— Некоторые вещи просто знаешь.
Его лицо внезапно стало очень серьезным — серьезнее, чем когдалибо, и внезапно она поверила ему, и это напугало ее до полусмерти. Если он это точно знает, то потому, что точно знает, кто на самом деле убийца? То есть, он? Потому что человеку не верят просто так. Для этого должны быть причины. Всегда должны быть причины. Особенно здесь.
— Уходи!
— Без тебя я отсюда не уйду! Пойдем со мной. Если с мечом тебе спокойней — оставь его себе. Но ты должна вернуться к нам, иначе убийцей будут считать тебя.
— Мне на это наплевать!
— Да тебе на всех наплевать! Они переведут на тебя все стрелки, расслабятся, а ему как раз этого и надо! Неужели ты этого не понимаешь?! Раз им будет спокойней, если они узнают о твоем прошлом, расскажи им! Тогда они станут слушать и остальное…
— Я не могу!
Виталий сделал шаг вперед, и острие меча коснулось его майки. Алина вздрогнула, и ее рука чуть дернулась.
— Не можешь сказать всем — скажи мне! Одному рассказать проще, чем толпе!
— Не в этом дело! — она жалко улыбнулась, стараясь не шевелить рукой. — Знаешь, нет худшей клетки, чем в голове. И мне кажется, у моей клетки нет дверей… Думаешь, я ничего не понимаю?! Не понимаю, что продолжать делать какие-товыводы для меня равносильно самоубийству?! Ради чего?! Ради вас?! Ради истины?!.. о, господи! И отправиться в холодильник?! Я никогда не верила людям, заявляющим что они смерти не боятся. Смерть ведь состоит из многих вещей — из боли, из неизвестности, из потери целого мира, из конца времени, из невозможности больше что-то делать или сделать, из людей, которых больше не суждено увидеть, из сознавания того, что тело, которым ты так гордишься, будет становиться все уродливее и уродливее, гнить, распадаться и тебя в нем уже не будет… Хотя бы одной из этих вещей невозможно не испугаться.
— Многих ли боишься ты?
— Я боюсь смерти, — глухо сказала Алина. — Я боюсь… Но еще больше я боюсь того, что окажусь права, и на самом деле…
— Что?
Алина покачала головой, и Виталий понял, что больше она не скажет ни слова. Ее глаза снова начали застывать, волнение и страх на лице стали покрываться инеем равнодушия.
— Ты забыла еще одну вещь. Он убивает тех, кто хотя бы на мгновение выпадает из поля зрения. Если ты останешься здесь, он убьет тебя. Он хитрый… Он убьет тебя — понимаешь?! Черт возьми, упрямая баба, если ты не пойдешь со мной, я выволоку тебя за волосы!
— Если ты попробуешь это сделать, я убью тебя!
— Так валяй! — вдруг почти весело сказал Виталий и резко шагнул вперед, и на этот раз она, не ждавшая этого, не успела среагировать, рука отдернулась слишком поздно, и острие меча успело разрезать его майку и глубоко прокололо кожу на груди, и по белой ткани мгновенно расплылось яркоалое пятно. С губ Алины сорвался испуганный возглас, пальцы разжались, и меч кувыркнулся из ее ладони, стукнув о пол. Она подскочила к Воробьеву, дрожащие пальцы вжимались в испачканную майку, комкали ее, пытаясь остановить кровь.
— Господи… прости меня… боже мой!.. сейчас…
— Да ну, царапина! — Виталий улыбался, не препятствуя ей. — Брось. И кровьто уже не идет.
— Ты дурак! — плачуще выкрикнула Алина, несильно хлопнув его ладонью по плечу. — Зачем ты это сделал?!.. дурак!
— Зато эффективно. Ничего другого в голову просто не пришло.
Алина качнулась назад, ее испачканные кровью пальцы сжимались и разжимались, комкая воздух. Виталий покосился на лежащий на полу меч, острие которого влажно блестело, Алина посмотрела туда же, тут же осознав, что у Виталия было очень много времени и возможности поднять оружие или отшвырнуть его ногой в дальний конец комнаты. Но меч все лежал себе на полу, и Виталий почти сразу же отвернулся от него и молча протянул ей правую руку раскрытой ладонью вверх. Серосиние глаза внимательно и вдумчиво смотрели на нее, и казалось, что кто-то в них с дружелюбной усмешкой манит к себе пальцем.
