Читать интересную книгу Дневник для Стеллы - Джонатан Свифт

4 октября происходит их знакомство, 7 октября Свифт излагает Гарли свое дело, 10 октября Гарли уже сообщает ему, что доложил о его ходатайстве королеве и что через неделю все будет сделано, а 21 октября, то есть через две недели после их знакомства, он уверяет Свифта, что королева даровала первины и осталось только выполнить формальности. Какой это был разительный контраст с поведением вигов! Еще бы, Гарли, против своего обыкновения, торопился: ему необходимо было связать Свифта благодарностью и обязательствами. Мало этого, уже при второй встрече он знакомит Свифта с членами своей семьи; его принимают не чинясь, не в канцелярии, а за обеденным столом, в кругу семьи и знакомых, как друга, как равного, как человека, знакомство с которым — честь. И ему не милость оказывают, а услугу, и в ответ тоже просят помочь, оказать дружескую услугу. Гарли понимал, что имеет дело с человеком гордым, самолюбивым, обидчивым, а подчас и высокомерным с теми, от кого он боялся встретить недостаточно уважительное отношение. После беседы Гарли сам отвозит его в карете, правда, не в своей — это еще впереди — и не домой, а к Сент-Джеймской кофейне. Насколько это было непохоже на холодный формальный прием Годольфина! И сознание этой разницы вызывает в душе Свифта еще большую ярость против вигов.

Виги, по-видимому, прослышав об этом опасном сближении, спохватились. Галифакс беспрестанно приглашает Свифта к себе; главный казначей и смотритель придворных служб изъявляют желание познакомиться с ним, но уже поздно, и теперь Свифт отделывается от их назойливых приглашений. А как меняется тон его записей! Еще недавно он писал, что до смерти устал от этого города, что хотел бы никогда больше сюда не приезжать, а теперь он уже только посмеивается, наблюдая падение вигов, теперь он находит, что жизнь в Лондоне имеет «неизъяснимую прелесть»; и, наконец, 14 октября мы читаем: «Я не намерен пользоваться чьим бы то ни было влиянием, кроме собственного». И если в первых записях единственный мотив, которым он руководствуется, — месть и необходимость во что бы то ни стало добиться выполнения порученного ему дела, то теперь возникают иные мотивы: мистер Гарли «любит церковь». Ведь теперь ему необходимо было как-то сформулировать для себя, в чем же состоят достоинства людей, пришедших к власти.

2 ноября выходит первый написанный им номер журнала «Экзаминер». Но в «Дневнике» об этом ни слова. 9 ноября вышел второй номер — об искусстве политической лжи, метивший в Уортона; 23 — один из самых прекрасных и язвительных выпусков журнала, изобличавший доселе недосягаемого Мальборо. Подумать только: самого Мальборо! 30 ноября последовал еще один беспощадный выпад против Уортона, человека, беззастенчиво грабившего Ирландию («Экзаминер» № 18). И в эти же дни выходит отдельный памфлет с уничтожающей характеристикой того же Уортона [«Краткая характеристика его светлости графа Томаса Уортона». — В кн.: Свифт Джонатан. Памфлеты. М.: ГИХЛ, 1955, с. 64.], в своей причастности к написанию которого Свифт упорно не признается, понимая, что среди ирландского окружения Стеллы мало кто одобрит свирепую беспощадность его нападок. И потом так безопаснее: мало ли что может произойти в будущем.

Гарли мог торжествовать. И он старается не остаться в долгу. 11 ноября Свифт представлен Сент-Джону, осыпавшему его такими комплиментами, что Свифт сам признает их преувеличенными. Оба вельможи настаивают на том, чтобы Свифт непременно прочитал проповедь в присутствии королевы, и Гарли обещает представить его королеве, а 17 февраля 1711 г. он допущен на обед в самом узком кругу лиц из кабинета министров. Новые покровители Свифта обладали очень важными в его глазах достоинствами: Сент-Джон был умен, остроумен, неотразимо обаятелен, когда того хотел; это был лучший оратор в парламенте, и в нем уже тогда угадывался будущий незаурядный политический мыслитель и писатель; что же касается Гарли, то он собирал редкие рукописи и книги и мог по любому поводу с легкостью процитировать древнегреческого или римского писателя. Все это чрезвычайно импонировало Свифту: еще бы, он, следовательно, имел дело не с заурядными политиканами, а с людьми, духовно ему близкими и, значит, способными его оценить.

Казалось бы, свершилось все, о чем Свифт мечтал. Да и позиция кабинета Гарли упрочилась. На выборах в парламент тори получили подавляющее большинство в палате общин. Энтузиазм защитников англиканской церкви, подогретый делом Сэчверела, и поддержка со стороны сельских сквайров, все еще представлявших в то время самый многочисленный и влиятельный слой английского общества, сыграли свою роль. Чувствуя такую опору, кабинет увольняет ряд крупных офицеров — сторонников Мальборо, а королева смещает со всех должностей жену герцога, и ее место занимает новая фаворитка — Эбигейл Мэшем, к слову сказать, дальняя родственница герцогини, имевшей неосторожность пригреть ее при дворе, ставленница Гарли, который получает, таким образом, еще одну возможность влиять на королеву. Чем же тогда объяснить, что именно в это время в «Дневнике» появляются первые записи, свидетельствующие о том, что далеко не все обстоит безоблачно. 1 января 1711 г., как будто без всякой видимой причины, Свифт восклицает, что предпочел бы находиться где угодно, только не здесь.

