут.

– Чур, я бабушку повезу!.. Чур, я!..

– А тебе всё игрушки… Дурачок…

– Ба, поехали!.. Би-бип!.. Бип!..

Он затарахтел, зафырчал, изображая машину, и повёз бабушку из гостиной. В комнате остались Богомолов и Савва.

– Так, значит, вы и есть тот самый знаменитый Савва?

– Почему знаменитый?

– Мне Валя только что много про вас рассказывала.

– Да?.. Ну, надо же!

Он произнёс это равнодушно, таким тоном, словно хозяйка дома только и делала, что о нём говорила, и он к этому привык и даже тяготится своей известностью.

– Вы сейчас обратно в горком?.. – неожиданно спросил Алексей Иванович.

– А что? – вместо ответа спросил Савва.

– Мне необходимо Петру Петровичу записку передать. Можно?

– Почему нет?..

– Я быстро, – Богомолов сел к столу, достал из кармана записную книжку, авторучку, вырвал листок и стал писать.

Чуть сощурив глаза, Савва внимательно разглядывал незнакомого старика.

– А вот вас я не знаю, – проговорил медленно, не скрывая своего любопытства. – Кто вы, и как сюда попали?

– Я брат Валентины Ивановны Алексей, – ответил Богомолов, не отрываясь от своего занятия. – А вошёл я в дом через парадную дверь.

Савва смутился:

– Извините, не признал…

– Это ничего, не страшно, – успокоил его старик.

– Я ведь прежде вас никогда не видал… Только на фотографиях… Да и те старые.

Алексей Иванович закончил писать, сложил листочек пополам.

– А мне кажется, мы с вами раньше встречались.

– Ну, это, положим, многим кажется, – хмыкнул Савва.

– Если вас не затруднит… – как бы извиняясь, проговорил Богомолов, отдавая записку.

– Почему нет? – он опять ответил своей обычной присказкой и вышел из комнаты.

12

Ещё в магазине Иннокентий Олегович пообещал Троицкому, что поможет ему достойно оформить подарок для Петра. И вот сейчас они шли по Большой Советской к дому художника, а Верещагин-Суздальский никак не мог прийти в себя от изумления… Всю дорогу от магазина «Подарки» он то и дело всплескивал руками, пытался заглянуть в глаза Павлу и то и дело повторял: «Нет, ни за что бы не поверил!» К сожалению, он прекрасно знал, кто такой Вениамин Генкин. Было время, когда при у поминании одного только имени этого сурового чекиста, люди вздрагивали и пугливо оглядывались по сторонам. Заместитель председателя боголюбовской, а с двадцать четвёртого года краснознаменской «чрезвычайки» снискал себе славу человека жестокого, принципиального, неумолимого. Был у него друг – рыжий и конопатый литовец Лаймонас Томкус. Он появился в Краснознаменске весной восемнадцатого года, тоже служил в ВЧК, тоже ходил по улицам в кожаной куртке и тоже с парабеллумом на боку. Обыватели боялись его ничуть не меньше, чем Генкина. Если честно, для обывателей все чекисты были исчадиями ада.

И вот приключилась с Том кусом беда: он влюбился. И ладно бы в комсомолочку или, на худой конец, просто в какую-нибудь мещаночку. Так нет же!.. Предметом воздыхания чекиста стала учительница музыки, пышнотелая и белокурая Элеонора Карловна Линк. Её отец Карл Робертович был письмоводителем в городской думе Боголюбова, а когда пришла советская власть, перешёл как бы по наследству в горисполком Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Дело своё он знал великолепно, все бумаги, входящие и исходящие, находились в полном порядке, и начальство не могло на него нарадоваться. Как вдруг случилось несчастье: в далёкой Москве эсерка Каплан ранила Владимира Ильича, и большевики решили в ответ учинить "Красный террор".

В Боголюбовскую ЧК из центра пришла разнарядка – расстрелять двадцать контрреволюционеров. Откуда в патриархальном заштатном городке можно было отыскать столько врагов революции было непонятно, но это никого не волновало. Приказ есть приказ, и его надо исполнять. Принялись составлять список подлежащих ликвидации. С превеликим трудом наскребли восемнадцать человек. Не хватало двоих. Что делать? И тут вспомнили о семье Линков. Конечно, жаль лишаться такого ценного сотрудника, но что поделаешь: никого другого у чекистов под рукой не оказалось. А у Карла Робертовича и фамилия для "врага революции" подходящая, и национальная принадлежность под вопросом. А главное, до семнадцатого года он верой и правдой служил в городской думе царскому режиму?.. Служил… Стало быть, подходит по всем статьям. Короче, включили несчастных в список и, довольные, разошлись по домам, чтобы следующей ночью приступить к выполнению приказа.

Лаймонас, узнав об этом, кинулся к любимой, чтобы предупредить о грозящей опасности. Элеонора и Карл тут же собрали какие-то жалкие пожитки и бросились на вокзал. У них в Луге, под Петербургом, жили дальние родственники, вот у них-то и намеревались они переждать грозовое время. Не знали, наивные, что родственники эти уже двое суток, как расстреляны.

Взяли Линков на станции Узловая, где они собирались пересесть на другой поезд. На первом же допросе Элеонора показала, что уехать на время из города им посоветовал "друг семьи товарищ Томкус". Таким образом, план по ликвидации контрреволюции в Боголюбове был перевыполнен на пять процентов: вместо двадцати к высшей мере приговорили двадцать одного человека. Расстреливали врагов революции в подвале "чрезвычайки". Неведомо, каким образом, но из подвала просочились слухи, что Вениамин Генкин лично расстрелял своего друга. А тот, безстрашно глядя прямо в глаза своему палачу, успел крикнуть: "Да здравствует мировая революция!" – и получил пулю в сердце. Рассказывали также, что Элеонора вела себя гораздо хуже. Что поделаешь, женщина. Она всё время плакала и жалобно просила: "Товарищи, дорогие, хорошие!.. Пожалуйста, не делайте этого!.. Ну, что вам стоит?!.. Товарищи!.. Отпустите меня!.." Но товарищи её не послушали, и она разделила участь своего любимого.

Вот почему обыватели Боголюбова, а затем и Краснознаменска, мягко говоря, недолюбливали Венечку Генкина. За годы его пребывания в местах заключения о нём стали потихоньку забывать, и его появление в городе для Иннокентия Олеговича было громом среди ясного неба.

– Ну, объясните, ну растолкуйте мне, дураку, как вы решились принять от убийцы своего отца этот подарок?!.. Нет!.. Не могу я понять!.. Не могу!..