Но я ведь видела его лицо в окне!
Взгляд был не его, словно кто-то чужой смотрел его глазами и неумело улыбался губами, которыми еще не умел толком управлять…
… Я был на лестнице третьего этажа, когда услышал твой крик, побежал наверх, и никого мне навстречу не попадалось! Особенно его…
— Не мог же он телепортироваться!..
— Я не отпущу. Только не дергайся.
Алина перевела взгляд на кэн, снова взглянула на приглашающе раскрытую ладонь, потом осторожно протянула руку и легко коснулась ее, готовая в любой момент отдернуть назад, словно эта ладонь могла обжечь, а потом внезапно вцепилась в нее с обреченным стоном утопающего, ухватившегося за подвернувшийся акулий хвост.
— Ну, вот и славно, — произнес спокойный голос у нее над головой. — Обещаешь в ближайшее время больше не заниматься по мне художественной резьбой?
— Дурак! — повторила Алина, а потом, наверное, поскользнулась или просто пошатнулась, потому что вдруг отчегото уткнулась лицом в его майку, терпко пахнущую кровью, потом и, почему-то, апельсинами. Его ладони успокаивающе легли ей на плечи, потом легко, но настойчиво отстранили.
— Эй, эй! Измажешься, тогда тебе, рыжик, припишут еще и вампирские наклонности.
Алина вытерла ладонью мокрую щеку и тускло посмотрела на испачканную кровью кожу.
— А у тебя правда дома живут чау-чау?
— Две штуки. Цезарь и Мэй, — он улыбнулся и улыбка была теплой. — Когда выберемся отсюда, обязательно познакомлю… Ты говорила, тебе двадцать три?
— Не припоминаю.
Виталий усмехнулся, но Алина не ответила на его смешок, внезапно как-то вся сникнув и потускнев, съежилась, точно от холода, шагнула назад и опустилась на кровать — медленномедленно, точно страдающая радикулитом старушка.
— А было пять, — она покачала головой. — Да, именно так.
Виталий присел на корточки возле кровати, свесив руки между разведенных коленей и глядя на нее — внимательно, но не в упор, чтобы взгляд не резал, подождал немного, потом негромко спросил:
— Что же случилось?
Алина, не поднимая глаз, сказала:
— Когда мне было пять лет, я видела, как изнасиловали и убили девушку. В полуметре от меня. Это было… — она передернула плечами. — Я часто бегала играть на пустырь, через дорогу… тогда там еще не было свалки и автостоянки, а были холмы, зеленые холмы, весной покрывавшиеся цветами, а среди них был овраг, в стенах которого было несколько пещерок — маленьких, в них мог бы с удобством разместиться только ребенок. Снаружи они зарастали длинной травой, так что в них был таинственный полумрак, и со стороны их совсем не было видно. Я любила играть в них… у меня были куклы из цветов и спичек… а иногда удавалось стащить у деда шахматных коней, чтобы устраивать рыцарские поединки или романтические прогулки или… — она отрешенно улыбнулась. — Там был целый мир в этих пещерках, волшебный, мой собственный мир… А однажды, ранним вечером туда пришли они… трое… Я не помню их лиц, я не знаю, сколько им было лет… помню только голоса… вроде бы, молодые голоса… Они шли очень быстро и смеялись, и с ними была девушка, но она не смеялась и идти не хотела, и они тащили ее, они очень торопились, и все время называли ее "коза". Она крикнула — один раз, но ее никто не услышал — дорога была далеко, ходили по ней в это время редко… Только я услышала… Они бросили ее на землю, порвали на ней одежду, заткнули ей рот ее же кофтой и начали по очереди на нее забираться… Тогда я не понимала, что они делали… но видела, что ей было очень больно… Я сидела в своей пещерке и сквозь травяные заросли видела ее запрокинутую голову… видела ее лицо… видела, как она плачет… Ее глаза почти все время были закрыты, но иногда она открывала их и смотрела прямо на меня, хотя я сидела за травяными стеблями, сжавшись в комок, и даже не дыша. Сколько лет я все думаю о том — видела она меня тогда или нет…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});