Под воздействием давления металлический корпус начал потрескивать. Через каждые десять—двенадцать секунд раздавался новый пугающий треск, словно давление резко и дискретно возрастало от одной зоны к другой.
Чем глубже они погружались, тем сильнее становились эти удары, и наконец Иоганнес понял, что дело тут не только в аппарате, что трещит не только корпус батискафоса, но и само море, — все море, тонны воды со всех сторон, вибрирует, сотрясается в судорогах ответной дрожи от громоподобных ударов, идущих снизу.
Сердце аванка.
Когда огромный барабан на палубе «Ходдлинга» стравил заданное число миль кабеля, пришел в действие предохранитель и застопорил дальнейший спуск аппарата. «Ктенофор» подергивался в такт артериальным биениям вокруг него. Изнутри батискафоса сердце аванка казалось чем—то монолитным.
Чион включила фонарь. Три акванавта взглянули друг на друга и увидели лица цвета сепии, сплошь в капельках пота. В сумерках кабины вид у них был нелепый. С каждым ударом сердца, сотрясавшим батискафос, акванавты исполнялись страха и благоговейного трепета. Вокруг тесной кабины с ее манометрами и циферблатами пульсировала темнота.
Чион начала жать кнопки на пульте, завела перфокарты в аналитическую машину. У всех на мгновение замерло сердце, когда ничего не произошло, но потом сфера начала подрагивать в такт своим механизмам.
— Он в нескольких сотнях футов под нами, — сказала Чион. — Будем спускаться медленно.
С неторопливым стоном «Ктенофор» пошел вниз по кривой, в направлении к аванку.
Фонарь снова вернулся к жизни, пронзил воду холодным лучом. Иоганнес вглядывался в воду с ее взвесью мелких частиц и увидел, как она сотрясается вместе с биениями сердца аванка. Иоганнес подумал о миллионах тонн воды жаждущих сокрушить их, и во рту у него собралась слюна.
Внизу под ними что—то ожило — что—то похожее на призрак. Иоганнеса охватил ужас. Они спускались к огромной плоской зоне более светлой тьмы — к разорванному шероховатому полю, сделавшему себя видимым. Поначалу крайне слабое, оно делалось все плотнее, его нечеткие рваные очертания высвечивались фосфоресцирующим лучом. Осклизлое и неустойчивое, оно простиралось во все стороны; в нем виднелись пятна, наросты глубинного лишайника. Оно служило пристанищем глубоководной жизни. Иоганнес увидел слабое мерцание слепой угреобразной миксины, кургузых эхурианов, толстых, выбеленных трилобитов.
— Мы попали не туда, — низким голосом сказала Чион. — Мы опускаемся на дно.
Но не успела она произнести последнее слово, как голос ее надломился и перешел в дрожащий шепот — она поняла свою ошибку. Иоганнес кивнул — его обуяли благоговейный трепет и торжество, какие охватывают человека в присутствии божества.
Сердце аванка стукнуло еще раз, и подводный пейзаж сотрясло землетрясение — огромный кряж поднялся внезапно на двадцать футов, а вокруг него завертелся ил и мелкие взвешенные частицы. Плотный гребень стал распространяться по шишковатой поверхности вдаль, насколько хватало света фонаря, разветвляясь, двоясь и троясь, оставляя за собой след на ровной поверхности.
Это была вена.
Она наполнялась кровью, пульсировала, дыбилась, а потом снова опадала.
Батискафос вышел прямо на цель. Они находились над спиной аванка.
Даже Круах Аум, обычно сдержанный, казался ошеломленным. Все трое жались друг к другу, бормоча успокоительные слова.
Поле под ними было спиной животного.
«Ктенофор» медленно двигался в двадцати пяти футах над поверхностью тела аванка, над пространством между двумя венами. Иоганнес смотрел вниз сквозь гущу воды. Цвета аванка приводили его в восторг. Он ожидал увидеть анемичную белизну, но на пятнистой шкуре виднелись прожилки множества оттенков, закрученные спиральками вроде узоров на подушечке пальцев, — переливчато—серые, красные, желтоватые.
Местами шкура аванка была повреждена элементами упряжи, похожими на зубцы или рога, и вокруг этих ран торчали волосяные отростки, напоминавшие ветви деревьев. Чион осторожно вела батискафос между ними.
Они проходили над отверстиями — морщинистыми вкраплениями в теле аванка, которые вдруг непонятно почему увеличивались в размерах, разверзались дырами с ровными краями, пульсирующими туннелями, которые уходили внутрь животного, выстланные ячеистыми оболочками — каждая ячея размером с человека.
«Ктенофор» плыл над шкурой аванка, как пылинка.
— Боги милостивые, что же мы делаем? — прошептал Иоганнес.
Круах Аум наспех делал наброски и записи, а Иоганнес взирал на животное, которое он помог вызвать.
— У нас света всего на пару часов, — встревоженно заметила Чион.
Батискафос перевалил через небольшую рощицу волос высотой с колокольню и снова спустился между двумя выступами — возможно, концами жабр, или шрамами, или плавниками. Шкура аванка дыбилась и морщилась из—за подкожных процессов. Ее очертания медленно менялись — поверхность приобретала уклон.
— Мы приближаемся к его боку, — сказал Иоганнес.
Неожиданно соединительная ткань под ними круто пошла вниз, образуя мозолистую кожистую впадину, дно которой исчезало в темноте. Иоганнес услышал свое отрывистое дыхание, когда «Ктенофор» заскользил вниз, вдоль бока животного. Свет играл на слоях ячеек, на паразитах внезапно открывшихся исследователям в этой органической пропасти.
Громада пациента приводила их в трепет.
В тех местах, где шкура аванка наслаивалась сама на себя мясистыми складками, стали появляться морщины — десятки глубоких морщин, напоминающих кромки тектонических сдвигов и уходящих туда, где располагались то ли нога, то ли ласт, то ли хвост.
— Я думаю… — сказал Иоганнес, делая знак другим, — я думаю, мы сейчас увидим конечность.
По воде проходила судорога, а потом на время все опять успокаивалось. Морщины на коже появлялись все чаще. Здесь с каждым биением аванкова сердца проявлялась сеть огромных вен — замысловатая, словно трещины на разбитом стекле, — очерчивались горообразные мышцы. Свет спугивал крабов, которые опрометью бросались в складки аванковой кожи.
Вода была полна примесей. Свет выхватывал потоки матовой жидкости, напоминающей чернила.
— Что это? — прошептал Иоганнес, и Круах Аум что—то написал для него на листе бумаги.
Кровь.
Еще одно биение сердца — и вода наполнилась темной жидкостью. Она быстро растворилась, разойдясь во всех направлениях. Свет фонаря пробился через сгустки крови и засверкал на чем—то вдали — на плотной, ровной поверхности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});