ведьма поднялась на свой холм и принесла ребенку ореол лунного диска, что добыла при помощи колдовства, когда луна поднималась над горизонтом, и молотком придала ореолу форму обруча, и сделала малышу палочку из железа громовых стрел, чтобы гонять обруч по дорожкам.
Теперь же ребенок ждал завтрака; порог был заговорен, чтобы в детской царил уют: Зирундерель наложила чары одним взмахом своего черного эбенового посоха, так что заговор этот не впускал в комнату крыс, мышей и собак, да и летучие мыши не могли перелететь через невидимую преграду; а вот бдительную кошку заговор удерживал в детской. Даже кузнец не отковал бы запора надежнее.
Вдруг через порог и через заговор в комнату впрыгнул тролль; он несколько раз перекувырнулся в воздухе и приземлился на пол в сидячей позе. В тот же миг смолкло громкое тиканье грубо сработанных деревянных часов детской, что висели над очагом; ибо тролль принес с собою маленький амулет против времени, чтобы не состариться и не погибнуть в ведомых нам полях: невиданная травинка обернута была вокруг его пальца. Ибо хорошо знал эльфийский король о том, сколь быстротечны часы наши; четыре года прошло над нашими полями, пока он с грохотом спускался по бронзовым ступеням, и посылал за троллем, и вручал ему амулет – обернуть вокруг пальца.
– Это что еще такое? – вопросила Зирундерель.
Тролль отлично знал, когда можно позволить себе дерзости, но, поглядев в глаза ведьмы, прочел там нечто, внушающее страх, и недаром – ибо эти глаза выдерживали взгляд самого эльфийского короля. Потому, как говорится в наших полях, он пошел с козыря и ответил:
– Послание от короля Эльфландии.
– Так ли? – переспросила старая ведьма. – Да, да, – проговорила она про себя, но тише. – Это для моей госпожи. Да, этого следовало ожидать.
Тролль неподвижно сидел на полу, вертя в руках пергаментный свиток, на котором начертана была руна короля Эльфландии. Тут малыш, ожидающий завтрака, заприметил со своей кроватки тролля и спросил гостя, кто он такой, и откуда взялся, и что умеет делать. Едва малыш спросил, что тот умеет делать, тролль подскочил и принялся носиться по комнате – так мотылек перепархивает по освещенному лампою потолку. От пола до полок, туда и сюда, вниз и снова вверх прыгал он, словно в полете; малыш хлопал в ладоши, кошка была в ярости; ведьма подняла эбеновый посох и сотворила заклинание против прыжков; но даже оно не смогло остановить тролля. Он скакал, кувыркался и прыгал; кошка шипела все проклятия, что только существуют в кошачьем языке; Зирундерель негодовала – и не только потому, что магия ее оказалась бессильна: с чисто человеческой тревожностью ведьма опасалась за свои чашки и блюдца; малыш же громко требовал еще и еще. Но вдруг тролль вспомнил о своем поручении и о вверенном ему грозном пергаменте.
– Где принцесса Лиразель? – вопросил он у ведьмы.
И ведьма указала путь в башню принцессы; ибо хорошо знала Зирундерель, что недостанет у нее ни могущества, ни средств противостоять руне короля Эльфландии. Но едва тролль повернулся, чтобы идти, в комнату вошла сама Лиразель. Тролль до земли поклонился высокородной госпоже Эльфландии и, утратив на мгновение все свое нахальство, опустился на одно колено пред сиянием ее красоты, и вручил руну эльфийского короля. Мальчик громко упрашивал мать, чтобы та потребовала от гостя новых прыжков; Лиразель приняла свиток из рук тролля; кошка, повернувшись задом к какому-то ящику, настороженно наблюдала за происходящим; Зирундерель молчала.
Тогда тролль вспомнил о зеленых, как водоросли, озерах Эльфландии, что таятся под сенью знакомых троллям лесов; он вспомнил о волшебной красоте неувядающих цветов, что неподвластны времени; вспомнил о густых-густых красках и вечном покое: поручение свое он выполнил, а Земля ему уже прискучила.
На какой-то миг все в комнате замерло; только малыш требовал от тролля новых ужимок и гримас да размахивал ручонками. Лиразель стояла, сжимая в руке эльфийский свиток, тролль застыл на коленях перед нею, ведьма не двигалась с места, кошка свирепо наблюдала за происходящим; даже часы остановились. Но вот принцесса пошевелилась; тролль поднялся на ноги, ведьма вздохнула; даже настороженная кошка позволила себе расслабиться, как только тролль поскакал к двери. И хотя ребенок кричал троллю вслед, зовя его обратно, тот не послушался, но запетлял вниз по длинным спиральным лестницам, выскользнул за дверь и помчался в сторону Эльфландии. И едва тролль переступил порог, деревянные часы снова затикали.
Лиразель поглядела на свиток, поглядела на сына и не развернула пергамента, но повернулась и унесла свиток из детской. Она поднялась в свою залу, и заперла послание в ларец, и оставила там, не читая. Ибо справедливые опасения подсказали принцессе, что самая могущественная руна ее отца, пред которой Лиразель испытывала такой ужас, убегая прочь от серебряной башни и слыша гулкий звук шагов короля по ведущим вверх медным ступеням, – эта руна, начертанная на пергаменте, пересекла границу сумерек. Лиразель знала, что, едва развернет она свиток, руна откроется взгляду – и унесет беглянку прочь.
Надежно замкнув руну в ларце, принцесса отправилась к Алверику – рассказать об опасности, которая оказалась вдруг так близка. Но Алверика беспокоило, что принцесса отказывается наречь ребенка, и он немедленно завел об этом разговор. Тогда Лиразель наконец предложила мужу имя; такое имя, которое никто в здешних полях не смог бы произнести, дивное эльфийское имя, составленное из звуков, подобных крикам птиц в ночи; Алверик не пожелал даже слышать ничего подобного. Эта ее причуда, ровно так же, как и все прочие прихоти принцессы, порождена была не привычным укладом наших полей; нет, причуда пожаловала прямо из-за сумеречного предела Эльфландии, прямо-таки из-за сумеречного предела, вместе со всеми неуемными фантазиями, что изредка посещают наши поля. Алверика раздражали эти причуды, ибо прежде ни о чем таком в замке Эрл и слыхом не слыхивали: никто не мог растолковать ему эти фантазии, никто не мог помочь советом. Алверик желал, чтобы жена его жила, следуя древним обычаям; она же слушалась только неуемных фантазий, что являлись с юго-востока. Алверик урезонивал ее, прибегая к доводам рассудка, тем самым доводам, которые имеют такой вес в глазах людей; но что ей было за дело до велений рассудка! Потому, когда Алверик и Лиразель наконец разошлись, принцесса так ничего и не сказала мужу об опасности, что нагрянула за нею из Эльфландии, – о том, с чем она пришла к Алверику.
Вместо этого Лиразель поднялась к себе в башню и поглядела на ларец, что поблескивал там в гаснущем свете дня; принцесса отвернулась от него, однако