Она не помнила, сколько времени это продолжалось, только когда начала приходить в себя, то осознала, что до этого, в глазах было темно и они, как бы постепенно проясняются. Райс в жутком испуге огляделась. Сумрак ночи в глазах, постепенно светлел. Шара не было. Корыта тоже.
— Что это было? — завопила она, что было мочи.
Но ей никто не ответил.
— Апити! — вновь заорала она, кидаясь к противоположной нише.
Подруга была без сознания. Царская дочь, даже подумала сначала, что ведунья умерла, но начав трясти, девка очухалась и глотая воздух, как рыба и выпучив глаза, принялась беззвучно биться о стены и потолок руками и ногами. Еле успокоилась.
Когда уже совсем стемнело, обе горемыки лежали в обнимку и тихо плакали, так и не поняв, что произошло и что это было. Провалялись в обнимку всю ночь, так и не сомкнув глаз.
Утром подали завтрак, всё в том же корыте. Есть не хотелось. Райс попила. Апити, даже к питью не притронулась.
— Слушай, — спросила Райс, — а куда вечером корыто то делось?
— Не знаю, — ответила подруга шёпотом, — когда эта хрень появилось, корыто ещё плавало.
— А что шёпотом? — спросила Райс, тоже переходя на шёпот.
— Та дрянь, появилась после того, как мы поели.
— Ты думаешь…
Они замолчали, обе уставившись в глубь воды, в то место, откуда вечером выползала шаровая молния, как это для себя определила Райс. Томительное напряжение длилось долго.
— Может больше не будет? — с ноткой надежды поинтересовалась Райс, больше вкладывая в свои слова мольбу, чем предположение.
— А что будет? — тут же отреагировала Апити.
Ей никто не ответил, потому что, никто ответа не знал.
Яркий голубой шар, выползал прямо из стены медленно, издевательски медленно. Пока он выполз полностью, подруги уже успели навизжаться до осипших глоток. Райс, даже лихорадочно скомкала свою мокрую рубаху и швырнула в него, только от этого, было мало толку.
Шар сверкнул внутри и по всей Райсовой спине, дикой болью, схватил воспалённый нерв, проходящий вдоль хребта и заставивший выгнуться её дугой. Эта дикая «зубная боль» в позвоночнике, длилась не долго, но начавшись, как хлёсткий удар плетью, отпускала медленно, как бы остывая постепенно.
Не успела она осознать это, как второй хлёсткий удар нервной плетью, саданул через правую ягодицу в ногу, на всю длину. Райс не напрягла мышцы, а наоборот, максимально их попыталась расслабить, хватаясь руками за ляжку, по которой внутри, молнией прошивала боль. Она уже не кричала. Стиснув зубы, рыжая рычала через нос, приходя в ярость.
Боль опять начала утихать и не успев, как следует отдышаться, плеть воспалённым нервом, врезала точно так же, только по другой ноге. Затем была «зубная боль» внутри правой руки, левой, в плечах и грудине, спине, между ног, внутри головы, зубы прострелили, притом сразу все, одновременно, от чего у девы произошло временное помутнение рассудка и на какое-то время, она выпала из реальности, ничего не ощущая и не соображая. Сколько продолжалось это избиение, Райс не помнила, но ей показалось, это вечностью…
Экзекуция повторялась три раза в день, после еды. Количество дней, уже ни та, ни другая не помнили. Реакция у девок была разная. Если Апити, ещё при виде корыта впадала в истерику и уже который день ничего не ела, то Райс, при виде плывущей еды, приходила в бешенство и начинала яростно метаться в своей нише. Но шару, на это было, глубоко наплевать. Некоторое время спустя, он вплывал через стену и монотонно, не спеша, мучил девок болью. Разнообразно, творчески подходя к этому процессу садизма…
Они уже давно не говорили друг с другом, а просто, молча, измождённо лежали, каждая в своей нише. Райс казалось, даже мысли все выбило из головы. Она уже всё перепробовала. И отбегала к дальней стенке, и чуть ли не полностью вылезала из воды на изголовье. Один раз, даже нырнула и хотела достать эту дрянь руками, не боясь, что это, может быть смертельно опасно и что он, а может, просто, захлебнуться и утонуть. Пыталась защититься от его нервной плётки своей рубахой, корытом, даже раз пряталась за Апити, но всё было бесполезно. Шар настигал её всюду и рвал болью нервы внутри тела в той последовательности, в которой хотел…
Проснувшись в очередное утро, Райс, в неизменном, тупом состоянии полной отрешённости, неожиданно задумалась. Может в первые за последние дни. Вспоминая, всё это водяное сидение с самого начала, ей показалось, что со временем, избиение шара, стало менее болезненно. «Может я начинаю привыкать к боли?» — спросила она сама себя. «Может в этом и заключается круг?» — тут же, с полной уверенностью отмечая, что действительно, последние разы, она вполне сносно терпела, не то, что было вначале.