Причин для этого было достаточно. Бойкот финансистов, связанных с вигами и опасавшихся, что кабинет тори откажется оплачивать сделанные ими казне займы, и, как результат — катастрофическое отсутствие у правительства денег; требования особенно ретивых тори расправиться с бывшими министрами и их приспешниками, в надежде, что им в таком случае что-нибудь перепадет; бешеное сопротивление вигов — все это создавало обстановку, при которой кабинет находился буквально на острие ножа. Между тем Гарли, имевший привычку откладывать до последней минуты даже самые спешные и важные дела и никогда с определенностью не высказывавший своего мнения, потому что он постоянно на всякий случай вел двойную и тройную игру, ко все большему удивлению Свифта, проявлял опасную беспечность и благодушие. Что же касается Сент-Джона, то весь Лондон знал, что он не брезгует самыми грязными и подозрительными злачными местами и нередко является в свою канцелярию, прокутив всю ночь напролет. Более того, Свифт впервые обнаружил, что между двумя лидерами существует явное соперничество. К этому прибавились первые глубоко личные разочарования. Время шло, но Гарли упорно молчал и насчет своего обещания представить его королеве и насчет проповеди в ее присутствии. Ни того, ни другого Свифт так и не дождался. А оба патрона нет-нет, да и заденут его оскорбленное самолюбие. Так, шутя, они сообщают Свифту, что говорили о нем с королевой, а она ответила, что никогда о нем не слыхала. Они знали его уязвимые места и умело этим пользовались.

Затем происходят бурные размолвки — сначала с Гарли, попытавшимся расплатиться со Свифтом, как с обычным наемным писакой, передав ему 50 фунтов, а потом с Сент-Джоном, высказавшим неожиданно в обращении с ним холодность и высокомерие. В обоих случаях в ответ последовала болезненная, бешеная вспышка оскорбленной гордости. [Не потому ли его Гулливер предавался впоследствии «…грустным размышлениям о тщете попыток добиться к себе уважения со стороны людей, находящихся в положении, совершенно несравнимом с нашим» (Свифт Дж. Сказка бочки. Путешествия Гулливера. М.: Художественная литература, 1976, ч. II, гл. 5, с. 245. Далее цитаты даются по этому изданию).] Ведь вся радость, все очарование отношений с этими вельможами в том для Свифта и заключались, что он помогал им как друзьям и только потому, что это соответствовало его убеждениям. С крушением этой иллюзии ему было невозможно примириться. Впрочем, он слишком многое поставил на карту и слишком далеко зашел, чтобы отступать, а им он был настолько необходим, что, сделав из этих индицентов определенные выводы, обе стороны вскоре восстановили прежний статус-кво.

Хуже обстояло дело с первинами, хлопоты о которых сулили, как казалось вначале Свифту, полный успех. 3 ноября 1710 г. Гарли позволил ему написать архиепископу Дублинскому, что первины дарованы, но без права разглашать это, пока королева по завершении формальностей официально не уведомит об этом ирландскую конвокацию (собрание высших чинов англиканской церкви). Проходили дни, недели; наместником Ирландии успели назначить герцога Ормонда, и, ничего не ведавшие о том, что дело решено, епископы обратились к нему с просьбой стать их ходатаем. И поскольку они полагали, что Свифт, как друг опальных вигов, может теперь только повредить делу, они решают затребовать у него бумаги. Свифт в ярости, но Гарли обещает ему уведомить Ормонда, что хлопотать уже не о чем. Проходит еще месяц, Свифт уже не может спокойно думать об этих «опостылевших первинах», он жалуется на Гарли Сент-Джону: ведь дело идет о его репутации. Проходит еще 5 месяцев, и Гарли по-прежнему уверяет его, что дарственная грамота составлена и осталось только выписать патент и что он обо всем уведомит Ормонда. 7 июня 1711 г. он сообщает Свифту, что отправляющемуся в Ирландию Ормонду дано указание упомянуть в своей речи в ирландском парламенте о даре королевы, но проходит месяц и Гарли признается, что бумаги о первинах… потеряны! При этом он просит Свифта письменно известить епископов, что все будет в ближайшее время улажено. В итоге ирландские епископы решают, что заслуга в этом деле принадлежит Ормонду, Гарли и королеве… и для Свифта начинается новая пытка. Ведь его даже не упомянули, а сколько он ради этого сделал! И он то уверяет, что не желает никаких благодарностей от этих жалких людишек, то клянет их и винит в неблагодарности. Гарли обещает Свифту особо отметить его заслуги в своем ответном письме епископам, но проходит сентябрь, октябрь, идет уже второй год с того дня, как Свифт впервые услыхал от Гарли радостную весть, но свое обещание упомянуть о нем в письме Гарли так и не выполнил. [«…так как все жалуются, что фавориты государей страдают короткой и слабой памятью,… то каждому, получившему аудиенцию у первого министра, по изложении в самых коротких и ясных словах сущности дела следует на прощание потянуть его за нос или дать ему пинок в живот… и тем предотвратить министерскую забывчивость. Операцию следует повторять каждый приемный день, пока просьба не будет исполнена или не последует категорический отказ» («Путешествия Гулливера», III, 6).] А тем временем епископ Митский, в епархию которого входил приход Свифта, грозился вытребовать его и отрешить от должности за столь долгое отсутствие. Но и это Свифт простил своему покровителю, или сделал вид, что простил.