Наступление начинается
Конфиденциальная информация!
Хранить исключительно под замком!
Требуется королевское разрешение!
…Осень уже вступила в свои права, когда началось наступление троллей. Лишь немногие жители Фейланвика последовали приказу королевы и покинули город. Думаю, многие из тех, кто остался, просто не могли по-настоящему представить себе, что их город сдали. До последнего я удерживала позицию с арьергардом конницы. Я стала пленницей своих приказов и военной необходимости как можно более затруднить вражеское наступление. Я приняла решение пойти против королевы…
Последние эльфы, покидавшие Фейланвик, подожгли склады у Мики. Это произошло еще тогда, когда первые тролли переправились через реку. Захватчики присвоили бы припасы, так гласит логика войны. Им нужны были продукты, чтобы провести через просторную, но скудную степь свое огромное войско. Я ведь не знала, как получится в Тальсине. Я была уверена, что поступаю правильно. Мне было ясно, что Фейланвик будет отрезан на протяжении всей зимы. Не придет ни один корабль из Валемера, ни одно племя кентавров не приведет свои стада на городские скотобойни, пока городом правят тролли.
Позднее королева заставила меня прочесть доклады. Я должна была посещать выживших. В тот день, когда я приказала поджечь склады, я и представить себе не могла, к чему может привести голод. Все эти разрытые могилы, убийства тех, кто был слишком слаб, чтобы защитить то немногое количество мяса, которое еще оставалось на их костях… Дети альвов ужасаются каннибализму троллей. Лишь немногие догадываются, насколько тонка стена, отделяющая нас от них. Я ни секунды не думала о жителях того города, гостем которого была на протяжении столь длительного времени. Я думала только о зимней войне в степи, которая нам предстояла.
В сорока милях к югу от Фейланвика Оримедес собирал кентавров, которых смог призвать к оружию. И только когда войско троллей достигло руин Ераша, князь Земель Ветров согласился отказаться от преследования своего сына.
Мы мнили себя в безопасности, поскольку предполагали, что разграбление Фейланвика задержит троллей по меньшей мере на день. Но, как выяснилось позднее, Оргрим вел войну иначе. Поэтому мы оказались застигнуты врасплох, когда из утреннего тумана выскочили тролли и окружили наш лагерь. Никогда прежде я не видела такого отчаянного и кровопролитного сражения. И никогда не доводилось мне видеть, чтобы столько мужей погибло ради того, чтобы отвезти в безопасное место одного обреченного на смерть…
«Тридцать два признания»
Автор: Кайлеен, графиня Дориенская,
рукописный доклад, королевский архив
Клавес
Он нес тяжелый холщовый мешок с широким кожаным ремешком, переброшенным через плечо. Бурая, выгоревшая на солнце трава была покрыта тонким слоем инея. Трава поскрипывала, когда он проходил по ней в поисках высохшего помета рогатых ящериц. Утро было туманным. Стадо отправилось в путь еще до рассвета. Ганда разбудила его очень рано. Ганда всегда была добра к нему. Она ему нравилась. Сегодня утром она насыпала сверху серой каши какой-то коричневый порошок, благодаря которому каша стала гораздо лучше на вкус.
Клавес вслушался в туман. Крики стихли, равно как и звонкая песня металла. Он почувствовал, что эти звуки беспокоят крупных рогатых ящериц. У него в животе тоже появилось какое-то холодное, колючее чувство. Там, в тумане, должно быть, происходит что-то ужасное.
Сегодня утром Ганда казалась обеспокоенной. Может быть, знала, что будет такой шум?
Дымящаяся навозная куча отвлекла его от размышлений. Клавес опустился на колени. Навоз Лунного Ворота он отличал по запаху. Но этот был оставлен самцом, не самкой. Он рассматривал непереваренные травинки, сверкавшие в темной массе. Они были цвета солнечных лучей. Иногда он представлял себе, что ящерицы питаются солнечными лучами. А когда они бросали вечером высохший помет в костер, то высвобождали тепло солнца.
Клавес запустил руки глубоко в кучу. Она была приятно мягкой и теплой. Он обеими руками взял свою добычу и положил в холщовый мешок. Потом вскочил. Ремень на плечах давил на старые раны на груди. Повсюду на его теле виднелись красные полосы, которые постепенно становились бледнее. Ганда и другие не захотели рассказывать, что с ним произошло. Когда он потягивался, то чувствовал покалывание в плече и груди. А иногда начиналась такая головная боль, как будто ему в волосы вцепился ворон и принялся клювом вырывать их.
Клавес ускорил шаг. В тумане он видел старого Увальня. К его спине была прикреплена большая сушильная платформа, на которой они должны были раскладывать помет. Когда он становился совсем твердым и крошащимся, его можно было подбрасывать в костер.
Клавес проворно вскарабкался по веревочной лестнице, пока Толстун неторопливо продолжал свой путь. Он высыпал помет на одну из плетеных циновок с высокими бугристыми краями, натянутых между решетками с тонкими прутьями, поднимавшимися над спиной ящера подобно иглам. Он тщательно разложил коричневато-золотистую кучу, чтобы помет просох равномерно.
— Эй, дерьмоносец! Спускайся сюда, ты нам нужен.
Клавес удивленно огляделся по сторонам: нет ли кого другого на спине Увальня?
— Ты что, не слышишь, вонючий мешок?
Клавес поднял мешок, в котором переносил помет. Что Никодемус хочет от холщового мешка? Он его не получит!
— Клавес! Спускайся уже наконец!
Слуга испугался. Очевидно, комендант все это время имел в виду его. Но почему он не позвал его по имени? Клавес схватился за выбритое место на голове. Боль вернулась. Все так запутанно. Он не мог вспомнить даже собственного имени. Но великий комендант Элийя не был так любезен, что упомянул его. Элийя — славный парень. Он часто приходил к нему, обычно — когда поблизости не было Ганды. Он объяснял все те вещи, которые Клавес не понимал. Было так много того, чего он не понимал! Очевидно, он глуповат… Даже дети могли многое объяснить ему.
Элийя пояснил, что все дело в том, что он не такой. Поначалу он очень сильно беспокоился из-за этого. Он слишком велик! Руки и ноги неуклюжи. И у него не такая красивая голова, как у лутинов. Иногда он утром разглядывал свою голову в кружке с питьем. На ней было полно лысых мест, где не росло ни единой волосинки. И морда у него какая-то плоская и приплюснутая. Остальным, должно быть, тяжко смотреть на такую уродливую морду.
— Клавес! Спускайся наконец, ты, огромный тупица!
Он поспешил спуститься по веревочной лестнице. Внизу его ждала целая группа лутинов. То, что их так много, обеспокоило его. Он оступился, когда спрыгивал с последней ступеньки веревочной лестницы, и покатился в траву.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});