Прислушиваясь к ощущениям своего тела, как бы проверяя на предмет, если какие-нибудь доказательства привыкания к этому избиению, Райс поймала себя на незнакомом, до этого момента, чувстве стянутой кожи. Она медленно потянулась всем телом, проверяя ощущение, вытянула руки над водой и ошалело замерла. На всей длине рук, отчётливо выступил тонкий, ажурный, голубой рисунок, очень похожий на татуировку колдунов.
Рыжая дёрнулась, округляя глаза, рывком вскинула руки выше, к свету, рассмотрела внимательнее. Затем поднялась всем телом, полуприсев и разглядела груди и тело, что удавалось увидеть. Татуировка была повсюду!
— Апити! — завизжала она.
Та не ответила, но встрепенулась с перепуга, и по всплеску воды, Райс поняла, что та её услышала.
— У тебя тоже на теле татуировка появилась?
Соседка резко вынула руки из воды, поднося к щелям потолка. Райс не нужен был ответ, она и так увидела то, что хотела. Апити, как и она, была расписана по всему телу, кроме шеи и головы. Только внимательно рассмотрев рисунок, подруга возразила:
— Это не татуировка, — голос её выражал высшую степень восхищения, — это, что-то внутри, под кожей.
— Эта хрень выжигает нам колдовской узор, — тут же выдвинула своё предположение, как доказанную истину Райс, при этом светясь от восторга, — а ты заметила, что с каждым разом, терпеть боль становится легче?
— Не знаю, — пробурчала недовольная Апити, — я что-то этого не заметила.
— А я заметила, — торжественно подытожила царская дочь, — я точно помню, как было первые разы и как последние. По-моему, мы должны просто к этой боли привыкнуть и чем больше мы будем привыкать, тем лучше будет проступать колдовской узор, а как полностью разукрасимся, тогда нас выпустят.
— Кто тебе такую дурость наговорил? — съехидничала Апити.
— Я так думаю! — гордо заявила царская дочь.
Апити ничего не ответила, но задумалась, а тут, как назло, выплыло корыто, осведомив горемык о своём присутствии лёгким всплеском. Впервые, за последние дни, у них не случилось истерики, а Райс, даже, решительно настояла, как следует подкрепиться. Раз, им, надлежит терпеть и сопротивляться, то для этого нужны силы. И они с ожесточением набросились на еду, съев всё, что там было. Затем, обе насупившись, как клуши, нахохлились, поудобней устроились на своих лежаках и стали ждать.
Заструилось голубое свечение. Шар полез. Райс, со всей накопившейся в ней яростью, швырнула скомканную рубаху в воду в его направлении и с диким криком: «На!», замерла. Шар, чистого голубого свечения, вылезший из стены уже на половину, моментально покрылся мелкими трещинами, словно раскололся и поблёк, медленно уползая обратно, а ярица почувствовала тепло в ладони.
Она медленно развернула разогретую руку к лицу. Скомканная водой ладонь, действительно, из белой, превратилась в розовую. Она подняла вторую ладонь, та оставалась мертвенно белой, как будто из неё всю кровь высосали. Райс перевела взгляд на Апити. Та, вытаращив глаза, смотрела на подругу, но тут же поймав её взгляд, выпалила:
— Что ты сделала?!
— Не знаю, — сконфуженно ответила Райс, — я вот, так, — и она показала, как, — швырнула рубаху с криком «На!» и руке стало вдруг тепло, а шаровая молния, вся трещинами пошла.